Наши души

Волк

Робкий рассвет вычертил сонную лесную опушку и потухший костёр – картина просыпающейся жизни медленно проявлялась на осенней палитре мироздания. Первые лучи солнца, осторожно пробиваясь сквозь поредевшие кроны, нежно заигрывали с плотным миром. Иван неподвижно полулежал, используя ветки как матрас, а ствол берёзы – как удобную подушку. Ничто не в состоянии помешать сну смертельно усталого человека, но он вздрогнул и поморщился. «Папа, вставай!» – зашуршали кроны деревьев и осыпали лицо спящего пожелтевшей листвой.

Иван распахнул глаза и увидел огромного старого волка. Ледяной взгляд цепких глаз животного оценивающе сверлил человека, из оскаленной пасти стекала густая слюна, а расставленные в стороны лапы говорили о скорой атаке.

Одной секунды хватило Ивану, чтобы вскочить на корточки. Он ясно услышал, как закипели пузырьки адреналина в его крови, как они звучно лопались там, барабанили и били набат, призывая весь сонный организм собраться. Иван дрожал каждой клеточкой своего «Я», но не от страха – кураж захлестнул его с головой, и лицо перекосила злая усмешка.

– Ну, вот и всё… Спасибо! – Иван послал воздушный поцелуй в небо.

Пружина, до предела сжатая в его глубинах, разжалась мгновенно – с топором в одной руке и ножом во второй он выпрыгнул навстречу волку и замер. Чуть согнутые в коленях ноги забыли о пройденном пути и дрожали от неуёмной бодрости – левая впереди, правая плотно упиралась в землю. Человек и волк, такие разные и настолько одинаковые жители земли, рычали, не мигая глядя в глаза друг другу.

…Солнечные лучи насквозь пронизывали своим космическим жаром салон машины с находящимися в ней людьми.

– Петь, ну, чего он еле ползёт-то? Так и опоздать недолго! – Иван нервничал, едва плетясь за машиной такси.

Петя молча сидел рядом с отцом и спокойно смотрел в окно на раскалённый город и утомлённых жарой жителей. Такси ехало медленно, но вдруг так резко встало посередине дороги, что Ивану пришлось резко нажать на педаль тормоза. Петя повис на ремне безопасности, зажмурился и схватился за грудь. Иван нахмурился и ощупал сына:

– Больно?

Потирая грудь, Петя мотнул головой:

– Нет.

– У тебя всегда «нет», даже если очень «да»! Никогда не скажешь, что больно.

Петя засмеялся, продолжая растирать ушибленное место:

– Да нет, пап, всё нормально!

Через открытое окно таксист весело перекрикивался с другим таксистом, стоящим на обочине.

– Да что же он, гад, делает-то? – Иван несколько раз моргнул фарами и посигналил.

Водилы увлечённо разговаривали о чём-то своём, весёлом и смеялись, не обращая внимания на стоящую позади машину.

Иван открыл окно и громко крикнул:

– Так и будешь на дороге стоять?

Реакции водителя не последовало, но запустило почти неуправляемую реакцию Ивана. Резко выкрутив руль, Иван выехал на встречную полосу и, затормозив рядом с такси, выпрыгнул из машины:

– Мне на встречку из-за тебя вылезать, с…ка?!

Визжа видавшими виды покрышками, такси сорвалось с места. Иван вернулся за руль, но никак не мог успокоиться:

– Вот же, гадость какая! С…ка!

– Пап, да ладно… Всё нормально уже.

– Нормально? Да я чуть ремнём тебя не придушил из-за урода этого! – Иван взглянул на часы и прибавил газ.

– Папа, я, конечно, хочу быть на тебя похожим… Но ты постоянно на всех орёшь.

– Да, когда хоть? Вывел просто из себя таксёр этот недоделанный!

– Ага! А за мужиками по двору кто с бутылкой бегал и орал страшным голосом? – Петя строго смотрел на отца.

– Так они же сами напросились! Мне даже тебя с палкой пришлось на дорожке бросить… – Иван виновато взглянул на сына. – Но ты молодчина! Стоял как вкопанный – не упал!

Потянув за ниточку, Петя уже разматывал пёстрый клубок острых воспоминаний:

– А зимой у больницы вокруг машины за мужиком кто бегал? А? А?

– Блин, Петя… Уродов-то сколько вокруг! Так и норовят обидеть, – останавливая машину у поликлиники, Иван сконфуженно засмеялся, – стыдобища какая-то. Да, прав ты, Петя, прав, конечно: за нервишками следить нужно. Буду меланхоличен и спокоен, как холодильник!

Привычным движением Иван вытащил сына из машины, понёс к зданию поликлиники, но путь до её крыльца был привычно не прост. Огромные ямы, лужи и кучи строительного мусора представляли собой замысловатую полосу препятствий, но, когда все трудности казались преодолёнными, возникла новая преграда в виде автомобиля, припаркованного прямо у ступенек. Кто-то решил не утруждаться пешей прогулкой и полностью перегородил крыльцо. Иван негодовал:

– Петя, ну ты посмотри, что творит! Пнуть его, что ли? А… нет, нет, я же теперь холодильник. Полное ледяное спокойствие, – отец с сыном на руках боком протиснулся на крыльцо и добрался до дверей поликлиники.

– Папа, а зачем мы сюда приехали? – Петя крепко держался за шею отца и смотрел на него доверчивыми глазами.

– Да я и не знаю, мама забыла сказать! – выпучив глаза, Иван невинно рассматривал вытянувшееся лицо сына.

– Ну, папа, ты совсем, что ли, холодильник? – засмеялся Петя.

Искренний смех эхом прокатился по утреннему лесу. Казалось, что человек и волк целую вечность смотрели в глаза друг другу. Наконец волк, сведя в своём волчьем черепе все «за» и «против», попятился задом и как-то боком в два прыжка скрылся в густой чаще.

Иван опустился на землю. Пластиковая бутылка хрустнула и сжалась в его дрожащих руках, отдавая живительную влагу.

– Всё, это последняя… Больше воды нет, – Иван поднял голову вверх к бесконечно глубокому синему небу. Этот чистый кусочек вечного неба, окаймлённый жёлто-зелёной бахромой шевелящихся на ветру листьев, напоминал бьющееся сердце – здравствуй, сынок. С добрым утром, братан ты мой любимый!

Укладывая рюкзак, Иван постоянно бормотал, разговаривал с кем-то невидимым, а может быть, он говорил сам с собой, затем определил стороны света по отдельно стоящим деревьям и в последний раз посмотрел вверх, туда, где на ветру билось сердце.

– И, да, вот ещё что, сынок, – сам ты холодильник!

Ручейки всегда выводят к людям

Окружающий лес заметно изменился. Могучие деревья уступили место хилым деревцам и кустарникам. Теперь под ногами стелился мягкий ковёр зелёного мха, местами усыпанный красными бусинами клюквы и брусники.

– Ну вот, кто-то ягодки нам просыпал! – Иван лёг на живот и долго ползал по лесному ковру, выедая на нём большие проплешины.

Вскоре под ногами была уже не твёрдая поверхность, а хлюпающая субстанция, пересечённая умершими деревьями. Измученный путник то и дело падал, но поднимался и упорно шёл вперёд. Если бы вдруг (ну, всякое же в жизни бывает) другой путник повстречался ему в этой глуши и спросил, куда он идёт, то Иван бы не смог ответить на этот вопрос. Он бы даже не понял смысл вопроса, а, поправив лямки рюкзака, побрёл бы вперёд, спотыкаясь, падая и поднимаясь вновь.

В очередной раз, оказавшись в горизонтальном положении, путник вытер грязь с лица и дотронулся до затылка – пальцы сразу окрасились в красный цвет крови. Иван неуверенно усмехнулся и долго рассматривал лосиный рог, привязанный к рюкзаку, затем резко откинулся на спину. Тишину вечернего леса нарушил дикий, неестественный хохот, вскоре перешедший в истерику. Иван пытался что-то произнести, но смех душил его, отказывая в праве не то что говорить, а даже дышать по-человечески:

– А за… ха-ха-ха, а за… ха-ха-ха, а зачем он мне нужен? А-ха-ха-ха-ха… Куда я его так давно тащу? Ха-ха-ха-ха… Зачем? А-ха-ха-ха-ха! – хрипел Иван.

Схватившись руками за уставшее горло, Иван катался по мокрому мху, смеялся и плакал, пока совсем не выбился из сил. Сон, не раздумывая, принял наперсника в свои объятия и быстро перенёс его в родной дом, где маленький Петя, приставив кулачки к голове в виде рожек, бегал за папой по коридору.