Балканский рубеж

Она вышла в холл. На банкетках вдоль стен сидело несколько женщин. Входные двери распахнулись, вбежала еще одна:

– Приехал! Приехал!

Все разом бросились к дверям, оттеснив Ясну. Она тоже вышла на улицу. Оранжевый диск солнца уже коснулся крыш. По широкой гранитной лестнице поднимался импозантный мужчина лет сорока. Костюм и плащ сидели на нем с иголочки, ранняя седина одновременно молодила и придавала серьезности. Морщинки у глаз, волевой подбородок, точеный профиль – красивых людей приятно разглядывать. Что Ясна и делала. Женщины окружили его плотным кольцом, загалдели разом.

– Господин Штерн! Мы вас так ждали!

– О моем Благое есть что-то новое? Доктор Штерн? Вы говорили, что рана уже не кровит?

– Возьмите, пожалуйста! Здесь лекарства. Милун Джорджич, капрал. У него почечная недостаточность…

– Благодетель! Спаситель! – Одна из женщин упала перед доктором на колени, попыталась поцеловать ему руку.

– Ну что вы! Это лишнее! – Штерн бережно помог ей подняться, погладил по плечу.

Солдатские матери, догадалась Ясна, и почувствовала, как мурашки бегут по позвоночнику. На стене рядом с ней блестела под стеклом табличка международного благотворительного фонда «Von Herzen Zu Herzen» – «От сердец к сердцам», два сердечка сплелись на логотипе.

Одна из солдатских матерей схватила Ясну за локоть:

– Вы знаете, это святой человек! На прошлой неделе вызволил еще троих. Мой сын в плену у ОАК, может быть, доктор Штерн сможет разыскать его!

Штерн заметил Ясну, начал деликатно продвигаться к ней, успокаивая просительниц:

– Позвольте… Я освобожусь через несколько минут, обязательно все обсудим. Не переживайте, я никуда не уйду!

– Здравствуйте, господин Штерн! – улыбнулась Ясна.

– Госпожа Благович? Этот голос сложно перепутать! Вы еще красивее, чем я себе представлял.

Ясна едва заметно порозовела. Штерн взял ее под локоть, отвел в сторону.

– Рад, что застал вас! Кажется, мы едва не разминулись? Старый мост перекрыт, пришлось объезжать. Извините за непунктуальность.

По ступеням вприпрыжку к ним подбежал юноша с фотокамерой через плечо:

– Вы ведь Штерн из «Сердца к сердцу»?

– Пять минут, молодой человек…

– Только одно фото! «Утренний вестник». Пожалуйста, а то солнце уходит совсем…

Штерн спросил:

– Ясна, вы не против составить мне компанию? Так сказать, как коллега по призванию? Красный Крест и «От сердец к сердцам». Символично! Давайте, юноша, только с вас фотография!

Штерн развернул Ясну к журналисту, широко улыбнулся. Тот сделал вокруг них почти полный круг, выбрал ракурс от дверей госпиталя, отщелкал несколько снимков. К подъезду госпиталя подъехал и остановился «уазик».

Шаталов успел увидеть, как Ясна фотографируется с каким-то холеным мужиком. Сжал губы. Она иностранка, напомнил он себе. Ты ни черта не понимаешь в ее жизни, не знаешь, как у нее в голове шестеренки крутятся. Что и как тут принято.

Шаталов не считал себя ревнивым, но уход жены в девяносто третьем здорово поколебал его уверенность – не столько в себе, сколько в понимании женской психологии. Чтобы не раздражаться, он стал смотреть в другую сторону.

Зацокали каблуки, Ясна подбежала к его дверце и постучала ногтем в стекло. Не дожидаясь, пока Шаталов обернется, обогнула «уазик», открыла заднюю дверцу и села с ним рядом.

– Делам – конец, пути – шествие начнем! – выпалила заранее подготовленную фразу по-русски, перепутав слова, но так легко и непосредственно, что в машине как будто стало светлее. Цыбуля фыркнул и сказал: «Драссьте!»

– Ясна, это Вадим Воронов, – представил капитана Шаталов, – незаменим в проведении разведки боем и культурно-массовых мероприятий. Вадим, это Ясна Благович, светило современной медицины, надежда и опора боснийского здравоохранения.

Воронов извернулся и церемонно пожал Ясне кончики пальцев:

– Все, что этот человек будет про меня рассказывать, было совсем не так!

– Понимаю! – рассмеялась Ясна. – Про меня тоже!

Солнце село, а фонари еще не зажглись. «Уазик» свернул с набережной в сумеречные улицы, закружил среди авторемонтных мастерских, затянутых колючкой бетонных складских заборов. Цыбуля нашел музыкальную волну, заиграл бодрый югославский фолк-рок.

Ясна, не понимая, что задевает Шаталова, взахлеб рассказывала о Штерне.

– Смелый человек! Ездит в Косово до пленных солдат, проверяет их здоровье состояния, кого может забирать с собой, до других лекарства, письма. Как переговариватель между ОАК и нашей армией. Швейцарец, очень нейтральная страна.

Воронов развел руками:

– Еще бы – Швейцария! Сидят в горах банкиры, жуют шоколадки, деньги от туристов считают. Что им ерепениться-то?

Он всматривался в заоконную полутьму. Узнав какой-то ориентир, ткнул пальцем в окно сержанту перед носом:

– Здесь левее, левее бери! Вон в тот пролаз, между заборами, ага. Гудни-ка пару раз!

Цыбуля с удовольствием дал два коротких гудка.

Шаталов окинул взглядом глухой бетонный забор, ржавые ворота без вывески.

– Интересный ты магазин нашел!

– А я сказал «магазин»? – удивился Воронов. – Это склад. Такой специальный, для своих.

Ворота раскрылись внутрь, «уазик» въехал на едва освещенный складской двор. В прогале между штабелями деревянных палет промелькнула картинка: плечистые парни грузят в микроавтобус темные продолговатые ящики без маркировки. Судя по габаритам, вряд ли люстры. Шаталов усмехнулся, одернул себя: здесь не Босния, хватит бдить. Но привычка так просто не выключалась. Он мысленно воспроизвел стоп-кадр: двое поднимают ящик, двое внутри принимают, еще один – спиной, что-то рассказывает водителю. И какая же знакомая спина!

«Уазик» проехал в глубь двора, встал у открытых дверей в квадрате яркого света. Шаталов выпрыгнул из машины первым, отбежал чуть назад. Двое в салоне, двое у дверей, водитель курит в окошко. Пятеро. Померещилось, что ли?

Сзади подошел Воронов:

– Ты куда подорвался? Нам – вон, на чудесное сияние!

Шаталов встряхнул головой:

– Так, старый друг привиделся.

Цыбуля и Ясна ждали их на пороге склада.