Балканский рубеж

– Товарищ майор, а можно с вами? – попросился сержант.

– Товарищ майор, а можно с вами? – почти без акцента скопировала Ясна и звонко рассмеялась.

Шаталов махнул ладонью: вперед!

Из холодного весеннего вечера, из промышленного пригорода не самой благополучной европейской столицы, из будничной круговерти служебных забот и обязанностей они шагнули в заколдованное королевство отражений и бликов. Яркий теплый свет сотен люстр и ламп окружил и поглотил их. Диковинные стеклянные и хрустальные плафоны окрашивали их лица в разные цвета, щекотали лучами, заставляли жмуриться и улыбаться.

– Как красиво, – полушепотом сказала Ясна по-сербски, оглянувшись на идущего соседним рядом Шаталова.

Цыбуля замер у входа с полуоткрытым ртом, вслушивался, как поют хрустальные подвески, задетые широким шаталовским плечом.

Лишь капитан Воронов не подвергся массовому гипнозу. В Москве Людмила ждала его с трофеем. Насупившись, он уткнулся в ценник на первой же люстре у входа:

– Ты не попросишь свою знакомую с артикулами помочь? Не разберусь, где цена, где номер.

Шаталов смотрел, как Ясна бродит среди люстр, трогает стеклярус, улыбается. Слова Воронова прилетали откуда-то издалека, как что-то лишнее и ненужное.

– Ты ищи давай свою люстру, а там сторгуемся.

Ясна сделала круг, подошла к нему ближе:

– Столько света сразу, что получается волшебство. Будто смотришь из самолета на ночную Югославию. Раньше так было. Полоса света у моря – Дубровник, Сплит, Тиват. Тонкие ниточки огней через горы. Яркими пятнами – Любляна, Загреб, Сараево, а потом и Белград, самая яркая звезда.

Шаталов слушал, как ее слова ложатся в ритм его сердца. Гулкое и тревожное ощущение надвигающегося и одновременно невозможного счастья подхватило его волной, толкнуло в спину, он неловко шагнул к Ясне вплотную. Где-то в другом мире, за пределами сказки, кто-то не злой и не добрый с многокилометровой высоты бестрепетно смотрел на самую яркую звезду – ночной Белград.

– Ты сейчас сама как звезда ясная! – нашел в себе смелость Шаталов. – Вся светишься!

– Свечусь? – сверкнула глазами Ясна. – Значит, есть от чего!

– Нашел! – прилетел из дальнего конца зала победный клич Воронова. – Пять рожков, под два выключателя, плафоны в обсыпку. Вы идете уже?

Треугольная тень хищного неживого крыла перечеркнула огни лежащего внизу ночного города. Кто-то не злой и не добрый потянул на себя рычаг. Продолговатый черный силуэт нырнул вниз, устремился к свету.

– Погоди… – громко ответил Шаталов Воронову, напряженно оглядываясь, вслушиваясь, вживаясь в ткань происходящего.

Где-то в многоэтажке ближе к мосту через Саву мальчик Миха прильнул к оконному стеклу. «Смотри, папа, звездочка падает!» – позвал он отца, сгорбившегося с паяльником над разобранным магнитофоном. «Загадай желание», – ответил тот, даже не подняв головы.

– Погоди, – шепотом повторил Шаталов Ясне, осторожно взял ее за плечо, почувствовал, как она тянется навстречу, нестерпимо красивая среди всех этих огней.

Это казалось сказкой, но Шаталов чувствовал кожей, что за границей сказки все идет не так, непонятно, неправильно. Висюльки подрагивали на сквозняке, издавали хрустальный звон, легкую стеклянную вибрацию. Ясна замерла, вопросительно и доверчиво ища его взгляда. Но Шаталов посмотрел мимо нее, вверх, на серый бетонный потолок – и сквозь него, где и добыл ответ.

– Ложись!!! – заорал Шаталов во весь голос.

Навалился на Ясну, повалил ее на пол, подминая под себя.

И успел – за долю секунды до того, как ярчайший свет залил все вокруг, до того, как сорванными лепестками полетели в стороны осколки плафонов, до того, как грохот взрыва и облако пыли накрыли их с головой.

* * *

Даже на маленьком телеэкране видно, что президент России измотан и разочарован. Лицо напряжено, уголки губ опущены, взгляд не поднимается в объектив телекамеры.

«Я только что переговорил с Жаком Шираком, президентом Франции, и с Клинтоном. Был очень длительный разговор с президентом Соединенных Штатов. Речь шла о том, что через пару часов начнется бомбардировка Косова силами НАТО. Это – удар по всему международному сообществу. Я обращаюсь ко всему миру».

Не к кому обращаться. Мир глух. Мир пассивен. Мир заранее подписался на все, что с ним могут сделать.

Репортаж покажут позже, на следующий день, начиная с утренних новостей. Помимо усталого президента зритель увидит размытую картинку: яркие пятна в мутной темноте, неясные очертания города – крыши, шпили и трубы, светящиеся зерна опускаются в чернозем и расцветают пышными соцветиями.

«Я обращаюсь к людям, которые пережили войну. Я обращаюсь к тем, которые испытали эти бомбежки. Я обращаюсь к их детям. Я обращаюсь ко всем политическим деятелям.

Давайте, пока еще остались какие-то минуты, мы убедим Клинтона не делать этого трагического, драматического шага. Это – безопасность Европы. Это – война в Европе, а может быть, и больше. Это – очень серьезный шаг, и делать его даже без Совета Безопасности ООН…»

Нет минут, истекли, прошли, испарились в первом же взрыве. Президент – открытый и искренний человек, но это не поможет ни ему, ни Югославии. Глас вопиющего в пустыне не будет услышан. Сила глуха ко всему, кроме силы.

Только в первую ночь сотни ракет и бомб найдут свои цели в Белграде, Нише, Нови-Саде, Подгорице, Приштине, Панчеве, Ужице, Сомборе, Крагуеваце…

И в следующую ночь.

И в следующую ночь…

* * *

Половина магазина мерцала в огне. В одном углу не хватало стены и потолка, красный глаз Марса заглядывал внутрь удивленно: неужели кто-то уцелел? Электричество выключилось при взрыве, черные скелеты люстр покачивались на фоне горящих штор.

Шаталов почувствовал виском щеку Ясны, ее нежное тепло. Коснулся губами: спокойно, я тут, все нормально. Осторожно отстранился, поднялся, помог встать Ясне.

– Воронов! Цыбуля! Живые?

Неподалеку что-то упало, звякнуло, треснуло.

– Ой, товарищ капитан, – раздался голос сержанта, – достанется вам теперь от супруги…

Из облака пыли на голос Шаталова вышел Воронов с рассеченной бровью и бешеными глазами. Показал пальцем на висящие неподалеку настенные часы:

– Ку-ку! Смотри-ка, встали. Отчего встали? Стрелки на месте, даже стекло уцелело. Мы смотрим на часы, нам время подавай! А кто стрелки крутит? Пружины и маятники. Невидимо. Без нас.

Шаталов озабоченно прищурился:

– Ты цел? Не контузило?

Воронов отмахнулся:

– Просто домой уже хотел такие присмотреть, а потом думаю – ну какая кукушка? Ну не при нашей же работе! Люстру нашел – так и люстре кабздец. Теперь не важно. Откладывается мой отпуск. Хорошая у тебя чуйка, майор!

Ясна смотрела на Воронова, как на привидение, и все сильнее сжимала пальцами локоть Шаталова. На ее лицо на смену шоку медленно-медленно выползало отчаяние.

– Опять война! – сказала она высоким обиженным детским голосом.

Шаталов попытался прижать ее к себе, обнять, успокоить, но Ясна изо всех сил отстранилась и крикнула ему в лицо: