Во дни Пушкина. Том 1

– А теперь за лицей и за всех наших милых, старых друзей!..

– Ну, а теперь за нее!.. – с лукавой улыбкой подмигнул Пущин.

– Постой: за твою или за мою?..

– За обеих!..

Пущин был влюблен в одну девицу, которая жила теперь в Пскове, куда Пущин только что заезжал.

Снова подняли они бокалы и сердечно чокнулись… Бутылка разом подошла к концу.

– Тащи следующую!.. – крикнул Пущин Алексею. – Я непременно хочу, чтобы и няня выпила с нами…

– Благодарим покорно… – отвечала старушка. – Сами-то кушайте…

– Нет, нет, нянюшка!.. – воскликнул Пущин. – Ты России такого поэта вырастила, что не выпить за твое здоровье было бы грех…

Арина Родионовна куликнуть любила. Но, как того требовало приличие, она заставила себя попросить.

– Да будет тебе, мама!.. – крикнул Пушкин, часто так называвший няню. – Пущин знает ведь, что у тебя губа тоже не дура… Ну, за твое здоровье, старая!..

– Ну, ты… Скажешь тоже… Чудушка!.. – махнула на него рукой старца и, приняв от Пущина полный бокал, по обычаю, обстоятельно, с поклонами, пожелала ему и его другу всяческого благополучия, здоровья, денег гору и – хозяюшку молодую.

И все выпили.

– Кутить так кутить!.. – закричал Пушкин. – Нянюшка, поди, милая, распорядись, чтобы всем в доме вынесли наливки… Сегодня у меня большой праздник…

И он бросился обнимать друга, потянул за собой скатерть, повалил бокалы, все залил, захохотал во все свои белые зубы и – прослезился.

И скоро весь старый дом, под влиянием доброй наливки, зашумел веселым шумом. Только одна Роза Григорьевна, немка-экономка, ходила, поджав губы. Арина Родионовна разрумянилась и, сидя в девичьей, все смеялась и повторяла благодушно: «Ну, наплевать на все дело, – гулять будем… Ничего, дело не ведмедь, в лес не убежит…» Вьюга на дворе стала как будто стихать, но мороз крепчал. Окрестности тонули в холодной мгле…

III. О. Иона

– Ну а теперь пойдем в гостиную, я передам тебе подарки, которые я привез тебе, и письма от друзей… – попыхивая трубкой, тяжело поднялся от стола Пущин. – Алексей, подай-ка мне туда мой маленький черный саквояж!..

Арина Родионовна с помощью Якима уже налила в гостиной кофе. Алексей принес небольшой потертый чемоданчик. Пущин раскрыл его, передал другу письма от поэта К.Ф. Рылеева, от писателя А. Бестужева, несколько новых книг и, бережно вынув завернутый в чистую бумагу пакет, с некоторой торжественностью поднес его другу. Тот сейчас же развернул: это был рукописный экземпляр грибоедовского «Горя от ума». Едва законченная, комедия в тысячах рукописей разошлась уже по всей России, и целый ряд метких и ярких выражений ее с быстротой невероятной превратились уже в пословицы. Печатать ее при царящей в стране реакции было немыслимо.

– Я очень, очень благодарен тебе за этот подарок, Jeannot!.. – сияя, проговорил Пушкин. – Ничего лучшего ты и придумать не мог…

И он тут же начал быстро перелистывать красиво переписанные страницы. И вдруг раскатился своим заразительным смехом:

– «Что за комиссия, Создатель, быть взрослой дочери отцом!..» – весело прочел он. – Но какой язык, какой язык!.. Давай прочитаем сейчас всю, Пущин… Только Арину Родионовну позвать надо – она любит послушать… Мама!.. – крикнул он. – Мама-а-а!..

– Да не ори так, озорник!.. – с притворной строгостью отозвалась старуха, выплывая из дверей. – Не глухая еще, слышу… Что у тебя тут опять не слава Богу?

– Сейчас читать буду… Ползи скорей…

– А-а… Погоди маненько, чулок только возьму…

– Валяй… А я пока письма прочитаю, Jeannot!.. Интересно, что Рылеев пишет… – Он вскрыл конверт, погрузился в чтение письма и сейчас же рассмеялся. – Опять за мое чванство меня пробирает!.. – воскликнул он. – Не угодно ли послушать: «Ты мастерски оправдываешь свое чванство шестисотлетним дворянством, но несправедливо. Справедливость должна быть основанием и действий и самых желаний наших. Преимуществ гражданских не должно существовать, да они для поэта Пушкина ни к чему и не служат ни в зале невежды, ни в зале знатного подлеца, не умеющего ценить твоего таланта… Чванство дворянством непростительно, особенно тебе. На тебя устремлены глаза России. Тебя любят, тебе верят, тебе подражают… Будь поэт и гражданин…» Удивительно: им мало тех струн, которые у меня на лире есть, им подавай и того, чего нет… А, вот и няня!.. Садись, старая, читать будем…

Няня уютно примостилась с чулком в уголке большого дивана, – это было ее любимое местечко, – Пущин удобно уселся в старом кресле, а Пушкин, оживший, повеселевший, взялся за рукопись…

– «Читай не так, как пономарь, – процитировал, улыбаясь, Пущин из комедии, которую он знал уже чуть не наизусть, – а с чувством, с толком, с расстановкой…» Ну?

Но не успел Пушкин прочесть и первой страницы, – а читал он, когда был в ударе, мастерски, – как за окном послышался визг снега под полозьями. Пушкин, с рукописью в руках, подошел к окну, заглянул к крыльцу, и Пущин заметил, что он смутился и как будто даже растерялся. Он бросил комедию на круглый стол, быстро спрятал письма от друзей в карман и нервно раскрыл лежавшие тут же старые Четьи-Минеи с цветными закладками.

– Кто там? – подняла от чулка глаза няня.

Пушкин нетерпеливо махнул рукой. В передней слышались возня и голоса.

– Да в чем дело, любезный? – удивленный, спросил Пущин.

Но не успел поэт ответить, как дверь в гостиную отворилась и на пороге, кланяясь, улыбаясь и отдирая сосульки с усов, появился небольшого роста монах с красным волосатым – это было очень смешно – носом. Арина Родионовна степенно поклонилась и тотчас же вышла: не любила она этого гостя, хотя и считала это большим грехом. А монах между тем, усердно помолившись на темневшую в углу икону, снова начал с улыбкой раскланиваться.

– Отец Иона, настоятель Святогорского монастыря… – представил Пушкин гостя другу. – Мой приятель, Иван Иванович Пущин…

Сперва Пущин, а потом и Пушкин, оба атеисты, подошли под благословение, а потом Пушкин, с холодком в голосе, попросил игумена садиться.

– Извините… Может, помешал… – говорил монах, все кланяясь. – Мне сказали, что в Зуево приехал господин Пущин. Я и подумал, что это П.С. Пущин, великолуцкий уроженец, который в Кишиневе бригадой командует. Он старый дружок мне. А выходит не то… Простите великодушно… Мы соседями с Александром Сергеичем будем…

Отношения у Пушкина с о. Ионой были довольно нелепы: с одной стороны, Иона был не глупый мужик, с которым за бутылкой можно было не без приятности поболтать часок, а, с другой стороны, это был один из соглядатаев, которому было приказано присматривать за ним. Чувствовал неловкость положения и о. Иона, который был расположен к «вострому», как он говорил, михайловскому барину, и очень любил его «стишки» на высоких лиц. Пущин не понимал, в чем тут дело. Но Арина Родионовна уже хлопотала насчет чаю и, как всегда, ссорилась с Розой Григорьевной, которую в доме не любил никто. И сейчас же в гостиную был подан самовар, варенье, сухарики, печения всякие и, конечно, ром: вкусы о. Ионы нянюшка знала отлично.

– Да-с, морозец, можно сказать, самый крещенский… – благодушным говорком, поглаживая свою сивую бороду, лениво говорил монах, ощупывая глазами и старые Четьи-Минеи, и рукопись, и немного нахмурившееся лицо молодого хозяина, и с аппетитом прихлебывая с блюдечка густо разбавленный ромом чай. – А к ночи, того и гляди, опять завирюха разыграется: поземка опять потянула…

– Да, пожалуй… – согласился Пущин, поглядывая на своего приятеля, который выглядел скорее как провинившийся школьник.

– Что же, долго в наших краях погостить изволите? – зачерпнув вишневого варенья, спросил о. Иона. – Ах, хорошо у тебя варенье, мать Арина! Мастерица ты на эти дела… Я уж еще стаканчик согрешу, ежели позволите…

От рома глазки о. игумена сразу замаслились. Пушкин, зная его привычки, снова накатил ему чуть не полстакана рома. О. Иона сразу размяк, и ему стало еще более нудно. Он то и дело вынимал красный, в нюхательном табаке, платок и обтирал им взмокший лоб и сразу засиявший волосатый нос.

– А это что же, новое сочиненьице какое-нибудь ваше, Александр Сергеевич?.. – спросил он, указывая глазами на рукопись.

– Нет. Это комедия Грибоедова «Горе от ума»… – отвечал тот неохотно.

– А-а!.. Слышал, слышал… – вдруг оживился монах. – Тут у нашего отца благочинного сын студент на Рождество домой приезжал, так сказывал… Весьма любопытно, весьма-с…

– Да ведь для вас вот Четьи-Минеи есть… – не мог удержаться Пушкин. – А это вещь скоромная…

– Так тем более-с любопытно. И можно сказать, по должности необходимо познакомиться с тем, что наши сочинители теперь пишут… – сказал хитрый монах, и глаза его засмеялись. – Дабы в случае чего предостеречь овец своих духовных… Как же можно…

– В таком случае, если желаете, мы будем продолжать чтение… – еще больше повеселел Пушкин, которому нравился лукавый поп. – Хотите?

– Да сделайте милость!.. Премного обяжете… Мать Арина, удовлетвори меня, касатка, еще стакашком, а я, ежели говеть у нас будешь, велю попу помягче с тебя спрашивать…

– Ну, уж вы скажете тоже, батюшка!.. – помягчела и няня. – Давайте стакан-то, сполосну…

И Пушкин снова взялся за рукопись. Комедия все более и более захватывала его, и он, оживленно жестикулируя, читал сцену за сценой.