Ваниляйн и Лизхен

Ваниляйн и Лизхен
Иван Николаевич Бывших

Романтичная документальная история одной любви, или исповедь бывшего военного переводчика.

Автор повести – коренной сибиряк, красноярец, участник Великой Отечественной войны, воевал рядовым бойцом-красноармейцем, разведчиком, командиром стрелкового отделения. Войну закончил на Эльбе переводчиком полка в звании старшины. Встречался с американцами. Один эпизод из своей службы в послевоенной Германии в качестве военного коменданта села Хейероде автор описывает в предлагаемой документальной повести.

Фото 1985 года

История эта началась летом 1945 года, когда наш полк, перейдя реку Мульда под Биттерфельдом, начал продвигаться на юг в глубь немецкой земли Тюрингии. По решению союзников, Тюрингия и некоторые другие земли и провинции Германии передавались в советскую зону оккупации, а взамен этого наше правительство разделило Берлин на четыре сектора и три из них передало французским, американским и английским войскам. Из этих секторов впоследствии образовался монстр Западный Берлин.

Итак, наш полк, как и другие части нашей армии, начал оккупацию Тюрингии, а навстречу нам в Берлин двигались американские войска. 6 июля 1945 года, оставив позади себя крупный и совершенно не разрушенный город Мюльхаузен, наш полк вступил в большое село Хейероде, где и расквартировался. Точнее сказать, в этом селе разместился только штаб полка и его подсобные подразделения, а стрелковые батальоны с артиллерией и минометами заняли боевые позиции вдоль новой границы с американцами на протяжении почти ста километров.

1. Девушка из Хейероде

На другой день я был срочно вызван к командиру полка майору Баранову, который без предисловий объявил мне:

– Назначаю вас комендантом Хейероде. Для поддержания порядка в селе в ваше распоряжение передается взвод автоматчиков. К исполнению обязанностей приступить немедленно!

По званию я старшина, по должности – полковой переводчик, я уже имел опыт работы с немецким населением, был помощником коменданта, переводчиком, но комендантом быть не приходилось.

Я немедленно отправился к бургомистру села, представился ему и заявил, что под комендатуру нужно найти помещение в центре села. Бургомистр, пожилой грузный с деревянной ногой человек, сразу же ответил:

– Помещение есть. Если оно вам понравится, то можете сейчас же занимать его. Надо только сменить вывеску.

– Какую вывеску? – не понял я.

– Американскую. Мы предлагаем вам пустующее сейчас помещение, в котором не так давно размещался американский комендант. А вывеска еще не снята.

Для осмотра его бургомистр послал со мной своего помощника, странного, видимо, болезненного человека. Помещение мне понравилось. Им оказалась обыкновенная пятикомнатная квартира на втором этаже, почти напротив конторы бургомистра. Я наметил, где разместить телефониста, дежурного по комендатуре, выбрал большую светлую комнату под офис, а смежную с ним небольшую комнату решил занять под свое жилье. Неожиданно из соседней комнаты вышла молодая, лет тридцати, женщина и представилась:

– Anna Hohlbein, хозяйка квартиры, а это – моя пятилетняя дочь Инга.

Инга без тени застенчивости выскочила из двери и, вытянув вперед руки, побежала мне навстречу, как будто знала меня раньше. Мне пришлось невольно подхватить ее и поднять к потолку. Я догадался, что девочка привыкла к военным, не боялась их, и ей было безразлично, кто были эти военные – американцы или русские.

– Анна с дочкой занимает всего одну комнату, и мы надеемся, что она не помешает вам, – сказал помощник бургомистра.

– А где нам разместить автоматчиков? Ведь их будет не меньше десяти человек, – сказал я.

– Пройдемте вниз, – попросил меня мой спутник.

Во дворе дома находился капитально оборудованный склад, в котором уже стояли заправленные матрасами и простынями кровати. “Спасибо американцам, они уже все сделали за меня", – с благодарностью подумал я.

За один день мне удалось решить все вопросы с открытием комендатуры и получить от бургомистра во временное пользование небольшой мопед для служебных разъездов.

Анна Хольбайн и ее дочь Инга

Анна – хозяйка квартиры, в которой осенью 1945 года размещалась советская комендатура в селе Хейероде. Эту фотографию прислала в 1975 году Инга и сообщила, что ее мать Анна умерла в прошлом, 1974, году, а сама она работает учительницей в местной школе имени Гете. Фото 1945 года

Вечером помощник бургомистра ходил по улицам села, звоня в большой колокол, привлекая им внимание жителей, потом останавливался на людном перекрестке и зычным голосом читал Bekanntmachung (объявление) о том, что открыта русская комендатура во главе с новым комендантом, и называл мою фамилию, коверкая ее до неузнаваемости.

У коменданта было много разнообразных обязанностей: поддержание порядка в селе, вплоть до применения силы, борьба с хулиганством и правонарушениями, контроль за исполнением распоряжений начальника гарнизона, каким является командир нашего полка, разрешение споров между жителями и военнослужащими гарнизона, а также выдача разрешений жителям на поездки за пределы района. Одной из моих новых обязанностей был и контроль за регистрацией бывших солдат немецкой армии, которые по болезни, ранению или другим причинам возвращались из плена к себе на родину. Я спросил бургомистра, есть ли в селе такие.

– Да, есть, – ответил он. – Немного, всего семь человек. Вот список.

– А есть ли такие, которые давно вернулись в село, но до сих пор не зарегистрировались у вас?

– Тоже есть, один. Это Гюнтер Вальдхельм. Он появился в Хейероде почти полмесяца назад, но до сих пор ко мне не зашел, и я его документов не видел. Вот его адрес: улица Вокзальная, дом 18.

Вечером того же дня я взял двух автоматчиков и отправился по указанному адресу. Стучу в калитку типичного немецкого двухэтажного дома. Дверь открыла миловидная женщина, видимо, хозяйка дома. На ее лице неописуемый испуг: ведь перед ней стоял сам комендант с автоматчиками.

– Сына нет дома, и я не знаю, где он, – ответила она на мой прямолинейный вопрос, пятясь вглубь двора. – Прошу вас зайти к нам в дом и убедиться в этом.

Я не собирался делать обыск, в этом не было никакой необходимости, мне просто хотелось посмотреть, как живут зажиточные крестьяне села. А эта семья была явно зажиточной. Обширный двор, многочисленные хозяйственные постройки, большой двухэтажный дом – все сделано из кирпича и камня добротно и капитально. Оставив автоматчиков у входа, я в сопровождении хозяйки вошел в дом. Прямо скажу, обширная прихожая сразила меня своим уютом и даже комфортом: шкафы, зеркала, какие-то подставки.

– Это гостиная, – пояснила хозяйка, открывая дверь в одну из комнат. Я заглянул, но не успел как следует рассмотреть, так как хозяйка пригласила меня в соседнюю комнату, которая оказалась столовой. Женщина быстро догадалась, что меня интересует, и старалась удовлетворить мое любопытство.

– Скажите, зимой для отопления этого дома нужно много топлива. Где вы его берете? – спросил я.

– Хозяйка подбежала к небольшой дверце, открыла ее и указала на лежащие там черные граненые плитки. Она взяла одну из них в руки и протянула мне:

– Это угольные брикеты, которыми мы отапливаем наш дом. Их покупаем на фабрике в Биттерфельде. Зимой мы отапливаем не весь дом, а только жилые комнаты.

– А можно мне пройти наверх? – спросил я.

– Пожалуйста, – сказала хозяйка, указывая на деревянную лестницу.

Поднявшись на второй этаж, я сам открыл резную дверь и оказался в светлой богато обставленной комнате. Посередине ее стоял овальный стол, за которым сидели три молодые женщины и мальчик. При моем появлении они встали.

И тут случилось то, чего я никак не ожидал и не предвидел. Из трех стоящих за столом молодых особ я невольно обратил внимание на одну, самую юную из них, которая с первого взгляда поразила меня своей необычной оригинальной внешностью и непохожестью ни на одну из когда-либо виденных мною девушек. Мне показалось, что она явилась из какого-то другого, неведомого мне мира, и что только ее одну высвечивают сейчас какие-то волшебные лучи. На первых порах я даже не разобрал, красива она или нет.

– Это мои дети и внук, – откуда-то издалека доносились слова хозяйки дома, и она стала называть их имена, которые не доходили до моего сознания.

Я стоял в дверях в каком-то непонятном замешательстве, отлично понимая глупость и нелепость моего положения.

Но я был не в силах отвести глаз с поразившей меня девушки. А она, бросив на меня испуганный и в то же время любопытствующий взгляд, легкой походкой подошла к шкафу и стала что-то перебирать в нем. Наконец я пришел в себя и, сгорая от стыда, нарочито громко и не к месту сказал:

– Пусть ваш сын завтра зайдет в комендатуру!

И не помня себя, я выбежал во двор. Автоматчики, конечно, заметили мою взволнованность и спросили:

– Что-нибудь случилось?

– Нет, ничего. Пошли!

Остаток дня я был в плохом настроении, переживал за свое несерьезное и даже мальчишеское поведение в доме этой изумительной девушки.

На другой день рано утром в комнату вошел дежурный сержант и доложил, что ко мне пришел посетитель. Это был худощавый с изможденным лицом человек в старом, сильно потрепанном костюме. В руках он держал небольшого размера баул.

– Гюнтер Вальдхельм, – уныло представился он, не спуская с меня вопрошающего взгляда.