Ваниляйн и Лизхен

Карта-схема боя нашего полка 24–25 июня 1944 года в районе озера Крушиновка (Белоруссия) с 446-м немецким пехотным полком, один батальон которого был окружен и в полном составе взят в плен. В Хейероде я встретил немецкого офицера, возвращающегося из плена домой, участника этого боя.

– Котел на реке Друть! – воскликнул я. – Это случилось 24 июня 1944 года. Тогда наш полк сражался с 134-й немецкой пехотной дивизией. Вот так встреча! А вы из какого полка?

– Из 446-го, – ответил немец.

– Помню, хорошо помню этот ваш полк. Его остатки мы прижали к озеру Крушиновка и пленили.

– Да, да, к озеру. Вокруг него было сплошное болото.

– Выходит, что мы воевали тогда друг против друга?

– Выходит так, – согласился немец.

– До сих пор я не могу понять, почему ваши артиллеристы с противоположного берега озера стреляли по нам, пехотинцам, не снарядами, а болванками, которыми обычно стреляют по танкам? – спросил я своего бывшего врага.

Немец улыбнулся и ответил:

– Тоже хорошо помню этот эпизод боя. Опять во всем виноваты ваши белорусские болота, из-за которых наши артиллеристы остались без снарядов, так как машины с ними не смогли вовремя пробиться к ним и только одна из них, груженная болванками, сумела добраться до огневых позиций. Вот наши артиллеристы вынуждены были стрелять болванками по русской пехоте.

Взволнованный и возбужденный, я вернулся к себе в кабинет, где меня ожидала Лиза.

– Что с тобой, Ваня? – спросила она, заметив мое необычное состояние. – Ты знаешь этого офицера?

– Знаю. Мы с ним сражались в одном бою, только находились на разных сторонах, я – на русской, а он – на немецкой. Если бы мы встретились в этом бою, то или он убил бы меня, или я его. А вот сейчас, сегодня мы сидим с ним в одной комнате и спокойно разговариваем друг с другом. Лиза, ты понимаешь, что это такое? Что значит нам, фронтовикам, видеть в спокойной, мирной обстановке своего бывшего врага?

– Да, понимаю, – сказала Лиза, – Что ты собираешься с ним делать?

– Ничего. Завтра отвезу его на границу и все.

– Война – это ужасно!

– Да, Лиза, война это на самом деле страшно и ужасно. Если бы не война, то я сейчас бегал бы по Минусинскому бору и собирал бы грибы. Ты знаешь, Лиза, сколько в этом бору грибов и ягод? Директор нашей школы Владимир Вячеславович Бенедиктов однажды летом отправил всех школьников за грибами. Они набрали ему целый короб, который он сдал в местную Потребкооперацию и на вырученные деньги купил духовой оркестр. Понимаешь, целый духовой оркестр с полным набором инструментов! Ни в одной школе района не было духового оркестра, а в нашей – был!

– Ваниляйн! – воскликнула Лиза, хватая меня за руку. – Если бы не война, то мы с тобой никогда бы не встретились! Понимаешь ты это! Никогда, никогда бы не встретились и даже не знали бы, что ты и я существуем на свете! Это было бы ужасно, ужасно!

Я заглянул в набухшие, затуманенные слезинками глаза Лизы, обнял ее и… неожиданно для себя поцеловал ее в полураскрытые влажные губы. Она затихла, как голубка, которую осторожно взяли в руки, прижалась ко мне, нежно поглаживая мою руку. Я еще раз поцеловал ее в губы, потом в щеки, затем опять в губы. В этот вечер мы целовались много и долго, но неумело, по-детски, без страсти, которой еще не было и которую мы еще не испытывали, а целовались скорее по традиции влюбленных: мол, если мы любим друг друга, то должны и целоваться, мол, так делают все.

Утром появился Павел Крафт со своей дребезжащей “полуторкой”, чтобы отвезти немецких солдат на пограничный пропускной пункт. А их набралось целый кузов. С помощью этих же солдат мы спустили со второго этажа больного немецкого офицера, моего недавнего врага по Белоруссии, и посадили его в кабину рядом с шофером. Павел Крафт был вынужден залезть в кузов. Я стоял на тротуаре и наблюдал сцену посадки и отправления немецких солдат. Когда машина тронулась, офицер-немец сделал мне неопределенный знак рукой, как бы прощался со мной, я тоже машинально ответил ему.

Этот, в общем-то ординарный эпизод моей комендантской практики, который от начала и до конца наблюдала Анна Хольбайн, а это значит, что о нем стало известно всем жителям села, неожиданно для меня поднял мой авторитет в глазах сельчан на целую голову. Еще бы! Их комендант встретил своего личного в недалеком прошлом врага и не только ничего не сделал ему во вред, а наоборот, вызвал русского врача, организовал ему ночлег и заботливо отправил его домой.

Я стал часто бывать в доме Лизы. Ее мать Луиза, которую все домочадцы звали ласково Mutti (мамочка), встречала меня доброжелательно. При моем появлении Труди и Эрна куда-то исчезали, а маленький Хорсти, наоборот, выбегал мне навстречу и уж потом практически не отходил от меня. Я научил его играть в прятки, благо, что в доме было где развернуться, рассказывал ему русские сказки, которые он слушал с большим вниманием, показывал ему простые, но эффектные фокусы. Мы быстро стали с ним хорошими друзьями, чему особенно была рада Мутти. Любимым занятием Хорсти было катание на детском трехколесном велосипеде во дворе или по дому.

Лизины сестры относились ко мне внимательно, но сдержанно, постоянно старались оставить нас с ней наедине, но несколько вечеров нам с Лизой довелось провести в их обществе. Мы сидели за большим овальным столом в той самой комнате на втором этаже, в которой я впервые увидел Лизу, и раскладывали пасьянсы. Это занятие мне было не по душе, я находил его скучным и неинтересным, но не показывал вида, чтобы не нарушать заведенный в доме порядок и не огорчать женщин.

Гюнтер постоянно находился в своей комнате, куда я заходил один раз. Ему стало легче, и к осени он окончательно встал на ноги. Через “всемогущего” Павла Крафта я доставал ему нужные лекарства.

Маленький Хорсти Фото 1945 года

Для меня было странным, что у Лизы не было своей комнаты, она жила вместе с Эрной. В их комнате я бывал и обратил внимание на большое количество граммофонных пластинок, а самого граммофона почему-то не было. А нам с Лизой для полного счастья как раз и не хватало музыки. Я попросил бургомистра поставить в комендатуру патефон, конечно, во временное пользование. Просьба моя была немедленно исполнена. Немецкие патефоны были не похожи на русские, они изготавливались из дерева в виде напольной тумбочки, в верхней части которой был смонтирован механизм патефона, а нижняя часть служила фонотекой, то есть местом хранения пластинок.

Мы с Лизой отобрали несколько пластинок, принесли их в комендатуру и стали слушать музыку. Еще в боях под Ригой мне попалась в руки одна немецкая трофейная пластинка с красивой мелодией танго, которую мы, рупористы, часто транслировали через окопно-звуковую установку (ОЗУ) во время агитационных передач на противника. Когда начинала звучать музыка, немцы, как правило, прекращали стрельбу. Эту пластинку я возил с собой зажатой между фанерными листами. Оказалось, что Лиза тоже знала эту песенку-танго, автором которой был Paul Gudwin, но ее в Лизиной коллекции не было. Естественно, я сразу же подарил ее Лизе. По моей просьбе дежурный солдат принес от бургомистра пишущую машинку, и мы вместе с Лизой на слух перепечатали слова этой бесхитростной песенки. Листок этот хранится у меня до сих пор.

SCHENK MIR DEIN L?CHELN, MARIA!

Schenk mir dein L?cheln, Maria! Abends in Santa Luzia.

Kennst du den Traum einer s?dlichen Nacht?

Die uns die Welt zum Paradise macht, Ja…

Schenk mir dein L?cheln, Maria! Abends in Santa Luzia.

H?r auf mein Lied, eh’ das Gl?ck uns entfliegt.

Schenk mir dein L?cheln, Maria!

Du bist strahlendes Licht, du bist der Reiz der Ferne,

Du bist wie ein Gesicht, du bist der Glanz der Sterne.

Du bist Sonne und Wind, du kannst das Gl?ck mir geben,

Wenn du l?chelst, beginnt fur mich ein neues Leben.

Schenk mir dein L?cheln, Maria!

Sink die Sonne ins Meer und rauschen die Zypressen,

Wird das Herz mir so schwer, ich kann dich nie vergessen,

Wenn dich z?rtlich um kost das Spiel der alten Lieder,

Nimm mein Wort dir zum Trost, ich komme in Fr?hling wieder!

Schenk mir dein L?cheln, Maria.

Я тут же начал переводить эту песенку в стихах на русский язык, но в самом начале столкнулся с большой трудностью. Первым словом этой песенки было слово Schenk, что означало по-русски “подари”. Schenk – односложное слово, “подари” – трехсложное. Как я не бился, но не смог подобрать нужное русское односложное слово. Пришлось остановиться на “суррогате” “брось”. Вот мой полный перевод этой песенки-танго:

БРОСЬ МНЕ УЛЫБКУ, МАРИЯ!

Брось мне улыбку, Мария! Вечером в замке Луция.

Помнишь ли сон той прелестной ночи?

Вспомни, как раем нам казались мечты!

Да, брось мне улыбку, Мария! Вечером в замке Луция.