О маленькой птице размерами с остров

– Ни шагу дальше, вы на территории Израильского государства, – возгласил всадник. По жестам и речи, можно было узнать в нем римлянина. Вероятно, власть узурпировал прокуратор бывшей провинции, и не смотря на то, что государство было еврейское, правили в нем по-прежнему римляне.

–Мы хотим только пройти в город, – начал разговор Карлес. Судя по всему, он желал этого больше других.

–В какой город ты шел? – спросил всадник.

– Мы идем в Мосул, я и мои спутники. У нас есть важная миссия, которую мы намерены выполнить.

– Головы им отрубить и дело с концом, с них и взять то нечего Гай, – предложил другой всадник. Из его слов было ясно уже наверняка, что они римляне и что того первого зовут Гаем.

– Послушаем дальше, их песни всякий раз становятся слаще с близостью смерти, – продолжал Гай.

– Не поверю, если вы откажетесь от золота, – продолжал Карлес.

– А оно у тебя есть, богач? – тут всадники рассмеялись. Смеялись они тем самым смехом, что бывает, когда отсутствие шутки пытаются заменить настроением. Смеешься, не потому что шутка удачная, а просто, чтобы она не пропала даром и не выставить себя идиотом. Здесь, пожалуй, даже важнее второе и потому смех выходит натянутым.

–У меня будет золото, если только попасть в Мосул, вы пустите меня туда и будет вам золото, – алхимик отчаянно пытался договориться.

– Оно лежит там у тебя, да, – сказал третий всадник.

– Пока еще нет, но я могу сделать столько золота, сколько вы можете пожелать. Я один во всем мире знаю секрет, я алхимик, я истинный алхимик.

– Стало быть ты один нам и нужен? – спросил Гай. На этот раз он был серьезен или хотел казаться таким. Возможно, он не поверил словам алхимика, но этот человек развеял его унылые будни и значит, имел шанс.

Карлес боялся посмотреть в сторону своих спутников, боялся он и того, что теперь любое другое слово кроме согласия лишит его всякой надежды, эта трусость была как суеверие.

–Да, – сказал Карлес. Его голова была повернута наполовину влево, обернуться он не сумел.

– Предатель! Трус, рожа твоя поганая. Дурак я, что поверил тебе безумному, – сокрушался Бен. Он тряс кулаками, хотя был почти без сил, впереди стоял Карлес, понурив голову и не оборачиваясь.

–Мы уходим. Вы не тронете нас, – сказал молчавший до этого Каин.

– А ну, как и тронем, и чего же ты сделаешь? – с насмешкой проговорил Гай, потрясая мечом.

– Этого не случиться, мы уходим, – Каин взял за шиворот Бена, другой рукой закрыл Чарли и тихонько попятился назад.

Тот всадник кого звали Гай пустился на коне на уходящую троицу и махнул мечем над их головами. Все трое упали, но Каин тут же поднялся сам и поднял остальных.

–Убирайтесь отребья, – крикнул всадник. Развернув своих коней, вся дружина направилась к югу, вероятно, шли они в город. Рядом с ними шел Карлес, и дальнейшая участь его не станет известна. Либо он создаст философский камень и тогда его золото расскажет о нем. А больше и ни слова – это и есть второе – «либо».

Бегите малые дети

Распущены плети

Высятся горы

Туги просторы

Парите в вершинах

Цветущие в тинах

Сдвиньте шипы

Прыгнув в снопы

Проходят иногда моменты истины столь нелепо, что потом не поймешь, в чем было дело, отчего этот порог казался тебе стеной, и так и не случилось прыгнуть с непроглядной высоты. Вот казалось ты стоишь на утесе, под тобой туман и он окутывает всю гору, неизвестно тебе о его высоте и ты ступаешь в одной лишь надежде, что у тебя вырастут крылья. Именно крылья должны вырасти и не иначе, не земля вдруг окажется ближе, а крылья станут резать спину. Шаг сделан, и что же дальше, не полет, а падение, болезненное, но не смертельное, порог взят, с шишками и ссадинами и снова без крыльев. Порог очутится и снова, ты придешь к нему, и опять поверишь туману.

Все трое оставшихся и обреченных на странствия путника продолжили идти. Они возвращались на остров, только теперь не стали идти тем же путем что пришли, а двинулись южнее, напрямик через перешеек, разделяющий мраморное и черное море. К тому моменту как они перешли Босфор, прошел ровно год с тех пор, что они были вне дома. Легче всего эту разлуку переживал Каин, Бен же напротив, тосковал едва ли не более всех, даже Чарли казалось, уже привык к кочевой жизни, наверное, по молодости. Как бы там ни было, каждый понимал, что ничего их там не ждет, и уж тем более ни кто. Это, пожалуй, и делало их сильнее, возможно такая обреченность дар, возможность начинать сызнова.

На некоторое время путники останавливались в провинциях Рима, чтобы хоть как то прокормить себя. Обыкновенно это происходило недолго, по месяцу, иногда по два, занимаясь сельским хозяйством, а иногда плотничеством. Они дошли далеко, прежде чем остановиться надолго. Тем временем прошло уже не меньше трех лет с момента как они покинули британский остров. Так продолжалось довольно долго, и в конце концов должно было привести обратно трех скитальцев. Путники старались избегать больших городов, так как в них могли быть легионеры, но на этот раз еще на подходе в город произошло нечто непонятное. Из города стройными рядами выходили когорты римских солдат и всадников. С холма, что был напротив, можно было увидеть, едва ли не весь город. Все трое стояли, вглядываясь сквозь туман в проулки города, между домами. Туман почти рассеялся, видно было хорошо, но увидеть довелось лишь улицы, дома, башни, все и ничего, ни единой живой души. Словно ночь незаметная тем, кто стоял на холме, опустилась на город.

Каин вспомнил другой поход, на многие годы омрачивший его жизнь. То было в Ниневии, те же пустые улицы, паника и страх перед чем-то невидимым, и тем еще сильнее ощутимым. Немые взгляды полные отчаяния, отраженные чем-то, столь могучим и чудовищным, чему нет равной силы. Дамоклов меч уже не висит над головой, но падает медленно и верно. Чума.

– Сюда идут, – прошептал Чарли. Он один бродил где-то, не увлеченный городом.

– Кто идет Чарли? – спросил совершенно спокойно Бен.

– Римляне, – ответил Чарли.

Отец и сын тут же ринулись с холма и как-то не заметили сразу, что Каин так и остался стоять.

– Джим, – крикнул Чарли и попытался остановиться, но в тот же миг рука Бена подхватила его и понесла вперед.

Каин стоял, обреченно глядя вперед, перед ним расставили капканы. В один он точно попадется, его предчувствие подсказывало это, и ни какой здравый смысл не мог переубедить. И все же оставить их он не мог. Словно завороженный он полез в пасть удава. Каин понимал это, но как же иначе? Что же теперь, что же будет?

Остался только один путь и в сущности он вел туда куда и намеревались изначально путники. Теперь же это была доска, ведущая с палубы. Войдя в город, образы начали таять, и та чудовищная картина с холма уже выглядела не так, картина стала жизнью.

– Из города нужно уходить. Ночью, – сказал Каин.

Они остановились у высокого частокола, сели под ним.

– Почему ты не побежал сразу? – спросил Чарли.

– Потому что здесь мы помрем. Здесь болезнь и всякий умирает, кого она поразит, – отвечал Каин.

– Почем ты знаешь? Не хуже ли это верной смерти? Я не думаю что хуже, нам придется остаться, – возразил Бен.

Наутро город снова будто проснулся, по улицам ходили люди, блуждали собаки в проулках. Оказалось, пустота улиц была обусловлена выходом войск из города, но вот причина, по которой войска были выведены за пределы города, оставалась тайной, которую, в общем-то, многие уже знали. В городе об этом ходили слухи, но не более. Все началось, когда в городе появились бродячие театры, многие отрицали это, так как театры бывали и в других городах, но подобные эпидемии в них не случались. Некто предположил даже мысль о том, что чуму навел всего один человек, колдун в черном изношенном плаще. Колдуна того несколько раз пытались ловить римляне, отрицавшие всякое колдовство. Все попытки были тщетны, всякий раз он исчезал от них уже изловленным. Собственно говоря, никакого колдовства этот человек не творил, и не замечен был в этом. Едва ли можно было понять этого человека. Колдун не заговаривал ни с кем из местных жителей, не заходил ни в дома, ни в таверны, он искал собак. Многие решили, что он умалишенный человек, видя, как он говорил с собаками. Собаки занимали его более всего, в конечном итоге, за ним ходила целая свора, напоминавшая армию или шествующих паломников. Горожане в свою очередь относились к нему с добром, несмотря на страшный внешний облик. Он был своего рода юродивым, а к таким людям только жалость и можно проявить. Среди прочих были люди опасающиеся колдуна. Театры же были по нраву всем, в том числе и самим римским легионам. Сначала приходили труппы по пять шесть человек, но позже появились и большие театры, ставившие настоящие спектакли по образу греческих. Представления проходили каждый день и собирали огромные толпы нищего сброда, готовых отдать последний медяк за минутную радость. Как-то Каин сказал о том одну свою мысль, мол правильно делали, иначе и жизни бы не увидали, а одну только преисподнюю которая увы есть. « Она именно здесь и находится и не уйдет от вас, покуда вы сами ее не изгоните», – по поводу рая же Каин не выразил мыслей, боясь что никто не поймет, а кто и захочет, он рассказать все равно как надо не сможет. Однажды все закончилось, малейшая отдушина нищего люда исчезла за стенами города. Бродяги первыми учуяли неладное, будто сразу прознали, все может, так и было. По городу распространилась болезнь, сначала ей не предали большого значения. Позже начались смерти, первыми забили тревогу римляне. Собственно вывод войск вовсе не планировался и был произведен префектом по собственной инициативе, до решения сената. Каин и впрямь почувствовал именно то, что было в действительности, и лишь брезжащая надежда в лице утра позволила ему усомниться.

Солнце едва выглянуло из-за холма, застав сонных бродяг еще спящими. Осеннее холодное утро не сумело пробудить Бена, Чарли и Каина, а человек смог. То был здоровый упитанный мужчина средних лет, по комплекции похожий на Бена, только немного выше и плотнее. Бен к тому времени немало исхудал, хотя лицо его по-прежнему было добротно широким. Мужик стоял над ними с минуту, затем подошел ближе.

– Бедствуете бедолаги? – не то, спрашивая, не то, утверждая, проговорил мужик. Сказал он это лишь, чтобы пробудить спящих.

Ответом были разинутые зевом рты, и едва открывающиеся сонные глаза.

– У меня для вас работка есть, – продолжал мужик.

– Ты кто такой? – первым спросил Бен.