О маленькой птице размерами с остров

– Зовут меня Ян, но это вас это не касается, – с неискренней улыбкой проговорил Ян.

– Так чего тебе? – снова спросил Бен.

–В городе чума, – уже серьезно начал Ян.

– А я думал у вас просто город не людный, – вставил вдруг Чарли.

– Трупы было велено хоронить. Вы как раз подойдете для этой работенки, – закончил свою мысль Ян.

– Почему вы так решили? – спросил уже Каин.

– Потому что вы беглецы, я это по мордам вашим разглядел, а раз беглецы значит вам все равно. Куда бы вы ни пошли, кругом центурии и когорты, там для вас смерть выжидает. Вам кров, еду и жизнь предлагают, а вы телитесь, – с какой-то обидой проговорил Ян.

– С вами трудно поспорить, но какой будет наша жизнь? Станем мы хоронить тела, до тех пор пока сами и не передохнем, не лучше ль сразу под мечи или на виселицу? – отвечал Бен.

– Я могу и это вам устроить, хоть сейчас их кликну, – провопил Ян.

– Я по тебе сразу так и понял, да будет по-твоему. Говори куда идти, – Каин умоляюще оглядел Бена и Чарли. Он подумал, что так сбежать будет проще.

В жуткую западню изготовились идти скитальцы. В полном ее смысле и Каин не знал, какая она чума, он видел ее как на картинке, давным-давно еще настоящим мальчишкой, и вот теперь она ему явилась, уже не уроком, а настоящей правдой, жизнью. Изготовясь ее увидеть Каин представил себе нечто страшное, и он подумал, будто готов к терзаниям совести, будто готов и устрашился жутко, хоть и не знал, наверное. Едва только месяц минул с тех пор, как он уже понял, что ошибался, что не мог представить себе, не пройдя этот путь. Начался повсеместный мор, и долго еще они все будут помнить первого человека, что предстояло им хоронить. В особенности запомнил его Чарли. Это был старик, может возраста и не столь преклонного, как показалось им тогда, смерть, верно, состарила его сильно, он был грязно желтого цвета, с пятнами на лице и по большей части на висках, проявляясь из под редких седых волос, оставшихся лишь по бокам. Лицо его было вытянутым и иссохшим, выделялся длинный и узкий горбатый нос, можно было решить что римский, но человек тот явно был из простых, по одежде его и рукам, то было видно сразу. По рукам в особенности можно сказать многое, не нужно быть хиромантом, чтобы понять какую жизнь вел человек с мозолистыми руками, сплошь в ссадинах и мелких порезах, одна фаланга на указательном пальце была скрючена и срослась не естественно, ногти и те были жутко страшные, длинные, похожие на звериные.

Могила для старика была вырыта быстро, усилиями Чарли и Каина. В сопровождении же не было никого, кто мог бы прощаться с помершим. Бен сразу выразил мысль, что стариков хоронить будет легче, но больше уже говорить никто не стал. Следующего принесли десять часов после первого, то был снова старик.

– Нам сегодня везет, – сказал Бен.

Над шуткой ни кто смеяться не стал, даже сам Бен как-то поменялся в лице. Продолжали копать, несмотря на отсутствие не захороненных. Мертвые будут, и теперь от них никуда не деться. Страшнее всего было ложиться спать, с предчувствием того как эти самые трупы придут в сон. Однако, прежде принесли еще одного прокаженного, тот так же оказался стариком и вот тут уж все засмеялись.

– Ну, везет же, – прыснул Бен.

После, в землянке, когда все изготовились спать, один Каин не думал о трупах во снах, он тихонько причитал лежа клубком и это были молитвы. За долгие годы он не забыл ни строки из книги, что подарил ему Ник. Каин читал без книги целые главы, и заканчивал всегда одним и тем же, последней молитвой был «отче наш».

На следующий день принесли мальчика, лет двух отроду, с ним была мать или бабка, по ней уж и не поймешь, но оба при том мертвые. По ним сразу стало ясно, кто умер чумой, а кто другой смертью. Покрытая язвами женщина, была по цвету лица, один в один как тот дед, на ней будто написано было, на этой коже, что она чумная. Мальчик не был заражен, а умер с голоду, сидя возле матери, и дожидаясь своего часа. Каин словно перед глазами увидел эту картину, на него напала жгучая злость, от того что все о чем молил он все исполнилось ровно обратно, на душе повисла смертельная обида, словно на человека. А уже как схоронили обоих, Каин запричитал снова, сквозь безнадегу и почти поверив, что в пустоту.

Месяц прошел, хоронили по два, по три человека. Временами Каин и Чарли затевали долгие философские разговоры, часто на тему предназначения человека на земле, эта тема интересовала Чарли, похоже, больше других. Каин осторожно раскрывал свои тайны, так что Чарли мог бы догадаться о них, лишь тщательно оценив значение каждого слова. Каин часто говорил репризами об одном, тогда как подразумевал совершенно другое. Тяжелая участь Каина была обусловлена его божественным даром, он мог бы ответить на все самые главные метафизические вопросы, а кто-то скажет, что и должен. Кому как не богу разъяснить нам смысл жизни, кому как не ему знать суть человеческую? «Спаситель ли ты?» – спрашивал Каин у самого себя, и тут же отвечал – «нет, страдалец, в неведении и беспомощности своей». Именно что в беспомощности, ибо ему уже не глянуть в самое небо и не удариться челом о землю, ему преклониться нельзя, вот в чем немощность его. Тогда как каждый несет крест свой целую жизнь, бог несет всех их со своими крестами и не жизнь ту, а вечность, ибо крест их должен на ком то остаться. Целая вечность – такого понятия существовать бы не должно, вечность безвозвратна, о ней нельзя сказать в прошлом, она идет сейчас, нельзя сказать, что было вечность назад, нельзя измерить вечность. Это всего лишь миг – утешал Каин всех кого видел, да и себя тоже. Миг, все же может стать непреодолимым и так казалось случиться. Наступила зима, умирать стало больше, зараженных одного за другим несли в ямы, иной раз даже еще не умерших, а только при смерти. Хоронить приходилось впопыхах, едва успев вырыть одну яму, принимались за следующую. Сотни людей с искаженными лицами. Бен перестал подшучивать, на него смотреть было больно, казалось, он хотел выразить свои эмоции, передать кому-то, кто может помочь, но не мог, потому что считал, что не услышат. Чарли плакал едва не каждую ночь, хоть теперь и не был сопливым мальчишкой, не теперь. Годы не сделали бы из него столь взрослого разумом человека, как сделал один поход. Один только Каин, как и прежде, причитал свои молитвы, но и в нем кое-что изменилось. Однажды Бен заговорил о побеге, о котором говорил изначально и Каин, но Каин высказал мысль совершенно противоположную, он решил, что это место и должно было быть их заветной точкой на карте, будто они шли как раз именно суда. Вроде того, их миссия здесь, бороться со смертью.

– Как же с нею бороться, если она уже одолела всех на кого ни глянь, только самим-то и осталось почить в земле, так ли Джим? – Бен по-прежнему называл Каина именно так, хотя тот и признался как-то, что имя выдумал.

– Для того мы и живы. Поверь, не в землю уходят их жизни, им еще долгий предстоит путь, и хочу я, чтоб они встретили в нем добро, чтоб не отравились ядом уже там, – Каин показал на верх.

– Я не пойму тебя сынок, и не пытайся даже, хочу, но всяко не пойму, не объяснишь мне уже, – проговорил Бен. Каина он и в самом деле уже за сына почитал, да и сам Каин относился к нему как к родному.

– А ты меня и не слушай, слушай себя и поймешь. Оно в каждом есть, у каждого голос, доброму человеку он всегда громко скажет.

Хоронили, как правило, тихо и без людей посторонних, был только стражник, караулящий процессию. В один день, пришла женщина, совсем молодая, но уже и не юная. Тогда же привезли на телеге и мертвых, среди них были дети. Женщина кричала какое-то время, но как схоронили, приумолкла, только сидела и зубы сжимала, себя пересилить пытаясь. Затем села возле забора и плакала. Подошел Каин.

– Вы не убивайтесь, прошу вас, и не вздумайте руки на себя наложить. Вам пожить еще надо. – тихонько проговорил Каин.

– Как же мне не убиваться-то, – кричала женщина, – ради кого жить то теперь?

– А вы для них и живите. Они дождутся вас, встретят, и вы опять с ними будете. А коли теперь помирать, они может и найти вас не сумеют, а так обязательно найдут. Вы терпите, терпение вам сил даст, вы поверите. Они в лучший мир пойдут, там их ни кто уж не обидит, только им дойти туда следует. А вы их поминайте светлыми и радость им будет. Куда ж они пойдут, если вы плакать горько станете, они и останутся вас жалеть, а им идти нужно, у них жизнь там. Вы вспоминайте, с радостью вспоминайте, они увидят. Это лишь, кажется что конец, а его и нет вовсе, вечно живите и дети ваши будут с вами в счастье. – Каин и не старался ни слова подобрать, сказал, так как и сам думал.

– Спасибо вам, я как вы сказали все сделаю. Только б им спокойно стало, – только высказав это, женщина снова заплакала.

– Я за них слово скажу, меня услышат и все хорошо станет. Я верю, что не обманываю вас, а значит, и правду говорю. – Каин договорив, ушел, получилось вроде неловко со стороны, а оно может и самое правильно как раз.

Женщина та поглядела вслед Каину и пошла обратно, она уж и не думала ни о чем, совсем-совсем, и все что перед ней было, разбегалось и уплывало.

С каждым днем все больше людей появлялось на кладбище, но теперь, помимо прочих были живые люди. Молва быстро разошлась по городу, и несмотря на то что и веры как таковой ни в одном из них не было, все они, кто приходил, уповали на Каина. В страшные минуты жизни людям всегда хочется иметь того, кто бы стал опорой и дал надежду, таким для них и был Каин. От чего-то, Каин уставал все больше, то ли от живых, то ли от мертвых. Спать приходилось все меньше, бывало часа по три, да снова за работу. Руки всех троих, что Каина, что Бена или Чарли, были разодраны в кровь, перемотаны грязным тряпьем, а на старых мозолях вырастали новые. Лица их и можно было принять за чумные, и от того тяжелее было понять началось ли с ними это или все же нет.

Пролетая над рекою

В сизых кучных облаках

Я глаза твои закрою

Чтоб очнуться на лугах

И погонят дико стадо

По равнинам да на взгорье

Тому будет в нем отрада

Позабыть, что стало хворью

Улетит бескрыла птица

Да над главами паря

Не бог весть куда стремиться

С ней занимется заря

Чарли сидел на бугорке свежевырытой ямы и плакал, ему давно уже нездоровилось. Понос и рвота предвещали беду, а настала она тогда, когда уже по-другому ее и не примешь. Наросты, что появились на его теле, уже не могли дать себе оправданий, перед страшным и уже бесспорно определенным диагнозом. Чарли был болен чумой, она схватила его, как и всех, кого он уже закопал. Как страшно было видеть таким именно Чарли. Многие из тех, что приходили к Каину за упокоением родных, вскоре и сами попадали в ямы, так стало быть, должно быть и с Чарли. Каин узнал о болезни, сразу же сообщив Бену, несмотря на отговорки Чарли. Бен в свою очередь ответил столь быстро, будто ждал этого уже давно. В сущности, так оно и было, признался позже Бен, единственное, на что он надеялся, что первым станет он сам. Выдвинутый им план заключался в следующем: убить охранявших их стражников и бежать вглубь города, найти там врача и надеяться на излечение. Каин ответил согласием, сказав при том, лишь, что хочет поговорить с ним.

– Позволь мне порезать твою руку, – обратился к Чарли Каин.

– Лечить меня бесполезно, – ответил Чарли. Они сидели на улице, под полной луной, забравшись за угол своей землянки, в которой они ночевали. На улице света было всяко больше, чем в темном убежище, однако здесь было опаснее, нежели внутри, стражники дежурили днем и ночью.

– Я все же попробую, – не унимался Каин. Он взял ржавый кусочек железа и распорол Чарли кисть. Кровь задержалась буквально на секунду и полилась на землю. В глазах Каина можно было бы прочитать почти отчаянье, но все же он смог быстро собраться, – не совсем получилось, ну ничего, – Каин взял ту же железку и распорол руку и себе, но не как Чарли, а прямо по венам.

– Зачем это? – чуть не крикнув, спросил Чарли.

– Я бессмертный, – ответил Каин.

– Мы это все давно знаем, – с улыбкой сказал Чарли.

– Да, да, я знаю. Я хочу открыть тебе и большую тайну, не хотел говорить раньше, наверное, и не нужно было. Взгляни на меня и скажи, постарел ли я?