Конец Смуты

– А захочешь выдать меня за другого, так и знай – утоплюсь!

Вот тебе раз! Я стесняюсь спросить… а тот, который «не другой» это, вообще, кто?

Поутру Федька вместе с дядькой Ефимом и другими окрестными помещиками прискакал к вельяминовской усадьбе. Вскоре к ним вышел сам царский кравчий и объявил, что государь желает позабавиться медвежьей охотой. Помещики задумались, после чего вперед выехал Ефим Лемешев.

– Никита Иванович, – начал он, поклонившись, – мы государю услужить завсегда рады, но что если не найдем берлоги? Сам, поди, ведаешь, что косолапый не под каждым кустом зимует. А ну как если не сыщем?

– Ну это ты хватил, Ефим – «не сыщем»! Места тут на дичь богатые, должны быть и медведи. А если, паче чаяния, не сразу найдем, так и не беда. Мало ли иной дичи в лесу? Сам знаешь, государь в иной земле урожден и нашей охоты и не видывал. Если для начала лося на него выгоним, или волка затравим, так ему и тем потрафим. А там, глядишь, и медведь сыщется, вот и потешим царя-батюшку.

На том и порешили; помещики со своими холопами разбились на несколько групп и поскакали в разные стороны, трубя время от времени в рожки. Федька вздумал было отправиться вместе с дядькой, но увидел, что ему призывно машет татарин Ахметка, тот самый, у кого он выменял камчу.

– Поедем, бачка, Корнилий шибко ждет, – заявил тот ему, и парень, скрепя сердце, попрощавшись с соседями и дядькой, тронул коня.

– Другой раз поохотишься, – заявил ему сотник, когда они с Ахметом поравнялись с ним, – а у нас нынче иная забота.

Иная забота заключалось в охране его царского величества. Оно, конечно, государь не один – с ним и кравчий Вельяминов с рейтарами, и немец фон Гершов с драгунами, а только береженого бог бережет. Так что Михальский повел своих людей в поиск, а Федьку кликнул ради того, что он местный, да еще охотник, так что места знать должен.

– А кого ищем-то? – спросил Федька у сотника.

– Как найдем, скажу, – усмехнулся тот, – сам ведь говорил, что в ваших лесах тати озоруют.

– Говорил, а только как их найдешь, татей-то?

– А как медведя найти собирался?

– Так по приметам – косолапые-то не во всяком месте зимуют.

– Во-во, и разбойники точно так же. Сам как думаешь, где их зимовье?

– Известно где, там где добрые люди не ходят. На болоте или еще в каком месте.

– А есть у вас болота?

– А как же, за Гнилой падью; только там трясина, туда никто не ходит.

– И зимой трясина?

Федька озадачено покрутил головой и повел отряд к Гнилой пади. Скоро им попался след, ведущий прямо в то место, где, по Федькиным словам, была самая трясина. Корнилий приказал спешиться и одеть на ноги снегоступы. После чего ратники, оставив лошадей коноводам, пошли по следам. Шли довольно долго, стараясь держаться друг за другом и без нужды не разговаривая. Наконец, вышли на поляну, окруженную со всех сторон уродливыми и кривыми, какие бывают только на болотах, деревьями. На поляне стояло изрядное зимовье, с курившимся над крышей дымом, окруженное невысоким частоколом. Некоторые колья были украшены черепами животных, а над воротами висели и человеческие. Увидев этот ужас, Федька начал креститься, но остальные его товарищи во главе с сотником и ухом не повели.

Быстро окружив зловещее жилище, татары и казаки приготовились к штурму. После чего сотник, критически оглядев переодетого ради охоты в свое Федьку, велел ему подать голос, вроде как тот заблудился.

– Эй, есть тут кто-нибудь? – попробовал крикнуть немного струхнувший парень, но предательский голос сбился, и получилось почти плачуще.

Корнилий, услышав Федькин голос, довольно закивал головой и знаком велел продолжать.

– Помогите, люди добрые, – продолжал звать боярский сын, заходя за страшную ограду, – не оставьте христианскую душу на погибель.

– Кого это черт принес? – раздался скрипучий голос, и из дверей зимовья показался неопределенного возраста мужик, заросший седой бородой, с самострелом в руках.

– Пожалейте, Христа ради, добрые люди, заплутал я в лесу, не дайте пропасть, – продолжал причитать Федор жалостным голосом.

Мужик, настороженно глядя на непрошеного гостя, направил на него самострел и спросил:

– Ты откуда такой взялся?

– Житель местный, – продолжал причитать Федька, – заплутал, явите божескую милость, не дайте пропасть!

– Что-то я тебя не припомню… телятевский холоп?

– Нет, я из Панино…

Неизвестно сколько бы еще мужик допрашивал Федора, но за его спиной как призрак появился Ахмет и упер ему в жилистую шею лезвие ножа.

– Тихо… – зашептал ему на ухо улыбающийся татарин, – бачка, положи самострел, только шибко не ложи – тихо ложи.

Отложивший самострел мужик во все глаза смотрел на окруживших дом ратных, не смея лишний раз вздохнуть.

– Есть еще кто в доме? – тихо спросил Корнилий, и, увидев, что тот осторожно мотает головой, стараясь не порезаться при этом, велел все кругом осмотреть.

– Вот что, раб божий, – обратился к мужику сотник, – изба тут чересчур большая на одного, да и котел ты немалый варишь. Стало быть, ты не один и ждешь своих. Следов тут на полтора десятка конных, а на боярских детей вы, уж не обессудь, не похожи. Так что вы – тати, и если ты хочешь до Разбойного приказа дожить, то рассказывай мне все, будто на исповеди.

– Все одно казните, – буркнул в ответ мужик.

– Помереть тоже по-всякому можно, – не стал его разубеждать Михальский, – так что не томи. Облегчи душу, а там, может, и поживешь еще.

– Спрашивай, – вздохнул тать.

– Сколько вас?

– Сам же сказывал, что десяток и еще половина.

– Вооружены как?

– Кто как, у кого сабля, а у кого и ослоп.

– Брони есть?

– У восьмерых кольчуги, да тягиляи, прочие же в чем есть.

– Луки, огненный бой?

– Луков нет, самострелов вроде моего – пара, а огненный бой есть, как не быть. Только к нему зелья## нет. Так что лежит без дела в сундуке.

## Зелье – здесь: порох.

– Сундук покажешь?

В здоровом окованном железными полосами сундуке со сломанным замком и вправду лежали три пищали и пара турецкой работы пистолей, а также неизвестно откуда взявшаяся древняя гаковница##.