Конец Смуты

– Всем стоять! – закричал я собравшимся. – Грамоту подденьте кинжалом и со всем бережением отправьте к моему лекарю О?Конору. Заседание на сегодня закрыто, всем молиться за своего государя, потом проверю! Иван Никитич, а ты куда?

Вечером в Грановитой палате собрались все думцы. Бояре встревоженно кучковались по разным углам, потихоньку шушукаясь. Некоторые сочувственно, а иные злорадно поглядывали на сидящего с потерянным лицом Ивана Никитича Романова. Когда я зашел, все вскочили с лавок и повалились в ноги.

– Встаньте, бояре, пол холодный.

Думцы подняли головы и едва не охнули. За моей спиной стояли не привычные рынды, а вооруженные драбанты.

– Послушайте меня, бояре! – начал я свою речь. – Завтра утром я выступаю на Коломну со своим полком. Войско, которое для того собрано, поведет Василий Бутурлин, с тем дабы перехватить воров, коли попытаются уйти из Коломны. Бориса Салтыкова сегодня же выдать головою стольнику Василию на бесчестье. А за то, что он государево повеление не исполнил да местничество затеял, наложить на него штраф в две тысячи рублей серебром. А деньги те положить в казну Большого дворца, и употребить на снаряжение государева полка к походу на Смоленск. Все ли на сей счет понятно?

– Понятно, государь, – поклонился Мстиславский, – кому прикажешь Москвой ведать в свое отсутствие?

– Тебе, князь, а в помощь у тебя будет князь Дмитрий Михайлович Пожарский. Хоть вы-то с ним местничать не станете?

– Как можно, государь…

– Тебе, князь, велю ведать делами земскими, – прервал я его, – а Пожарскому – ратными. Боярину же Шереметьеву поручаю все дела о сборе пятины с царства, а в товарищах у него велю быть думному дворянину Минину. Пусть разошлют во все концы верных людей с тем чтобы делу государеву убытка никакого не было. Однако и разорения такоже допускать не велю. Паче положенного чтобы ни одной деньги не взяли.

– Сделаем, государь, – поклонились Шереметьев и Минин.

– Теперь ты, Иван Никитич, – обратился я к Романову, – сам ведаешь, что за такую промашку с тебя шапку боярскую впору снять, да вместе с головою. Однако вижу в случившемся перст божий, который правоту дела моего лишь и показывает. Посему никакой опалы на тебя накладывать не буду, но впредь знай: за следующий недогляд вспомню и про сегодняшнее. Внял ли, боярин?

– Спасибо, государь, – рухнул на колени Романов, – я отслужу....

– Отслужишь, куда же ты денешься.

Надо сказать, что последняя сцена была спектаклем. Все что считал нужным, я высказал боярину еще днем в Разбойном приказе с глазу на глаз. Допрос разбойника ничего не дал: если он что и знал о попытке отравления, то унес эти знания с собой в могилу. То, что Иван Никитич не причастен к покушению, тоже было очевидно. Случись надобность, этот жук придумал бы чего похитрее. Разумеется, произошедшее проходило по списку как преступная халатность, но Романов был одним из самых преданных моих сторонников. Пристроить его на плаху – дело нехитрое, но на его место придется ставить другого боярина, и не факт, что тот будет умнее или преданнее. Так что мы договорились, что я его для порядку немного накажу, а он пусть сделает вид, что кровно обиделся. Глядишь, и объявятся недовольные результатами выборов царя. Так что попытаемся извлечь из случившегося максимум пользы. И острастки немного, и наживка для недовольных, и Романов, глядишь, другой раз поумнее будет. А других Талейранов у меня нет.

Расстояние от Москвы до Коломны невелико. Отдельные отряды воровских казаков в поисках добычи нередко набегали на окраины столицы, пользуясь недостатком сил у законной власти. По донесениям лазутчиков, у Заруцкого и примкнувших к нему атаманов под командой было около шести тысяч казаков. Впрочем, более-менее верных тушинскому вождю было никак не более двух с половиной тысяч. Остальные просто примкнули к удачливому атаману в надежде пограбить, и отвернутся от него при первой же неудаче. Отряд Бутурлина должен был изначально состоять из тысячи человек поместной конницы и трех тысяч наемных казаков. Сил этих было, скорее всего, недостаточно для полного разгрома воровских шаек. Однако, планируя этот поход, мы надеялись, что Заруцкий как всегда отступит, не принимая боя. Теперь задача изменилась: после публичного вызова, сделанного мне Мариной и Заруцким, мне нужна была только полная победа. К тому же, поразмыслив, я пришел к выводу, что отступление воровских казаков может быть хуже нашествия. Ограбят и разорят то, что еще не успели. Займут, чего доброго, какой-нибудь город на Волге, или даже Астрахань, и перекроют мне всю торговлю. Ее, собственно, и так пока нет, но такими темпами еще долго не будет.

Состав моих войск был довольно пестрым. Основу составили три сотни мекленбургских драгун, восемьсот конных стрельцов во главе с Анисимом Пушкаревым и шестьсот рейтар Вельяминова. Среди последних, впрочем, было много новичков, не слишком хорошо обученных и вооруженных. Плюс к ним шел так называемый государев полк из московских дворян, стряпчих и жильцов. Когда-то их было довольно много, и этот полк назывался избранной тысячей. Сейчас их было никак не более пятисот человек, довольно хорошо, впрочем, снаряженных. И последними в мой импровизированный отряд влились служилые татары, недавно пришедшие из Касимова и Мещеры, числом около полутора тысяч. Потомки кочевников, некогда наводивших ужас на Русь, давно осели и верно служили Москве со времен Ивана III. К воровским казакам у них за время смуты накопилась масса претензий, так что на их счет можно было быть спокойным. Возглавлял их Сибирский царевич Арслан. С ним мы познакомились еще когда ополчение осаждало Москву. Был он внуком хана Кучума – того самого, у которого казачий атаман Ермак отвоевал Сибирь. Хотя Кучуму и удалось впоследствии убить знаменитого атамана, ханства своего он себе не вернул, а в многочисленных стычках его дети попали в плен и были перевезены в центральную Россию. Там они были испомещены и в конце концов прижились, но природной живости характера не растеряли, участвуя во всех больших и малых войнах и смутах. Многие из них со временем крестились, после чего окончательно обрусели. Сам Арслан, впрочем, был ревностным мусульманином, и вырос в Касимове в семье погибшего от рук Лжедмитрия II последнего Касимовского царя. Не знаю, поэтому или нет, но царевич был решительным противником самозванца, и соответственно Марины и Заруцкого. Приведенная им рать пришлась как нельзя кстати. Привел он ее, впрочем, не от великой любви к Мекленбургскому дому, а желая выслужиться с тем чтобы занять вакантное место Касимовского хана.

Выступили мы ранним утром, сначала пошли служилые татары, потом государев полк, рейтары, драгуны, изрядный обоз и десять разных пушек, установленных на полозья, следом за которыми бодро маршировала наемная пехота. Едва выйдя за околицу, я подал знак, и моя конница двинулась вперед, оставляя за собой обоз, артиллерию и наемников. Все это я взял с собой, чтобы их видели возможные лазутчики Заруцкого. Не сомневаюсь, что они доложат пославшему их, что царь настроен решительно и пошел в поход всеми наличными силами, отчего будет добираться до Коломны не менее недели, а то и больше. Расчет был простой: Коломна – город весьма хорошо укрепленный, и с наскока его не взять. Однако надежных войск у сторонников Марины мало, и узнав о приближении царской армии, они, рубль за сто, попытаются уйти, пользуясь своей мобильностью. Вот тут-то я и буду их ловить, а штурмовать высокие стены Коломенского кремля или гоняться за ними по всему дикому полю дураков нет.

Неделя у Федьки выдалась сумасшедшей: не успели они вернуться в Москву, как сотник Корнилий послал его за Анисимом Пушкаревым, позвать его в кремль для какой-то надобности. Что поделать, хочешь не хочешь, а дело служивое. Хозяина в лавке не оказалось, но сидельцы, признав боярского сына, приняли его с вежеством и сказали, что сотник-де сейчас будет, надобно только обождать. Выйдя во двор, Федор увидел, как две девочки, лет примерно семи и десяти, пытаются лепить снежную бабу. Получалось у них, прямо скажем, не очень, и парень решил, что не будет большой беды, если он, ожидая Анисима, поможет им. Быстро скатав большие шары снега и поставив их один на другой, Федька слепил большого снеговика, приведя девочек в бурный восторг.

– А тебя как зовут? – важно спросила боярского сына та, что помладше.

– Федя, – отозвался он, – а вас как?

– Меня Марьюшкой, а это Глаша, – последовал ответ.

– А вы, верно, дочки господина сотника?

Младшая в ответ фыркнула, но сестра ее тут же ответила:

– Да, его! – И сказав это, отвела Марьюшку в сторону.

Тем временем вернулся сотник и, услышав о деле, с каким к нему прибыл боярский сын, стал собираться. Федька, раздумывая над странным поведением девочек, пошел к своему коню, и вдруг увидел, как по другой стороне улицы идет, шатаясь и запинаясь, пьяный монах. Дело это, надо сказать, было не так чтобы редким, но все же и нечастым. В старые времена, сказывали, для таких забывающих всякий стыд служителей церкви была даже особая патриаршая стража, подбирающая нечестивцев и отправляющая в монастырскую тюрьму. Однако патриарх пребывал в плену, а у местоблюстителя были, как видно, иные заботы. Лица его боярский сын не разглядел, но вот фигура отчего-то показалось ему знакомой. Тем временем сотник вышел из терема вскочил в седло подведенного ему слугами коня, и они с Федором поскакали в кремль.

Выполнив поручение, боярский сын отправился к караульной избе в надежде перехватить чего-нибудь горячего. Перед избой он застал тренирующихся в сабельном бое товарищей, добрую половину которых составляли пойманные на болоте разбойники. Сотник Корнилий, руководствуясь одному лишь ему ведомыми резонами, часть из них недрогнувшей рукой отправил в Разбойный приказ на расправу, других же похолопил, заключив с ними ряд. Сейчас новоявленных боевых холопов нещадно гоняли, обучая биться конными и пешими, а те, хорошо понимая, что чудом спаслись от дыбы, старались изо всех сил. Покачав головой, Федька зашел в избу и наткнулся на еще одного новоявленного холопа, а прежде разбойника по прозванию Сыч. Для того чтобы стать ратником, он был довольно стар, но Михальский, проявив не слишком ему свойственное милосердие, нашел тому работу по хозяйству. Это для Федора было совсем уж удивительно, но его мнения никто не спрашивал. Для Сыча цель прихода боярского сына была, как видно, понятной, и он, ни слова не говоря, с поклоном подал ему большой корец с горячим сбитнем. Выпив напиток, Федор замялся: по-хорошему, надо было поблагодарить, но язык не поворачивался. Сыч, как видно, понял заминку парня, и, приняв назад корец, еще раз поклонился.

– Ну что ты на меня смотришь, ровно на прокаженного, – не выдержал он наконец Федькиного взгляда, – холопа не видел?

– Да чудно: только вот разбойники и душегубы были, а теперь холопы.

– Эх, господин мой, разве же мы были разбойники? Так, голь перекатная да горькая! Да и душегубы из нас – так себе.

– Эва как, а кто же, по-твоему, душегубы?

– Не изволь гневаться, господин боярский сын, но по сравнению с нашим теперешним господином – а твоим сотником – что я, что Косач покойный, что любой из тех, кто сейчас саблей во дворе машет, и не разбойник вовсе, а котенок слепой супротив волка.

– Для слепого котенка ты больно много мяукаешь, – раздался голос неслышно вошедшего Корнилия, – подай-ка лучше сбитня, а язык попридержи!

Пока Сыч выполнял распоряжение, сотник обернулся к Федору и спросил:

– Отдохнул уже? – и, не дожидаясь ответа, продолжил: – сейчас возьмешь Ахмета, и еще кого похочешь с десяток, и поедете с приставами во двор к московскому дворянину Борису Салтыкову.

– Имать##?

## Арестовывать.

– Да нет, приставы сами все сладят, вы там – чтобы кто сдуру драться не учинил. Государь велел Бориса за местничество неуместное с головою выдать стольнику Василию Бутурлину.

– Это как, голову сечь?

– Типун тебе на язык! Приставы его отведут во двор Бутурлина на бесчестие, а вы следить будете, чтобы кто драться не начал.

– А чего не стрельцы?

– Много будешь знать – скоро состаришься! У стрельцов своих забот хватает, к походу готовятся; или не слышал, что приключилось?

– Нет, а что?

– Ну ты даешь! Вор Заруцкий с его потаскухой Мариной Мнишек государя извести хотели, а ты и не ведаешь. Теперь поход будет на Коломну, государь сам поведет войска. Мы тоже пойдем, а еще московский полк, немцы и большой наряд##. Так что как управитесь с государевой службой, возвращайтесь не мешкая.

## Большой наряд – здесь: артиллерия.

Федька, поклонившись, вышел, но уже подходя к коню, остановился как вкопанный. В голове молоточком застучали слова сотника: «Государева служба». Круто развернувшись, он побежал к Михальскому.

– Чего тебе еще?

– Господине… – зашептал он ему, – а я видел монаха давешнего!..

– Какого монаха? – сначала не понял тот, но тут же спохватившись, спросил: – Мелентия? Где?

– Да у двора Пушкарева; я его не признал поначалу, он пьян вельми был.

– Нашел-таки, черт в рясе… – забормотал, не слушая его, сотник, – ладно, ступай куда велели, да языком не трепи где ни попадя!