Как добры люди!

Съ этой минуты, до самаго окончанiя спектакля, онъ уже не говорилъ со мною ни слова.

Когда спектакль кончился, онъ обратился ко мн?, кр?пко пожалъ мн? руку и хот?лъ выйти изъ ложи.

Я остановилъ его. Въ этомъ челов?к? все было такъ необыкновенно, такъ не по-нашему, не по вседневному, что я непрем?нно хот?лъ узнать его покороче.

– Случай такъ неожиданно и такъ прiятно доставилъ мн? ваше знакомство, – началъ я. – Позвольте же мн? воспользоваться имъ, позвольте сблизиться съ вами…

Онъ посмотр?лъ на меня недов?рчиво.

– Я иностранецъ, я зд?сь про?здомъ, и никого не знаю. Ваше знакомство…

– «Мое знакомство? – перебилъ онъ съ необыкновенно-грустаой иронiей: – мое знакомство? Для чего вамъ оно? Я не могу принести вамъ никакой пользы, никакой, и ни въ какомъ отношенiи…»

– Но я просто хочу быть знакомымъ съ вами, безъ всякихъ видовъ. Одна ваша страсть къ музык? заставила бы меня пресл?довать васъ повсюду, сблизиться съ вами во что бы то ни стало.

Я думалъ произвсети на него впечатл?нiе этими словами, и не ошибся… Глаза его вдругъ просв?тл?ли.

– «О, такъ вы любите музыку – вы понимаете ее, – вы чувствуете ее?.. – И онъ схватилъ мою руку, и держалъ ее долго, не выпуская… – У васъ вырывались иногда слезы, слезы восторга; по васъ проб?галъ иногда холодъ, смертный холодъ отъ одного какого-нибудь дивнаго звука или слова? Идея искусства не чужда вамъ? Вы благогов?ете передъ его святымъ значенiемъ? – Да!– Вы не принадлежите къ этой черни, которая ходитъ въ театръ единственно для того, чтобы вызвать такую-то актрису, или ошикать такого-то актера; вы не принадлежите къ этимъ аристократамъ, которые за?зжаютъ въ театръ передъ баломъ, такъ, на минуту, потому что это у нихъ принято? Вы иностранецъ? Можетъ быть, у васъ н?тъ этихъ см?шныхъ обычаевъ? – Вы пришли сюда только изъ одной чистой, святой любви къ искусству, безъ всякихъ стороннихъ ц?лей – мучиться, страдать, радоваться, плакать, см?яться подъ эти звуки небесной гармонiи, подъ эти адскiе звуки? – Этотъ Моцартъ – ангелъ и демонъ вм?ст?? Не правда ли?»

Онъ взялъ меня подъ руку и быстро увлекъ изъ ложи.

Мы переходили изъ одной улицы въ другую, безпрестанно сворачивая то направо, то нал?во. Чудно хороши были при лун? эти мрачно-величественныя зданiя готической архитектуры. Волшебно блуждалъ лунный св?тъ по этимъ витымъ столбамъ, по этимъ стр?льчатымъ сводамъ и аркадамъ; чудно посеребрялъ онъ верхи этихъ легкихъ башенокъ. эту мелкую и узорчатую р?зьбу украшенiй готическихъ… Увлеченные разговоромъ, вдругъ мы остановились подъ т?нью массивнаго, великол?пнаго портала церкви. Онъ положилъ мн? на плечо свою длинную, костлявую руку, и произнесъ съ н?которою торжественностью, которая во всякомъ другомъ случа?, можетъ быть, показалась бы мн? см?шною:

– «Лучъ благодати Господней озаряетъ мiръ души вашей. Благодарите Его за это, молитесь Ему, да включитъ Онъ васъ въ число своихъ избранниковъ. Вы счастливецъ – но счастливецъ не по-зд?шнему! На земл? вамъ н?тъ и не будетъ счастья. Несите безъ ропота крестъ вашъ, ум?йте приготовить себя къ страданiямъ, и потомъ ум?йте страдать. Обо мн? вы в?рно когда-нибудь да вспомните!..»

Могу васъ ув?рить, господа, что мн? нисколько не хот?лось см?яться въ эту минуту. У меня замеръ духъ отъ этихъ пророческихъ словъ; да – потому что эти слова были произнессны голосомъ, который не много разъ въ жизни удается слышать; голосомъ, исходящимъ изъ глубины души, размученной страданiями. Въ этомъ голос? звучали страшно-бол?зненныя ноты и вырывался вопль, задушаемый гордымъ усилiемъ не обнаруживать боли.

Онъ не ошибся, этотъ странный челов?къ, этотъ б?дный страдалецъ, котораго люди называли сумасшедшимъ; онъ не ошибся! Не одинъ разъ я вспоминалъ о немъ – в?рно до посл?днихъ минутъ моей жизни не забуду его…

Н?тъ, не забуду: потому что я не встр?чалъ и в?рно не встр?чу другого челов?ка съ такою младенчески-чистою душою; съ такою мгновенною воспрiемлемостью всего высокаго, всего прекраснаго; съ такимъ св?тлымъ умомъ, доходившимъ иногда до поэтическаго прозр?нiя. Въ немъ было все гармонiя. Даже и эта общая вс?мъ германцамъ, для многихъ см?шная наклонность къ символическому – удивительно шла къ нему… Не такъ знали его другiе. Дико смотр?ли люди на этого челов?ка съ безобразными, порывистыми движенiями, съ всклоченными волосами, не ум?вшаго ни ходить ровнымъ разм?реннымъ шагомъ, ни смягчать, ни охоложать своего голоса, ни даже казаться пристойно-спокойнымъ и равнодушнымъ.

Я располагалъ остаться не дол?е нед?ли въ ***, но пробылъ тамъ около четырехъ м?сяцевъ. Эти четыре м?сяца останутся для меня самымъ прiятнымъ воспоминанiемъ въ жизни. Исключая двухъ или трехъ вечеровъ, проведенныхъ мною въ гостиныхъ, сл?довательно безтолково потерянныхъ, я каждый вечеръ былъ наедин? съ нимъ, съ этимъ чудакомъ, съ которымъ такъ необыкновенно сошелся въ опер?. Его бес?да постепенно д?лалась для меня необходимостью; безъ него мн? недоставало чего-то. Мысли и зам?тки его я вносилъ въ мой дневникъ и безпрестанно перечитывалъ ихъ; надъ этими отрывками можно призадуматься: много матерiаловъ хранятъ они для изсл?дованiй психологическихъ!..

Никогда онъ не разсказывалъ мн? подробно о своей жизни: несмотря на полную дов?ренность ко мн?, онъ почему-то изб?галъ такой откровенности. Жизнь этого загадочнаго существа была полна страданiй: это я тотчасъ прочелъ на лиц? его; но исторiя этихъ страданiй была долго для меня тайною.

Однажды онъ нечаянно полураскрылъ передо мною тяжкiя раны, нанесенныя ему людьми – и я не радъ былъ этому: дотрагиваясь до этихъ рамъ, онъ, б?дный, изнемогалъ отъ боли.

Это случилось наканун? моего отъ?зда. Онъ говорилъ много и долго; я слушалъ и заслушался его. Вдругъ, и въ самомъ жару разговора, онъ замолчалъ и задумался; н?сколько минутъ, молча, большими шагами ходилъ по комнат? и наконецъ остановился передо мною.

– «Знаешь ли, – сказалъ онъ съ невыносимою грустью – знаешь ли, что процессъ разрушенiя уже начался во мн??.. Я чувствую, страшно чувствую, какъ силы мои слаб?ютъ. Обновленiе невозможно, н?тъ! Я умру, не докончивъ моего созданiя, не развивъ моей мысли… Боже мой! если бы ты поддержалъ меня, слаб?ющаго, только для того, чтобы докончитъ это созданiе – а потомъ умереть, пожалуй умереть въ ту же минуту!..»

Я съ удивленiемъ посмотр?лъ на него. Стройно, посл?довательно излагалъ онъ мн? передъ этимъ свои мысли, и я жадно слушалъ его… Но это внезапное молчанiе, но эти отрывистыя р?чи, не им?вшiя никакой связи съ предшествовавшимъ… Я не зналъ, что подумать…

Онъ тотчасъ зам?тилъ мое недоум?нiе.

– «До сихъ поръ я теб? ничего не говорилъ о томъ, что пишу я. Мысль этого созданiя давно заронилась мн? въ душу; я только ждалъ минуты, въ которую долженъ былъ начать его, мучительно ждалъ. Наконецъ она наступила, эта минута – и вотъ я забылъ все прошедшее, вообрази – совершенно забылъ! Я простилъ людямъ зло, которое они мн? сд?лали; я совершенно примирился съ ними, потому что я пересталъ жить въ ихъ мiр?. Я создалъ для себя другой мiръ – и жилъ въ немъ, и онъ роскошно развивался передо мною, и я блаженствовалъ! Но эти люди, которые мн? сд?лали зло и которымъ простилъ я, не хот?ли оставить меня въ поко?; они вывели меня изъ моего отраднаго, св?тлаго мiра, и опять ввели въ свой грязный мiръ. О, за что же они меня такъ пресл?дуютъ? Съ т?хъ поръ силы мои слаб?ютъ, я неприм?тно таю; а оно не кончено – не кончено мое созданiе! Теб? только я открылъ эту страшную тайну. Слышишь ли? только теб? одному! Умоляю тебя, не изм?ни мн?», – прошепталъ онъ, наклоняясь ко мн?,– «не говори никому объ этомъ. Я и теб? не скажу, что я пишу; н?тъ, я не прочту теб? ни одной строчки… Однако, если смерть помедлитъ немного, если я еще усп?ю докончить… то ты прочтешь, когда меня не будетъ! – У меня есть въ виду челов?къ, которому я поручу издать мое б?дное творенiе посл? моей смерти… Хочу что-нибудь посл? себя оставить, хочу непрем?нно жить въ памяти этихъ людей, которые д?лали мн? зло: можетъ быть ихъ тронетъ мое созданiе, потому что въ немъ отразилась вся внутренняя жизнь моя, и они пожал?ютъ обо мн?; можетъ быть они выжмутъ изъ своего сердца слезу раскаянiя – и эта слеза скатится на мою книгу»…

Онъ опять началъ прохаживаться по комнат?, потомъ с?лъ на диванъ, далеко отъ меня, и на минуту забылся. Дыханiе его было тяжело и неровно. Я не могъ не страдать, глядя на страданiя этого челов?ка.

– «Но правда ли, в?дь это можетъ случиться? – простоналъ онъ едва слышно, будто пробуждаясь, и обводя комнату блуждающими глазами. – Какъ ты думаешь? Можетъ? Или это только мн? представляется въ лихорадочномъ бреду? Людямъ нескойственно раскаянiе? Они ругаются и надъ трупомъ челов?ка, котораго пресл?довали при жизни? Они нарушаютъ даже и его могильное спокойствiе – этотъ святой сонъ, дарованный ему милосердiемъ Господа?..»

Лицо его повело судорогой. Онъ прыгнулъ ко мн? въ порыв? б?шенаго отчаянiя, точно перекинутый сверхъестественною силою, прижался къ моему плечу, будто въ испуг?, и пролепеталъ, замирая:

– «Понимаешь ли ты меня? Я не сумасшедшiй, клянусь теб?, я не сумасшедшiй!»

Голова его скатилась къ кол?нямъ, онъ зарыдалъ безъ слезъ. Холодный потъ облилъ меня.

Рыданiя его скоро смолкли, голова приподнялась, но такъ ослаб?ла, что онъ долженъ былъ поддерживать ее рукою; слезы катились по мертвой кож?, обтягивавшей остовъ лица его.

Эти слезы облегчили его; онъ заговорилъ голосомъ бол?е твердымъ.

– «Я не сумасшедшiй, но иногда – пов?ришь ли? – желалъ бы думать, что сумасшедшiй, что все вид?нное и слышанное мною не было въ самомъ д?л?, а такъ представлялось мн?, только въ бреду безумiя!.. Я им?лъ мать, которая не научила меня уважать другихъ матерей; я им?лъ друга, который оттолкнулъ меня отъ людей и заставилъ сомн?ваться въ каждомъ челов?к?; я любилъ д?вушку, единственное существо, примирявшее меня съ жизнью, чистое, святое существо; но люди оторвали ее отъ меня, разлучили меня съ нею. Съ т?хъ поръ страшное недов?рiе ко вс?мъ и ко всему овлад?ло мною. Когда сижу одинъ, запершись въ своей комнат?, я безпрестанно озираюсь кругомъ: не притаился ли кто-нибудь, чтобы подсматривать за мною? когда начинаю говорить, я всегда оглядываюсь назадъ: не подслушиваетъ ли кто-нибудь меня? когда заговариваютъ со мною, мн? прежде всего приходитъ въ голову: не подосланный ли это, чтобы выв?дать мои мысли? Посл? мн? самому станетъ см?шно, когда вспомню, что у меня н?тъ ни матери, ни друга, никого. Я одинъ – совершенно одинъ! Родные – они меня не понимаютъ!.. Я долженъ быть теперь см?шонъ, страненъ; но в?дь они же – эти люди, которые см?ются надо мною – они сд?лали меня такимъ см?шнымъ и страннымъ! Я не всегда былъ таковъ! Впрочемъ у меня еще осталось кое-что отъ прежняго. Чувство симпатiи пробудилось во мн?, когда я увид?лъ тебя – и это меня такъ обрадовало! Я давно, очень давно не говорилъ ни съ к?мъ такъ отъ сердца, какъ говорю сiю минуту съ тобою. В?дь я не обманулся въ теб??..»

Онъ заглянулъ мн? въ лицо съ простодушностью ребепка и улыбнулся.

Я пожалъ ему руку. У меня проступали на глазахъ слезы.

– «Завтра ты ?дешь отсюда! Завтра… А тамъ?.. Когда на возвратномъ пути ты будешь зд?сь, зайди на мою могилу порадоваться успокоенiю челов?ка, который такъ много страдалъ въ жизни, потому что им?лъ глупость быть искреннымъ и дов?рчивымъ, потому что, въ минуту забвенiя, открылъ людямъ тайну своего сердца. Любовь была для меня благодатью; просв?тленный ею, я полн?е уразум?лъ дивное величiе творенiя, я сталъ молиться – и заплакалъ; вообрази, заплакалъ – посл? того я уже не ум?лъ такъ плакать… А люди см?ялись надо мною… Виноватъ ли, что я не могъ любить, какъ любятъ они, отъ нечего д?лать, чтобы весел?е провесть время, влюбиться сегодня въ одну, а черезъ м?сяцъ позабыть ее для другой? Полюбя, я отдалъ ей полжизни – и безвозвратно; а они отнимали у меня ее такъ равнодушно, какъ игрушку изъ рукъ дитяти. „Поплачетъ, да и ут?шится!“ – говорили они. Ут?шится! когда они отрывали отъ меня полжизни!.. Понимаютъ ли они, могутъ ли понять они, что значитъ любить? Они оскорбили это святое слово, придали ему пошлое, позорное значенiе, и еще стали требовать, чгобы вс? понимали его – это слово – такъ, какъ понимаютъ они!.. Ее уже н?тъ, б?дной страдалицы; она любила не по-зд?шнему, и за это-то люди терзали ее. Изнемогая въ пытк?, она просила наконецъ у михъ пощады, милосердiя; но они не тронулись ея муками! Она любила не по-зд?шнему; и Онъ – источникъ в?чной любви – Онъ прiобщилъ ее къ Своимъ! Онъ милосердъ: до Него дошли ея стенанiя!.. А я еще живъ – и, несчастный, еще хочу жизни!.. Это очень странно! Какъ ты объ этомъ думаешь?.. Хочу жить… Ну, на что же мн? жизнь?..»

И онъ прошепталъ едва внятно:

– «Для того – а ты и не понялъ? – для того, чтобы окончить мое созданiе!.. Тамъ я выставлю лучезарнаго ангела, сощедшаго на землю – окруженнаго толпою этихъ бродягъ, этихъ безумцевъ… Ангелъ въ кругу людей! – Понимаешь ли ты мою мысль? – И этотъ ангелъ»…

Онъ не произнесъ ничего бол?е, только сплился досказать еще что-то – и не могъ… Губы его шевелились, но звуковъ не было.

Голова его упала на ручку креселъ. Онъ былъ безъ чувствъ…

На другой день я вы?халъ изъ ***. Онъ провожалъ меня; казался спокойн?е обыкновеннаго; ничего не говорилъ о вечер?, проведенномъ мною у него наканун?; дружески простился со мною и, пожавъ мн? руку, сказалъ:

– «Я над?юсь, что когда-нибудь и гд?-нибудь мы еще увидимся съ тобою».

Незадолго до моего отъ?зда, въ одной изъ *** скихъ гостиныхъ я съ жаромъ говорилъ о немъ. Я доказывалъ, что этотъ челов?къ над?ленъ и проницательнымъ умомъ, и обширными св?д?нiями, и глубоко-поэтическою душою, что онъ непрем?нно и скоро проявитъ себя въ какомъ-нибудь зам?чательномъ созданiи, о которомъ онъ уже и намекалъ мн?. Когда я кончилъ р?чь, какой-то господинъ, съ важнымъ видомъ и съ приличною для случайнаго челов?ка неподвижностью, изволилъ протяжно произнесть:

– Вы, я думаю, ошибаетесь насчетъ этого челов?ка. Я вид?лъ его два раза и даже говорилъ съ нимъ. Онъ см?шонъ и страненъ – но умышленно. У него естъ какiе-то замыслы. Его бы сл?довало отдать подъ надзоръ полицiи.

Всл?дъ за этимъ какая-то дама, весьма сомнительыой б?лизны, изломанная кокетка, жалкая представительница н?мецкой грацiозности, живописно раз?вая ротъ и подкатывая глаза подъ лобъ, жеманно проговорила:

– Можетъ ли въ этомъ челов?к? быть хоть искра поэзiи? Онъ им?етъ манеры переднихъ. Помилуйте, я не могу иначе представить себ? поэта, какъ существомъ легкимъ, воздушнымъ…

Около года пробылъ я въ Италiи и во Францiи и на возвратномъ пути въ Россiю остановился въ ***, располагая пробыть тамъ съ нед?лю. Мн? не отъ кого было слышать въ продолженiе этого времени о моемъ чудак?, а участь его необыкновенно занимала меня. Вечеромъ, въ самый день моего прi?зда, я отправился къ нему.

«Онъ, в?рно, не перем?нилъ квартиры, – думалъ я, – сегодня не даютъ никакой оперы, и потому можно застать его дома. Но отчего онъ не написалъ ко мн? ни строчки, об?щаясь писать, и даже не отв?чалъ на письмо мое? Ужъ не забол?лъ ли посл? моего отъ?зда? Кто знаетъ, кто придумаетъ, что можетъ случиться въ продолженiе ц?лаго года?»

Сердце у меня дрогнуло, когда я остановился у воротъ дома, гд? жилъ онъ, и увид?лъ привратника.

– Что, 14-й нумеръ занятъ? – спросилъ я его съ н?которою разстановкою, не р?шаясь прямо спросить: живетъ ли еще зд?сь такой-то?

Привратникъ посмотр?лъ на меня, з?внулъ, потеръ себ? подбородокъ и произнесъ, нехотя, со всею н?мецкою флегмою: