Как добры люди!

– «Занятъ».

– А к?мъ?

– «Господиномъ…»

Онъ назвалъ мн? какую-то незнакомую фамилiю.

– Ну, а тотъ господинъ, что жилъ на этой квартир? съ годъ назадъ тому?

– «Съ годъ?… Сумасшедшiй-то?.. Да онъ ужъ м?сяцевъ съ восемь, какъ съ?халъ отсюда».

– Куда? ты знаешь его адресъ?

– «Какъ не знать!.. Этотъ адресъ в?рн?е другихъ адресовъ. Вы тамъ его нав?рнякъ отыщете».

– Гд? же?

– «Версты съ три отсюда. На загородномъ кладбищ?».

И онъ улыбнулся, довольный своею остротою.

Я р?шился не вы?зжать изъ *** до т?хъ поръ, покуда не разузнаю подробно о смерти этого челов?ка и не отыщу бумагъ, оставшихся посл? него. Онъ мн? говорилъ, что хот?лъ поручить кому-то свое сочиненiе, что оно будетъ непрем?нно напечатано посл? его смерти, что у него есть родственники… Я пустился въ розыски, и черезъ н?сколько дней отыскалъ дядю покойнаго, простого добродушнаго старичка, который благодарилъ меня за участiе къ его сумасброду племяннику (такъ онъ называлъ его) и со слезами говорилъ мн? о немъ вотъ почти такъ:

– «Я, батюшка, я дядя ему по отцу. Покойникъ былъ (миръ праху его!) челов?къ отличный; жаль, что умеръ рано; будь онъ живъ – истинно могу ув?рить васъ, не допустилъ бы до такой гибели сына. Такъ вотъ я и тетка его – ужъ точно что любили его, и сов?ты подавали хорошiе, да не слушалъ. Говорили ему: служи, м?сто можемъ теб? достать по протекцiи добрыхъ людей, ты малый-то со способностями, карьеръ сд?лать можешь, выкинь блажъ изъ головы. Все было напрасно: началъ насъ чуждаться, влюбился въ какую-то б?дную д?вчонку: жениться, говоритъ, хочу! а самъ-то ничего не им?лъ, ровно ничего… Мы, разум?ется, возстали противъ этого; а онъ какъ заговоритъ, такъ мы, признаюсь, ничего и не поняли, только съ т?хъ поръ начали зам?чать разстройство въ ум? его… Вскор? посл? того мать его, да, къ счастiю, и эта д?вочка умерли, и онъ ужъ насъ совс?мъ бросилъ, но мы все-таки нав?дывались о немъ стороною. Им?лъ честь слышать и о вашемъ знакомств? съ нимъ, и радовался этому; думалъ, что вы не наставите ли его на путь истинный. Видно было поздно!» И старикъ вздохнулъ.

– Но что было съ нимъ посл? моего отъ?зда? – нетерп?ливо спросилъ я.

– «Посл? вашего отъ?зда? Тутъ вскор? онъ и совс?мъ рехнулся. Никогда ужъ р?шительно не выходилъ изъ дома; даже не вставалъ почти съ дивана, знаете, что въ угольной-то комнатк?; все молчалъ и престранными глазами смотр?лъ въ зеркало, которое вис?ло передъ нимъ. Жаль было смотр?ть на него, сердце разрывалось. Бывало, зайдешь къ нему – и не зам?чаетъ, а все смотритъ въ зеркало. Однажды я р?шился спросить у него: зач?мъ это онъ все туда смотритъ? Какъ онъ на меня взглянетъ, вотъ еще и теперь проб?гаетъ морозъ по кож?, только вспомню объ этомъ! какъ закричитъ: Теб? что за д?ло? Оставь меня въ поко?. Теперь я счастливъ. Тамъ она! какъ она смотритъ на меня! Ангелъ небесный, не оставляй меня!…– Съ м?сяцъ продолжалось то же самое: онъ не сходилъ съ дивана и не спускалъ глазъ съ зеркала; силы его истощились совершенно. Ужъ хоть бы поскор?е прекратились его страданiя, думалъ я. Погибъ челов?къ ни за что, а все праздность! Праздность» – повторилъ старикъ съ важностiю, смотря на меня, качая головою и поднося къ носу щепотку табаку. – Она сгубила его! Такъ прошло м?сяца два, а ему лучше не было. Я къ доктору, моему старинному прiятелю. Какъ оставить б?дняка совс?мъ безъ помощи? В?дь ни ?лъ, ни пилъ ничего. Докторъ, когда я ему разсказалъ подробно обо всемъ, сначала призадуыался. – Д?ло, говоритъ, серьезное… У него, какъ я по словамъ вашимъ зам?чаю, не настоящее сумасшествiе, а суемудрiе, или paraphosyne по-нашему. – Эта слово я тутъ же и записалъ, потому что никогда не слыхалъ о такихъ бол?зняхъ. – Пособить, говоритъ, еще можно!…– И вотъ что присов?товалъ. Намъ вс?мъ роднымъ его собраться вм?ст? къ нему и стараться разув?рить его, что въ зеркал? ничего н?тъ, что ему такъ мерещится; въ случа? же, если это не поможетъ, ув?рить его, что въ зеркал? точно видна какая-то женщина, только совс?мъ не красавица, какъ онъ говоритъ, а предурная; если же ни то, ни другое не удастся, если онъ не придетъ въ себя, то д?лать нечего: посл?днее средство къ спасенiю – сумасшедшiй домъ; тамъ, по крайней м?р?, будетъ присмотръ за нимъ. – Докторъ челов?къ умный: жену мою два раза спасъ отъ смерти, у ней были самыя сильныя нервическiя горячки одна за другой, и я во всемъ безусловно в?рилъ ему. – Все было сд?лано, какъ говорилъ онъ. Въ назначенный день мы собрались къ нему вс?, челов?къ съ десять родныхъ. Докторъ присутствовалъ тутъ же. Больной нашъ сид?лъ не двигаясь и все смотр?лъ въ зеркало. Глаза его гор?ли, онъ улыбался, и такъ прiятно, что я вамъ сказать не могу. Казалось, будто ему точно хорошо, будто онъ въ самомъ д?л? счастливъ. Докторъ первый подошелъ къ нему и осторожно взялъ его за руку, а онъ нахмурилъ брови и затрясся – ну точно въ самой сильной лихорадк?.

– Что вы видите въ зеркал??– спросилъ его докторъ самымъ деликатнымъ образомъ.

– «Ее!» – отв?чалъ онъ, не отводя глазъ отъ зеркала. – «Ее! Вы хот?ли разлучить меня съ нею, презр?нные! Вы клеветали на нее, позорили ее, черныя души! И клевеща на нее, и позоря ее, вы забывали о страшномъ, посл?днемъ суд?! А она со мною, всегда, весь день, каждый часъ, каждую минуту, св?тла какъ утро первосозданнаго дня, невинна какъ Божiй ангелъ! Съ какою любовью смотритъ на меня! Я никогда не былъ такъ счастливъ; ея душа въ такой гармонiи съ моей душою; он?, наши души, ведутъ такой разговоръ между собою и на такомъ язык?, который, если бы могъ быть слышимъ, никому бы не былъ доступенъ, никому…»

Божусь вамъ, эти слова его я какъ будто теперь слышу… У меня, надобно вамъ зам?тить, преплохая память, а эти слова, я и самъ не знаю почему, будто выучилъ ихъ наизусть…

– Позвольте зам?тить, – возразилъ докторъ, – что съ зеркал? ничего не видно, кром? тусклаго отраженiя васъ самихъ, потому что оно покрыто слоемъ пыли.

– Ничего, ничего не видно! – закричали мы вс? въ одинъ голосъ.

Онъ захохоталъ, и могу васъ ув?рить, что даже на сцен? такъ ужасно не хохочутъ.

– «Безумцы! безумцы!» – закричалъ онъ. – «Разум?ется, вы ее не видите. Вамъ ли своими т?лесными глазами вид?ть духа? Только постомъ и молитвой, покаянiемъ и слезами, отчужденiемъ отъ всего земного доходитъ челов?къ до прозр?нiя…»

Онъ и еще что-то наговорилъ въ этомъ род?, но уже я запамятовалъ теперь.

Тогда докторъ подошелъ къ зеркалу, стеръ съ него платкомъ пыль и какъ будто началъ вглядываться.

– Н?тъ, точно видно что-то, – говорилъ онъ: – да… жеищина; но въ ней ничего н?тъ небеснаго: она даже нехороша и для простой земной женщины… посмотрите…

Онъ далъ намъ знакъ, и мы вс? приблизились къ зеркалу.

– Какiе у нея дурные глаза! – сказалъ одинъ изъ насъ.

– Что за талiя! – перебила другая. – Какая неловкая поза!

– Какъ толста и какiя большiя ноги! – закричалъ третiй.

Словомъ, каждый изъ насъ зам?тилъ что-нибудь съ дурной стороны въ этой женщин?, которую мы будто бы вид?ли. Въ продолженiе этихъ зам?чанiй больной все разводилъ руками, точно раздвигая толпу; мн? показалось также, что глаза его совершенно помутились.

– «Прочь, безумцы!»

Онъ это не проговорилъ, а проплакалъ… Б?дный, онъ насъ называлъ безумцами!

– «Прочь, святотатцы! прочь отъ нея!.. Зеркало тускн?етъ отъ вашего дыханiя… Отоидите, молю васъ, если жалость вамъ сколько-нибудь свойственна – отойдите… Заклинаю васъ именемъ всего святого…»

Мы отошли.

Онъ протянулъ свои изсохшiя руки къ стеклу, застоналъ такъ, что мы вс? заплакали, а жен? моей сд?лалось дурно, она пречувствительная. Въ этомъ стон? мы разслышали только:

– «Что вы сд?лали?.. Ее н?тъ… Она скрылась…»

Докторъ шепнулъ мн?:

– Не бойтесь, это хорошо; онъ приходитъ въ себя; онъ уже не видитъ ничего въ зеркал?…

Но въ эту минуту больной приподнялся съ дивана, вытянулся во весь ростъ, схватилъ со стола мраморную дощечку, которая лежала сверху бумагъ – и съ усилiемъ бросилъ ее въ зеркаяо… Зеркало разлет?лось въ кусочки по всей комнат?; а онъ, вотъ какъ будто теперь вижу это, онъ рухнулся на полъ, б?дняжка, и сталъ складывать на полу кусочки зеркала, и плакалъ какъ дитя… Вдругъ съ иимъ сд?лались судороги, но черезъ дв?-три минуты онъ уже не двигался и не дышалъ…

– Онъ въ обморок?!– закричалъ кто-то изъ насъ:– помогите ему, докторъ.

Докторъ долго и внимательью разсматривалъ его. Мы стояли, разинувъ рты, ожидая р?шенiя докторскаго. Докторъ оборотился къ намъ и сказалъ:

– Господа, намъ тутъ больше нечего д?лать. Онъ умеръ.

Однако мы все еще думали, что онъ очнется. Прошло н?сколько дней; нечего д?лать, видимъ – въ самомъ д?л? умеръ; и похоронили его съ приличною церемонiею, а потомъ, какъ добрые родственники, сложились и поставили надъ его могилою небольшой памятникъ. Сходите на кладбище, посмотрите: право, очень недурный памятнпкъ, и съ м?днымъ крестомъ наверху. Жаль, право жаль его! Могъ бы быть челов?комъ, да самъ не хот?лъ…»

Когда старикъ кончилъ свой разсказъ, я спросилъ у него:

– А гд? бумаги покойнаго?

– «У меня, сударь, у меня. Тамъ есть описанiе его жизни. Я было разъ принялся читать, да тотчасъ же и бросилъ: такая путаница, что ничего не поймешь; видно, онъ уже былъ немного пом?шанъ, какъ началъ писать. Между этими бумагами нашли мы также какое-то большое сочиненiе въ стихахъ; но половина тетради была сожжена, а другую половину мы бросили».

– Не отдадите ли вы мн? вс? оставшiяся посл? него бумаги?

– «Отчего же н?тъ? На что мн? он?! Съ большимъ удовольствiемъ отдамъ. Хоть ч?мъ-нибудь да помянете его…»

Въ день моего вы?зда изъ ***. я съ полчаса провелъ на его могил?. Потомъ я н?сколько разъ былъ въ ***, и всякiй разъ заходилъ къ нему въ гости на кладбище…»

Разсказчикъ нашъ кончилъ. Минутъ пять мы вс? молчали. Уголья въ камин? потухли. Лампы были зажжены.