По следам фальшивых денег (сборник)

Чиновник для поручений поздоровался с начальником ростовского сыска, сел в его пролетку и, когда она тронулась, сказал:

– Ну, а вот теперь рассказывайте.

– Значит, так: циркуляр ваш получил своевременно, ориентировал всех чинов и агентов, разослал по участкам. Четыре дня назад ко мне явился ювелир Конторович и принес гарнитур с клеймом Гутмана. Ему же гарнитур принесла для продажи некая Антонина Лучина. Это личность в Ростове известная. Кафешантанная певичка, но не без таланта. Ну и красотой Бог не обделил. Такие дамы без мужского внимания никогда не остаются.

– Вы с певицей беседовали?

– Никак нет-с, ее в городе не было, вчера вечером только вернулась.

– Отлично. Я с ней сам поговорю. Других ювелиров проверили?

– Проверили. У двоих нашли несколько вещиц, похожих по описанию на ваши, – у Герша Беленького и Нахима Несселя. У остальных ничего не нашли. Нескольких проверить не удалось – они уже уехали в Нижний Новгород, готовиться к открытию ярмарки. Беленький и Нессель показали, что бриллианты продали какие-то неизвестные им греки. Драгоценности я у них забрал, положил у себя в кабинете в сейф. Вы их у меня заберете? – с надеждой спросил ростовский сыщик.

– Пока не знаю, как розыск пойдет. А что, опасаетесь?

Блажков вздохнул:

– Опасаюсь. Хоть у нас в сыскном и суточное дежурство установлено, я упросил полицмейстера еще и городового на ночь в моем кабинете оставлять. Мои надзиратели в любой момент могут на происшествие сорваться, а кабинет у меня в первом этаже, да и окно на двор выходит.

– Придется немного потерпеть, Яков Николаевич.

– Понятно… – вздохнул ростовский сыщик. – Сейчас куда ехать изволите: ко мне, или сразу к Лучиной?

– Сейчас визиты дамам делать рано, поэтому поедем к вам, познакомите меня с личным составом, ну и камушки я посмотрю.

– Слушаюсь.

* * *

Ростовская сыскная часть помещалась в первом полицейском участке, в двух крохотных комнатенках. Одну комнату занимали два стола и шкаф с картотекой, в другой находился кабинет начальника. Рядом со столом руководителя сыска был приставной столик, на котором помещался новенький «ундервуд». По клавишам пишущей машинки с энтузиазмом долбила премилая барышня. Увидев незнакомого мужчину в роскошном костюме, барышня свое занятие прекратила и заулыбалась.

– Екатерина Андреевна, будьте любезны, сходите… ээээ… в канцелярию, посмотрите, есть ли почта, – строгим голосом приказал Блажков.

– Я уже была, Яша, почта – вот. – Барышня указала пальчиком на довольно большую кипу бумаг.

– А вы еще раз сходите, вдруг новая поступила. – На красного как рак Яшу смотреть было больно. Он взял барышню за локоть и буквально вытащил ее из кабинета. В коридоре послышался его яростный шепот.

– А интересные у вас сотрудницы служат, – сказал Кунцевич, когда Яков Николаевич вернулся.

Тот стал оправдываться:

– Кредит на канцелярские нужды маленький, толкового писца на пятнадцать рублей в месяц не найдешь. А Екатерина Андреевна согласилась. Я ее братца-гимназиста писцом оформил, он в гимназию ходит, а Екатерина Андреевна служит. Мечислав Николаевич, не говорите об этом, пожалуйста, никому.

– Конечно, конечно. Надеюсь, остальные сотрудники не гимназисты?

Блажков представил ему своих сыщиков. Трое из них оказались совсем молодыми людьми, одетыми бедно, но опрятно. Внешний вид четвертого – сорокалетнего мужика с лихим чубом, позволял сделать однозначные выводы не только об отсутствии у него высшего образования и богатой родословной, но и о наличии ряда вредных привычек. Зато последний, пятый надзиратель выглядел истинным щеголем. Безупречный пробор, нафабренные и завитые кверху усики, белоснежная сорочка, тугой галстук. Кунцевич без труда угадал в нем соплеменника.

– Губернский секретарь Яхневский, – представился поляк.

Начальник и столичный гость уселись в кабинете, куда Катенька принесла самовар. Ставя его на стол, она белозубо улыбнулась Кунцевичу.

Проводив барышню-писца долгим взглядом, коллежский асессор обратился к Блажкову:

– Ну что, Яков Николаевич, как служится, хватает работы?

– Хватает. Я иной раз неделю дома не бываю, сплю в кабинете. У нас в городе сто пятьдесят тысяч душ обоего пола, а в сыскной кроме меня всего пять околоточных. И на сыскные расходы пятьсот рублей в год дают. В эту зиму город из положенных на отопление денег только половину выделил, печку топили раз в день, утром на службу приходишь – вода в графине замерзшая. Единственные ценные вещи в отделении – шкаф несгораемый и пишущая машинка. И те не от казны получены – это награды за успешные розыски.

– А сотрудники как работают?

– Поначалу никак не работали. Когда сыскную часть в шестом году создали, народ в нее набирали по принципу – или в сыск, или со службы без прошения. Они в участках баклуши били, и здесь этим заниматься пытались. Я первые две недели один работал. Потом понял, что не смогу так долго. Пошел к полицмейстеру и сказал: или выгоняйте меня, или дайте мне самому работников себе набрать. Полицмейстер разрешил. Троих я сразу выгнал. На их место пригласил людей с улицы. Взял мальчишек, вчерашних гимназистов. Без опыта, разумеется. Но зато с большим желанием работать. Из тех, кто был, оставил Вельяминова. Он, конечно, с зеленым змием борется, и не всегда успешно, но сыщик, что называется, от Бога. У него и раньше своего околотка не было, по всему городу работал. Где какое дело заковыристое – Мирона звали. Потом еще одного выгнал. Был тут один, коллежский секретарь. Бывший поручик, из армии его вышибли, он в полицию пришел, так его даже помощником пристава не взяли, определили в околоточные, а потом в сыскную спихнули. Пытался меня строить. Любимая присказка у него была: «У меня звез-дочек на погонах больше, чем у всех вас, вместе взятых». Ну, много у тебя звездочек, молодец, работай, молодежи пример показывай. Ан, нет. На службу попозже, со службы пораньше, вместо работы реальной – работа бумажная, мол, меры принял, ничего не обнаружил. Один талант был – доносы писать. Долго я с ним мучился, пока не выжил. Тут Мстислава Яхневского к нам перевели. Его в Лодзи социалисты к смерти приговорили, больно хорошо он их эксы раскрывал. На него не нарадуюсь. Вообще сейчас всеми доволен.

– А сами-то как начальником стали? – поинтересовался столичный гость.

– Я по полиции двадцать лет служу, с городовых начинал. Последние восемь – околоточным. В пятом году чин выслужил, а после указа[8 - Блажков имеет в виду царский указ от 15 октября 1906 года «Об уравнении в правах», в силу которого были сняты ограничения по поступлению на госслужбу лиц бывших податных сословий.] назначили меня помощником пристава в четвертый участок. Полгода я там не прослужил, как у нас сыскное образовали. Командовать им никто из приставов и помощников не хотел. Ростов – город богатый, купеческий, тут в каждом участке по сто предприятий. Земля кормит. А в сыскном что? Пулей попотчуют если только. Народ-то у нас бедовый. Меня, как самого младшего по сроку службы в классной должности, начальником сыска и выбрали. – Блажков тяжело вздохнул: – Разговорился я что-то.

– Да, Яков Николаевич, mea lingua mea inimica est[9 - Язык мой – враг мой (лат.).]. Но вы не переживайте, я не из болтливых. Ну, давайте отобранные вещи, я их внимательно посмотрю.

– Ваше высокоблагородие, Конторович ко мне каждый день ходит и награду требует.

– Награду? Какую награду? – удивился Кунцевич.

– Так все газеты пишут, что Гордон обещал за любые сведения о грабителях двадцать пять тысяч.

– А, вы про эту награду? Можете передать Конторовичу благодарность от меня лично и от питерской сыскной в целом. А денег от Гордона он вряд ли дождется. Я вам совершенно официально заявляю: Гордон в градоначальство с предложением награды не обращался. Я вот, например, ищу его драгоценности на свой счет.

* * *

Певица Лучина жила во втором этаже трехэтажного дома на Московской улице, занимая квартиру из шести комнат. Дом был новым, снабженным всеми современными удобствами. Кунцевич покрутил дверной звонок, передал открывшей дверь горничной трость, канотье и свою визитную карточку. Его провели в дорого и со вкусом обставленную гостиную, где он сел в предложенное кресло. Ждать пришлось минут пятнадцать.

Хозяйкой оказалась красивая, полная дама лет тридцати пяти. Когда она вошла в комнату, Кунцевич поднялся и склонил голову в поклоне.

– И асессор, и для поручений, и из Петербурга, давненько у меня таких гостей не было. – Голос певицы полился серебряным ручейком. – Прошу, садитесь. Чем же моя скромная особа заинтересовала столицу? Какое относительно меня имеете поручение?

– Дело вот в чем, Антонина Ермолаевна. Примерно с неделю назад вы отдали на реализацию ювелиру Конторовичу вот этот бриллиантовый гарнитур. – Кунцевич вынул из кармана кольцо и сережки.

– И вы приехали из Питера, чтобы его купить?

– Нет. Я приехал из Питера, чтобы его забрать.

– То есть как, забрать?

– Антонина Ермолаевна, этот гарнитур первого июня сего года был похищен из магазина ювелира Гордона среди множества других вещей. Об этом писали все газеты.

– Я газет не читаю. Не так я стара, чтобы газеты читать. И потом, почему вы решили, что именно этот гарнитур был похищен? На нем что, написано?

– В том-то и дело, что написано. Извольте посмотреть. Вот видите маленькие буковки «Зело» и «Глаголь», видите? А вот рисунок этого гарнитура, сделанный ювелиром в день ограбления. Вот описание. Все сходится в точности. У меня к вам один вопрос: как похищенное оказалось у вас?

– Это подарок.