Записки о Пушкине. Письма

Басаргин порадовал меня известием о «Кесаре». По-моему, тут Жуковский действует лучше самого героя. Спасибо, что он так мило берется быть повивальной бабушкой. Вам остается представить младенца в приличном виде. Чем больше положите ему на зубок, тем лучше.[294 - А. Ф. Бригген перевел в 1845 г. сочинения Юл. Цезаря; труд остался неизданным, несмотря на вмешательство Б. А. Жуковского. В Библиотеке им. Салтыкова-Щедрина хранится авторизованная копия рукописи «Записки Кайя Юлия Кесаря. В 2-х частях. Перевод с латинского», 219–271 лл. На 3-м л. 1-й части – посвящение перевода Жуковскому (Арх. Жуковского, оп. II, № 265 и 266).] Перекрест получил здесь у откупщика кабак, без всякого залога. Следовательно, ты не хлопочи больше об нем. Дружески обнимаю тебя, любезный друг. Благодарю, что сказал несколько слов с чревовещателем, но все-таки лучше, если вперед ограничишься голосовещателями – довольно и с ними возиться, помимо этих феноменов.

Все наши тебя приветствуют, а ты за нас поклонись Дросиде Ивановне.[295 - Вскоре после этого Д. И. Кюхельбекер приехала в Ялуторовск и поселилась в доме Бронникова. 9 ноября 1846 г. М. И. Муравьев-Апостол писал С. П. Трубецкому: «Наша маленькая колония увеличилась тремя новыми членами – вдовой и двумя детьми Вильгельма Кюхельбекера. Пущин – признанный попечитель наших вдов. Его чудесное сердце и справедливый ум, обладающий большим тактом, дают ему все возможные права на это. Мы надеемся, что дети нашего покойного товарища будут приняты родственниками… в России» (И. Д. Якушкин, Записки, 1951, стр. 303).Д. И. Кюхельбекер прожила у Пущина довольно долго. Заботы его о семье товарища, кроме писем в настоящем издании, отражены в письме M. Н. Волконской к Д. И. Кюхельбекер от 3 июня 1847 г. Это приписка на русском языке к обширному французскому письму к И. И. Пущину (РО, ф. 243, оп. 1, № 28), который просил Волконскую повлиять на Д. И. Кюхельбекер. «До нас дошло, что вы не хотите отдать дочь вашу родственникам покойного Вильгельма Карловича. Я очень понимаю, что вам жаль с нею расстаться, но вспомните, что вы ее лишите счастия, будущности, хорошего воспитания; вспомните также, что это было желание вашего мужа. По крайней мере я могу вас в этом уверить, что при прощании со мною он, говоря о своем совершенно расстроенном здоровье, мне сказал, что вся надежда его на родственников, которые призрят его детей. Так не противьтесь более, добрая Дросида Ивановна, общему желанию покойного мужа вашего и добрых друзей ваших». Об упоминаемом здесь свидании Волконской с Кюхельбекером – в его письме к Волконской от 13 февраля 1845 г.: «Жена моя, преданная вам сердцем и душою, начала новую жизнь после знакомства с вами; я ее не узнаю. Вам, княгиня, я буду обязан своим семейным счастьем» («Лит. наследство», т. 59, стр. 471).]

Если хочешь знать, справедлива ли весть, дошедшая до твоей Александры, то обратись к самому Евгению: я не умею быть историографом пятидесятилетних женихов, особенно так близких мне, как он. Трунить нет духу, а рассказывать прискорбно такие события, которых не понимаешь. Вообще все это тоска. Может быть, впрочем, я не ясно вижу вещи, но трудно переменить образ мыслей после многих убедительных опытов.

Прощай, друг. Не прими моих строк за чревовещание, – я, право, с некоторого времени не раз поверяю сам себя и испытываю, нет ли во мне задвижки.

Верный твой И. П.

96. Н. Д. Фонвизиной[296 - Публикуется впервые.]

[Ялуторовск], 6 генваря [1]847 г.

Миша привез мне ваш листок, добрая Наталья Дмитриевна. Миша и ответ мой везет вам с искренним моим желанием всего вам лучшего в наступающем году…

Мы здесь провели праздники в своем кругу – чаще обыкновенного собирались. Завтра будет финал этим собраниям по случаю именин Ивана Дмитриевича, которые мы, вероятно, отпразднуем у Матвея Ивановича. Сходки наши довольно однообразны, иначе и не может быть, когда не только в действующих лицах, но и в самых декорациях не много перемен. Впрочем, хорошо и то, что вся труппа действует на одной сцене: монологи довольно редки, большею частью действия совершаются рецитативою. По вдовьему департаменту[297 - Вдовий департамент – А. В. Ентальцева и Д. И. Кюхельбекер.] все обстоит благополучно.

С этой почтой было письмо от родных покойного Вильгельма, по которому можно надеяться, что они будут просить о детях. Я уверен, что им не откажут взять к себе сирот, а может быть, и мать пустят в Россию. Покамест Миша учится в приходском училище. Тиночка милая и забавная девочка. Я их навещаю часто и к себе иногда зазываю, когда чувствую себя способным слушать шум и с ними возиться.

Николай на ревизии в Крыму, жене его лучше…

Нарышкин с женой гостил у нас на даче трое суток, был у сестры в Новгороде и оттуда ко мне написал…

Из Иркутска я получил подробности о смерти доброго нашего Артамона – он умер сознательно с необыкновенным спокойствием. Сам потребовал священника и распорядился всеми своими делами. Что год, то новые могилы!..

Верный ваш И. П.

97. М. Н. и Н. И. Пущиным

[Ялуторовск], 7 июня 1847 г., суббота.

…Очень желаю, чтобы… тебе удалось выиграть твою поземельную тяжбу и распространить твои владения на берегах Финского залива.

Я в полном смысле слова Иоанн безземельный, порадуюсь, что тебя занимает собственность. Мы совершенно в разных обстоятельствах и потому вкусы наши различны. Буду ждать известий о твоем деле, лишь бы тебе удалось доказать свое право' вопреки всем министрам…

Нам объявлено по приказанию шефа жандармов, чтобы мы писали разборчиво и лучшими чернилами и что в противном случае наши письма не будут доставлены. Это тоже замечание довольно позднее, но тем не менее оригинально. Вследствие этого я хотел было написать письмо между двух линеек, как, бывало, мы писали дедушке поздравительные письма, но совестно стало: слишком ребяческая шутка и так же несвойственно моим летам, как и замечание о почерке, который, впрочем, довольно долгое время находят возможность разбирать. Вот все наши новости за эти три недели.

Лазарет мой поправляется. Аннушка, кажется, совсем отделалась от лихорадки.

Крепко жму вам обоим руку. Аннушка вас целует. Еще раз буду писать в Херсон, а потом в наш дом казенным пакетом.

98. Д. И. Завалишину

[Ялуторовск], 11 октября 1847 г.

С прошедшей почтой я получил, любезный Дмитрий Иринархович, твое письмо. Почта опаздывает и пришла после здешней, так что я не мог отвечать тебе прежде нынешней субботы.

Спешу сообщить тебе сведения, которые ты желаешь иметь насчет здешнего края, хотя, по-моему, в Тобольской губернии одна существенная выгода для жизни нашей – это дешевизна. Промышленность же для нас, к нашему положению не существует. Чтобы заняться чем-нибудь по этой части, нужно двигаться, а двигаться мы можем только на тридцати верстах. Следовательно, желающему чем-нибудь промышлять остается только современный закуп хлеба и чего-нибудь подобного. Для такого занятия самое удобное место Курган и Ишим. В этих двух городах самые богатые рынки. Я не говорю о Тюмени, потому что в этом городе до сих пор никто из наших не был помещаем, хотя в нем промышленность всякого рода в самом сильном развитии. Жизненные припасы дешевле в Кургане, даже против Ялуторовска цены значительно ниже. Мясо там было на последней ярмарке рубль пуд, а у нас не упадало ниже двух рублей, и то самое посредственное. Впрочем, в отношении содержания вся губерния дешева. Все это тебе должно быть известно по прежним письмам Розена, который был статистик лучше, нежели я. По-моему, везде так дешево, что и говорить нечего. Остается теперь описать тебе дислокацию наших заселений по губернии – и тут, вероятно, все почти тебе известно.

В Тобольске живут Фонвизины и братья Бобрищевы-Пушкины. Служат: Анненков, Свистунов и Александр Муравьев. С последним из них переехал и Вольф с правом заниматься медицинской практикой. В Таре – Штейнгейль. В Кургане – Щепин-Ростовский и Башмаков. На службе Фондер-Бригген. В Омске на службе Басаргин. Наконец, в Ялуторовске – Матвей Муравьев, Тизенгаузен, Якушкин, Оболенский и я. Сверх того две вдовы: А. В. Ентальцева и Д. И. Кюхельбекер.

Детей Дросиды Ивановны недавно разрешено родным покойного Вильгельма взять к себе на воспитание с тем, чтоб они назывались Васильевыми. В августе приезжала сестра его Устинья Карловна Глинка и повезла их в Екатеринбург, где она гостит у Владимира Андреевича. Она теперь хлопочет, чтоб сюда перевели М. Кюхельбекера из Баргузина. Это будет большое утешение для Дросиды Ивановны, которая поручает тебе очень кланяться.

Вот тебе сведения, не знаю, найдешь ли в них что-нибудь новое. Я думаю, тебе лучше бы всего через родных проситься на службу, как это сделал Александр Муравьев. Ты еще молод и можешь найти полезную деятельность. Анненкова произвели в 14-й класс. Ты знаешь сам, как лучше устроить. Во всяком случае, желаю тебе успокоиться после тяжелых испытаний, которые ты имел в продолжение последних восьми лет. Я не смею касаться этих ран, чтобы не возобновить твоих болей.

Про себя скажу тебе, что я, благодаря бога, живу здорово и спокойно. Добрые мои родные постоянно пекутся обо мне и любят попрежнему. В 1842 году лишился я отца – известие об его кончине пришло, когда я был в Тобольске с братом Николаем. Нам была отрада по крайней мере вместе его оплакивать. Я тут получил от Николая образок, которым батюшка благословил его с тем, чтобы он по совершении дальнего путешествия надел мне его на шею.

Об тебе я слышал от брата Николая, потом от Вильгельма, когда он приезжал в Курган. О смерти твоей жены писала мне Марья Казимировна.

Пожалуйста, когда будешь писать Горбачевскому, спроси его, за что он перестал ко мне писать. Во всех письмах он неимоверно хандрил – наконец, вовсе замолчал. Не понимаю, что ему за неволя оставаться сторожем нашей тюрьмы. Зачем не перепросился в окрестности Иркутска, где товарищи его Борисовы.

В продолжение нашей разлуки были и со мною разные тревоги. Два раза сильно хворал. Ездил лечиться в Тобольск в 1840 году. Слава богу, все это поправилось: дерево скрипит да дрожит.

Смерть Ивашевых сильно меня огорчила. Дети потом оставались с бабушкой Марьей Петровной Ледантю. Я жил вместе с ними, пока они не уехали в Симбирск. Теперь они живут у тетки княгини Хованской. Машенька мне пишет очень мило. Опекун их Андрей Егорович Головинской. Дела финансовые и образование детей идут очень хорошо. Скоро соберется с именья капитал, назначенный тетками в пользу детей Ивашева. Они трое будут иметь 450 т. асе. И этот капитал до возраста будет нарастать процентами. Тебе приятно будет знать эти подробности.

Наболтался тебе много, а сказал, кажется, мало. Извини. Каково есть письмо отправляется. Кстати, сейчас Евгений прислал свой листок. Пусть его беседа подкрасит мою болтовню. Приветствуй всех помнящих меня на первом нашем сибирском пепелище. Часто в разговорах мы заглядываем в Читу. Это было поэтическое время нашей драмы, которая теперь сделалась слишком прозаическою. И распорядитель, кажется, затрудняется развязкой. Она невольным образом делается неестественною с потерею единства времени. Вышел роман: «Вечный жид».

Прощай, преданный тебе И. Пущин.

99. Д. И. Завалишину

[Ялуторовск], апреля 24, 1848 г.

Долго шло письмо твое от 2 генваря – я его получил, любезный Завалишин, в начале прошлого месяца…

Меня удивил твой вопрос о Барятинском и Швейковском. И тот и другой давно не существуют. Один кончил жизнь свою в Тобольске, а другой – в Кургане. Вообще мы не на шутку заселяем сибирские кладбища. Редкий год, чтоб не было свежих могил. Странно, что ты не знал об их смерти. Когда я писал к тебе, мне и не пришло в мысль обратиться к некрологии, которая, впрочем, в нашем кругу начинает заменять историю…

Батенков привезен в 846-м году в Томск, после 20-летнего заключения в Алексеевском равелине. Одиночество сильно на него подействовало, но здоровье выдержало это тяжелое испытание – он и мыслью теперь начинает освежаться. От времени до времени я имею от него известия.[298 - Тогда же Пущин писал Я. Д. Казимирскому: «Прошу некоторых подробностей о Гавриле Степановиче [Батенькове]. Как вы его нашли? Каково его расположение духа? Это главное: все прочее – вздор». См. дальше письма Пущина к Батенькову.]

Очень жалею, что не могу ничем участвовать в постройке читинской церкви. Тут нужно что-нибудь значительнее наших средств. К тому же я всегда по возможности лучше желаю помочь бедняку какому-нибудь, нежели содействовать в украшениях для строящихся церквей. По-моему, тут моя лепта ближе к цели. Впрочем, и эти убеждения не спасают от частых налогов по этой части. Необыкновенно часто приходят с кружками из разных мест, и не всегда умеешь отказать…

Прощай.

В Европе необыкновенные события. Они повременно доходят и до тебя. Ты можешь себе представить, с какою жадностью мы следим за их ходом, опережающим все соображения. Необыкновенно любопытное настает время.

И. Пущин.

100. Я. Д. Казимирскому

[Ялуторовск], 1 мая 1848 г.

…Читаем, толкуем, размышляем, спорим, мечтаем – вот единственное участие, которое мы можем принять в общем движении. Много хотелось бы с вами поговорить, но это трудно на этом листке уладить.

…Все прочее старое по-старому – в доказательство этой истины мне 4-го числа минет 50 лет. Прошу не шутить. Это дело не шуточное. Доживаю, однако, до замечательного времени. Правда, никакой политик не предугадает, что из всего этого будет, но нельзя не сознаться, что быстрота событий изумительная… Я как будто предчувствовал, выписал «Journal des Dеbats»[299 - Французская политическая газета.] вместо всех русских литературных изданий…

101. Я. Д. Казимирcкому

[Ялуторовск], 30 октября 1848 г.