Три корзинки с разными ягодами

– Ху..и, айда, Бабайзер-эквалайзер, гы. Нет у меня бабок на счету, ху..и ты доеб…ся? Сам его набери.

…

Город нельзя понять, если ты ни разу не был в его разливухах. Они – не его лицо. Но они – его содержимое. Плоть от плоти.

Я люблю бывать в них поздними вечерами, когда кабачно, дымно, шумно. Но и днем – тоже ничего. Как правило, в большинстве из них имеется кондиционер, а также плазма на стене, расположенная прямо над барменом-продавцом, ну и над рядами многочисленных пенных кранов с соблазнительно-разнообразными названиями.

И вот ты стоишь, весь такой еще недавно совсем потерянный, растерянный, нервный, доведенный, потерявшийся в этом чужом враждебном мире равнодушных людей, замкнутый, неразговорчивый, грустный даже – и всё начинает проходить, ведь ты уже здесь. Ты снова добрался до оазиса, и скоро все тревоги уйдут, сменившись долгожданным забвением отдыха и покоя. Привал, путник. Отдохни немного, ты это заслужил.

Эти секунды, уже после тревог, но еще до начала непосредственного отдыха – всегда самые приятные и ценные. Их обычно и запоминаешь потом дольше всего. Красота. Люблю я бывать в пивнухах.

В «Красное и Белое» я в итоге так и не зашел. Во всех кэбэшках кассиры почему-то вечно очень требовательно при оплате спрашивают про наличие их фирменной скидочной карты, которую я посеял по синей лавочке еще в начале лета. А когда я, смущаясь и переминаясь, бурчу им в ответ, что, дескать, нет у меня никакой карты, давайте платить уже – они всё время смотрят на меня в ответ пристально и как-то даже недовольно, разочаровано. Меня это окончательно смущает, выбивает из колеи и, поэтому, напрягает. Премию им там что ли не дают, когда они обслуживают клиентов без этих своих дурацких карточек?

В соседях с «Красно-Белым» уютно устроился небольшой, но светленький и ладный на вид «Пивоман». Вот туда-то я и завалился в итоге.

И вот стою я, уже совсем расслабленный, спокойный, по-доброму смотрю, как молчаливая полная женщина в красной фирменной пивоманской футболке наливает мне второй литр в третью бутылку, а сам, нет-нет, да и скашиваю взгляд на включенную плазму над прилавком. А там, между прочим, Серябкина грудь показывает, и делает это очень даже недурно, стильно и под музыку.

Из такой приятной рекреации и медитации меня неожиданно выбил, конечно же, как я уже начал привыкать за эти непонятные и спутанные выходные, звонок Ти.

Он без предисловий начал рассказывать мне, как вчера, оказывается, знатно перебрал в том баре, после того, как я оттуда отчалил. Говорит, до самого рассвета бухал на крыльце с какими-то байкерами. И где он их только нашел? И вот он только недавно проснулся в своей паленой общажной комнате – ни еды, ни попить, ни выпить. Выручай, просит, греби по прямому курсу в эту самую общагу, затарив по дороге шаурму, пельмени, «Волжанку» попрохладнее, пивка побольше, а также хлеба и, зачем-то, молока. Как у Леона прям, бл.ть. А с него – деньги за еду и пиво, вентилятор на полную мощность и ноутбук с новыми, по его словам, просто убойными американскими комедиями, недавно скачанными с торрента. Всё это – пока он не оклемается. Похмелимся, перекусим, перекурим в прохладе самую полуденную жару, а там уж и прикинем, как нам субботу дальше проводить, куда податься, до вокзала. Деньги есть, всё нормально.

Не ультра-парк развлечений, конечно, но тоже ничего.

– Лады-лады, Чип и Дэйл спешат на помощь, скоро буду, – ответил я, уже подсчитывая в голове, сколько там у меня осталось денег на дебетовой карте, и сколько долгов – на кредитной. – Скидывай адрес, вызову ЯндексТакси, пока мне тут пиво доливают.

Тут и Серябкина, со спело колыхающейся грудью, допела, дотанцевала, и пропала, сменив на экране место каким-то развеселым модникам-педикам, с раскрашенными волосами и в полосатых легинсах.

Облом.

…

Ти заснул. Я вздохнул, и, стараясь не скрипеть громко дверью, выскользнул в коридор. Общажный коридор был именно таким, каким он и должен быть, чтобы находиться здесь. Протянулся через всё здание, длинный, как кишка. Тускло-контрастный – резкими переходами от полутьмы до нечетких контуров света от лампочек, в каком попало порядке свисающих на проводах с белесого потолка. Стены, крашеные темно-зеленой краской ровно на три четверти от пола. Криво застеленный рваными, загибающимися по краям кусками линолеума, пол. Запах – как живой организм, густой и одновременно зыбкий, осязаемый и неуловимый, отталкивающий и одновременно самый обыденный, бытовой, знакомый каждому, кто родился на просторах нашей необъятной России – запах подъездного коридора в общежитии.

Я неспешно, твердо и нетвердо, двинулся вдоль разных дверей – старых и поновее, добротных и попроще, металлических и обшитых драным войлоком, бронированных и забитых досками, покосившихся, совсем обшарпанных, облезлых, с ручками и без, со звонками и без них. А за каждой дверью – спала или бодрствовала такая же разная человечья жизнь – ободранная и нет, с крепкими навесными замками или вовсе без них, надежно запертая на два засова или небрежно прихлопнутая на крючок и шпингалет. Странно это было всё. Что я здесь делаю, мама?

Было очень тихо, а могло быть очень даже шумно – в общежитиях такое бывает. Тут всякое бывает. Но сегодня было тихо. В конце коридора белела дверь пожарного балкона и чернела ночь за разбитым окном. Туда-то я и направился. Дверь могла быть заперта, заварена, завалена, забита и забыта. Но нет, повернул вниз косую ручку – она и сдвинулась, дверь легко поддалась, открылась. Не зря шел. Да вообще всё не зря. Плохо только, что не захватил с собой из комнаты Ти бутылку пива. Постою немножко на балконе, подышу ночным свежим воздухом, покурю, да и зайду обратно. Немного клонило в сон.

А хорошо тут было, на балконе. Сам он такой маленький, зажатый с трех сторон глухой кирпичной кладкой, а с четвертой стороны – ночь. Балкон маленький, а ночь – огромная, ей и края нет. Её власть велика.

Я клацнул колесиком зажигалки, закурил, затянулся дымом. Поднял глаза вверх, к небу. Там луна, ничего такая, зависла себе, смотрит. Я на неё смотрю – а она на меня. Но молчит, да и я сейчас не очень настроен на болтовню. Посмотрела на меня луна, да и плюнула россыпью звезд по всему небу. Прям почти мне на голову плюнула, ей богу. И всё равно красиво, только пусто и очень далеко.

…

Я сидел на скамейке, укрытый летним покрывалом ночи, и плакал. Беззвучно и без слез. Губы только слегка подрагивали. Но и это они нарочно, чтобы кто-нибудь меня пожалел. А и одиноко мне было – о, боги мои, не передать словами.

Вдруг отчаянно сильно захотелось написать Си. Просто спросить, как она там? Что она там? Где она? С кем она? Не одна ли, не одинока ли, не грустит, не плохо ей там, в этом противном и чужом мире? Скучает ли она хоть немного – нет, не по мне, а по нам, по нашей с ней вселенной, где мы были вдвоем против всех, и все они проиграли, а потом проиграли и мы…

Достал телефон, провел пальцем по разблокировке, вспыхнул экран. Приветливо засветились ровные ряды приложений, мерно и спокойно помаргивали секунды на часах, уровень сети был вполне ничего. Даже батарея не разряжена. Я занес большой палец над крайней иконкой, в секунде от нажатия.

Сейчас напишу ей, она мне ответит, и всё будет хорошо.

Убрал палец, не глядя – убрал и телефон. Достал из нагрудного кармана тоненький изящный пинцет – подарок одной, с которой я забывал весь мир, а потом забыл и её. Щелкнул им пару раз в воздухе, а затем поднес к уху, погрузил внутрь, подцепил плоскими краями эту мысль, сжал за края, стараясь не раздавить раньше времени, осторожно вытянул её из своей головы. Почти не взглянув на тонкое тельце-ниточку, откинул её под ноги и не поленился тщательно растоптать и растереть в пыль. Протер края пинцета пальцами и убрал его обратно в карман.

Решительно встал, сделал несколько шагов вперед, ближе к обрыву, с которого открывался широкий вид на раскинувшуюся внизу Реку. Развел руки в разные стороны, и закричал, что было силы. Завыл. Со стороны это, верно, выглядело, будто бы я просто стоял, почти по стойке смирно, и лишь корчил странно губы и помахивал руками по сторонам. И всё это в полной тишине. Но на самом деле – я кричал. Лишь ладони, судорожно собранные в кулаки и резко разжимающиеся обратно, раз за разом, выдавали меня.

…

Сигарета, выкуренная в семь жадных затяжек, до кашля и горечи во рту, слегка привела меня в чувство. Шатающаяся, зыбкая реальность вновь обрела какие-то контуры.

Из непроглядной тени боковой аллеи вышла парочка, неспешно направились к обрыву, в мою сторону. Он что-то треплет без остановки, старательно выделывается и позерит, она в ответ мило смеется, кокетливо прикрывая ротик ладонью, флиртует, ежесекундно поправляя волосы за ухо – классика. Молоденькие совсем, зеленые, на вид лет по 16-18. Подходя ко мне, напряженно смолкли на секунду и покосились. Ну извините, дорогие. Кажется, я обламываю кому-то намеченный тут уединенный романтик. Сейчас уйду. Я здесь, между прочим, был первым, и, если что, страдаю, поэтому нечего на меня так смотреть.

Время уже глубокая ночь, хоть и лето. Поздновато, пожалуй, для таких прогулок. Берегите себя. Не подходите в темноте близко к обрыву. Моя Си – вот всегда в этом месте смешно жмурилась, поспешно отступая и оттаскивая меня за руку, подальше от края. Она боялась высоты. И еще она боялась лжи. А я был уверен, что не боюсь ничего на этом и ином свете. Ничего.

Я, пожалуй, пойду дальше, найду себе еще выпивки, да и вернусь в свою пещеру. Накидаюсь в одиночку, включу музыку на ноутбуке, буду сидеть, пьяно раскачиваться на табуретке и мычать в такт, подпевая. И так до тех пор, пока не свалюсь без памяти под эту же табуретку, если не хватит сил добрести до дивана, не раздеваясь.

Минздрав утверждал мне, что я сильнее без алкоголя. Но я не особо-то ему доверял, о нет, не так уж я и прост.

Обрывки #3.

Длинная ночь, мутное утро.

– Замутненность – от грусти, – повторил черноусый в беретке. – а грусть – от бабы. 

Венедикт Ерофеев "Москва – Петушки"…

Я сидел за обшарпанным столом на обшарпанном высоком барном стуле, не пойми откуда взявшемся в этом храме душевных и физических скромных радостей, и рассматривал обшарпанные фотообои в полстены. Погода на них была – огонь. Море, солнце, пальмы. Там все было включено, а здесь – всё выключено. Только приятный моим расстроенным нервам рассеянный свет заливался в комнату из приоткрытой двери ванной комнаты. Шторы были плотно задернуты, диван – по-хозяйски полуразвалился посреди комнаты, фотообои зазывали воображение на морское побережье, а я сидел и вяло раздумывал, глотнуть ли еще пива или выйти отсюда, спуститься на первый этаж, мимо каморки администратора, на крыльцо, чтобы покурить еще раз. Здесь просили не курить.

Дверь открылась без стука, но со скрипом. Я сидел к ней вполоборота, и мне было плохо видно, кто там явился. Но сразу оборачиваться я не стал – во-первых, так круче, а во-вторых – мне и правда это не было до такой степени интересно, чтобы дергаться.

Замерла на секунду. Профессионалка должна быть, а всё-таки и она немного напряглась такой моей манере встречать гостей – встала, осматривает меня. Видимо, раздумывает – может неадекват какой попался, или в дугу пьяный, или под чем-то. Молчит, глазеет. Я бросил притворяться статуей – не переиграть бы, потянулся за свежей банкой пива к краю стола, нарочито громко пшикнул ключом, запрокинул голову, немного картинно залил в себя несколько глотков хмеля. Естественно, предательская банка сразу вспенилась всем своим содержимым и попортила мне эффектную картину, пустив струю шипящего пива мне на подбородок, горло, и за шиворот мятой рубашки. А, по фиг.

Она поняла, что раз я так встречаю её, глотками пива – значит, это явно показывает, что из основных разновидностей постояльцев этих чудных апартаментов ей сегодня попался самый привычный и сравнительно безопасный – хмельной клиент. С такими работать – ей не привыкать. Немного расслабилась, двинулась дальше. Сейчас она для разведки будет разговором оценивать степень моего опьянения, а я…Блин, да ничего я не хочу, и голову ломать не буду, как надо вести себя дальше. Я очень устал.

Подошла к столу, а поскольку я так же старательно избегал начинать её рассматривать, уделив всё внимание таким интересным и занимательным буквам на запотевшей пивной банке, она взяла и сыграла ва-банк. Усмехнулась, положила ладони на стол сбоку от меня, уперлась ими, да в секунду, одним рывком, весьма утонченно и даже изящно, легко взгромоздила себя прямо на стол, и уселась так. Обнаженные, не длинные, но весьма и весьма стройные ножки в коротких черных шортиках вытянула, разглядывая меня. Тут уж волей-неволей оторвал я глаза от банки, окосевшие от изучения значений углеводов в своем пойле, и перевёл их на неё.

Не выдержал, улыбнулся, а про себя при этом еще и чертыхнулся в адрес Ти. Ну, демон, где нашел такую?

Да, он всё-таки проснулся в своей общаге, потерял меня, отзвонился, нагнал в парке. Сказал, что завтра ему уже отчаливать обратно, в свой Город, а он так и не побывал в наших саунах. Вот так сдались они ему. Как я и предупреждал его, в летние ночи эти дивные заведения работали из рук вон плохо, и мы так никуда и не договорились. Но, поскольку, пока договаривались – изничтожили полбутылки недурной Бехеровки, запивая её Адреналин-рашем и закусывая апельсинами, (всё это, и еще полный пакет баночного пива впридачу, мы закупили в знакомой мне ночной точке), нас потянуло на приключения, и вот мы оказались здесь, в апартаментах. Ти сходу ушуршал к администраторам, и оттуда уже, первым, лыбящийся и подмигивающий, увел из вскоре подъехавшего такси некую, очень даже длинноногую, белокурую и волоокую лань, куда-то на второй этаж арендованных комнат. А я остался один, и со скуки пошел осматривать место своей предполагаемой ночевки на сегодня. Нашел, устроился, выпил. И тут – на тебе. Живая женщина.

Симпатичная, а для проститутки из апартаментов – так и вообще, можно сказать – красавица. Росту невысокого, пониже меня на полголовы. Волосы темные, почти воронова крыла, по плечи. Как-то странно только концы высветлены – почти добела, контрастно. Фигурка не сказать, чтобы худенькая, не сказать, чтобы полная – такие обычно бывают у уже рожавших. Грудь, кажется, весьма даже выдающаяся. Личико симпатичное, про такие лица говорят – правильное. Брови не наивными окружностями, а прямыми аккуратными черточками над глазами – очень мило. Только глаза какие-то чумные. Будь я поэтом, я бы, наверное, назвал их так – фиалковые. Даже не знаю, почему. Темно-черно-сиренево-синие озерца какие-то, а не глаза. Красивая.

На вид – лет 30, точно постарше меня, но и не прям уж. Интересно-интересно.

Я потянулся вновь к краю стола, теперь уже не отрывая взгляда от её груди, плотно упакованной в белую майку. Взял в руку банку, подал ей. Не стала отказываться, хороший знак. Как-то неловко, видимо, боясь сломать ноготь, продавила крышку, отпила. Сразу поставила банку обратно на стол, но уже по другую сторону от себя, подальше от меня, чтобы не перепутал и не стал пить пиво из её банки, а потом, заметив это – вдруг да скандалить. Им нельзя пить из одной посуды с клиентами.

– Меня зовут Ри – с улыбкой представилась она.

…