Ключевой вопрос

Однако сестра не успокоилась. «Глупости это! – возражала она. – Так рассуждают лишь горюны и непрушники». А когда родители уехали на дачу, она и Николай пригласили к себе подругу Ирины Свету Орлову, тоже экономиста. И позвали Сергея. Красивая, большеглазая и остроумная Света произвела большое впечатление на брата Ирины. Он разговорился, рассказал о новых открытиях в оптике, прежде всего о материалах, которые пропускают свет и тех, что его задерживают.

– Да, без света нам – как без воды: и ни туды, и ни сюды, – с улыбкой проговорила Света. А Ира подчеркнула:

– И без Светы тоже!

– Так оно и есть, – поддержал их Сергей. И, видимо, от смущения, тронул свой лоб и добавил первое, что пришло в голову: – Одно, интеллектуалы вы мои, настораживает – лысеть начинаю. И это всего лишь на двадцать шестом году жизни.

– Не переживайте, – сказала Света. – У лысых мужчин глаза выразительнее.

И всё. Они вместе ушли от гостеприимных Иры и Николая. А на следующий день брат позвонил и душевно поблагодарил её за такое «укрепляющее», как он сказал, знакомство.

Отцу Николая Фёдору Михайловичу и матери Елене Григорьевне, работающим на фабрике «Веретено» (они свою фабрику иногда простецки называют то шпулькой, то катушкой), их невестка Ирочка пришлась по душе. Лёгкая, весёлая, готовая к шутке и улыбке, она прибавляла семье радости и уюта.

А вот родители Виктора, прежде всего мама, не особенно приняли жену сына Любу. Её молчаливость и уравновешенность посчитали чем-то скрытным, будто бы она замышляет что-то недоброе против семьи и сына. Александр Васильевич сдержанно относился к замкнутости невестки, а Клавдия Викторовна не скупилась на замечания, причём, в присутствии сына: – «Почему это, помыв посуду, не вытерла её полотенцем?» – Хотя мытые тарелки Люба помещала в сушилку. – «Почему, выйдя из ванны, не погасила свет?»

Был ещё случай, когда Любе совсем сделалось неуютно и одиноко в квартире Малининых. Как-то в субботу она решила приготовить обед. И принялась варить борщ и жарить котлеты. И увидела, что Виктор с отцом и матерью куда-то собираются. – «Только недолго, пожалуйста, скоро будет всё готово, – попросила она. – Ты кушай, кушай, – отозвалась Надежда Викторовна. – Мы где-нибудь перекусим».

Обедала Люба одна, а когда убрала стол и помыла посуду, вернулись они. Оказалось, Виктор и его родители были в кафе. И впервые она отважилась на решительный поступок – схватила кастрюлю с борщом и направилась в туалет. Но Виктор остановил, отнял кастрюлю и вернул на плиту.

Он не подавал виду, что обеспокоен обстановкой в доме. Хотя изредка стал подумывать о разводе. При этом испытывал некоторую неловкость: только-только поженились – и нате вам… Но тут выяснилось, что Люба в положении, и нежданная весть всколыхнула в нём глубинные чувства. Он поделился переживаниями с Николаем, а тот лишь развёл руками:

– Синхронные у нас с тобой дела. Моя тоже. Скоро станут мамашами, а мы кем? – спросил он и прищёлкнул пальцами.

– Ох ты! Понимаю так, что тебя несказанно радует подобная перспектива, – криво усмехнулся Виктор. – Но прости, пожалуйста, никак не вижу я тебя с детской колясочкой и в розовых подгузничках.

– Почему бы и нет? Неужели ты не понимаешь, что годы наши, как птички летят. Скоро по четвертаку отметим. Ты чуть раньше, я чуть позже.

– Само собой. Во всяком случае, для прикола, можем оба юбилея, как наши свадьбы, назначить на один день. И в том же кафе. Смотри – по моим расчётам, это нам обойдётся в полтора раза дешевле, чем ежели по отдельности. Но вот насчёт папаши лично я не совсем готов. Хочу предложить Любе подождать с детками.

– Аборт, что ли? – почему-то шёпотом спросил Николай.

– Вроде того. Понимаешь, первый, лирический азарт отношений с Любой прошёл. И теперь кажется, что Люба мне не люба. Это подтверждает всплеск моей души, выраженный стишатами. Вот слушай: «Красотка Любаша, красотка Любаша, заварена нами невкусная каша. И скажем сурово, без всяких прикрас, что выплеснуть нужно её в унитаз».

– Ну, выразил так выразил! – восхитился Николай. – Сам Пушкин такое не осилит. Особенно про кашу и унитаз!

– Молодец, узнаю твою иронию. Или ты понимаешь так, будто бы только со мной что-то нехорошо? Но и мама ею недовольна. А сама она ничего не замечает. Ни песенку не запоёт, когда по дому что-то делает. Ни пошутит по какому-нибудь поводу. Молчит, как рыба об лёд, и ходит на работу. Риторично говоря, типичный характер провинциальной наседки.

Николай не был готов к такому откровению и не знал, чем отвечать. За многие годы их дружбы ещё не случалось, чтобы он был в чём-то не согласен с Виктором. Он не попрекнул друга даже в тот день, когда Виктор избил своего соседа Славика, двадцатилетнего глухонемого, который, играя с братом, вылетел из подъезда и выбил из рук Витьки арбуз. Однако нужно было что-то ответить, и он сказал:

– Мой тебе совет, не переживай. Как я понимаю, у женщины, в отличие от нас, внутри больше, чем снаружи. Молчит, потому что копит слова для будущего малыша. И ты бы молчал, если бы…

– Серьёзно? Пустое, Коля, не в тему твой лепет, – перебил Виктор. – Я не знаю, что ты мне тут нагородил про женщину, а я тебе о другом, более жизненном. Ты помнишь нашу уникальную идею насчёт квартирки? Я до сих пор забыть не могу. И чем дальше, тем яснее становится, что однушка нам просто необходима. К тому же, давненько мы с тобой не заглядывали в «Метро Центр». А там по-прежнему жизнерадостно и кучеряво. Ты как? Ещё мне нахваливали какое-то кафе на Ваське (Васильевском острове), но для нас оно далековато.

– Почему бы и нет? Сдаётся мне, что теперь, когда мы женатые, можно с жёнами.

– Эге, в Тулу со своим пряником и самоваром, так? Ох, Коля, что-то портиться ты начал. Более вульгарного ответа я от тебя не ожидал. Или дряхлеть собираешься? – Виктор приобнял Николая и тут же отпустил. – Один сниму. Жаль, платить придётся вдвое.

– Стало быть, могу помочь, – сказал Николай. – Впрочем, нет. На что-нибудь другое дал бы, а на это…

– Не надо. Один справлюсь. Знаешь, какая самая большая разница между мной и тобой? Ты склонен поцелуи раздавать, причём, только одной женщине. А я их собираю, причём, коллекционирую. Как некоторые собиратели марок, значков и прочих раритетов.

– И что ты этим хочешь сказать?

– Для ответа на твой вопрос мне нужно повторить то, что я только что выразил.

– Стоит ли, – сказал Николай. – Я думаю, нехорошо врать кому-нибудь про себя, какой ты могучий. Но ещё хуже признаваться в том, что делает тебя меньше, чем ты есть на самом деле.

Виктор покачивал головой, силясь подобрать для друга не обидный ответ, но всё не находил. И решил похвалить:

– Спасибо, дружище, за ясность мысли и глубину разумения. Тебе армия многое дала. Глубоко сожалею, что не довелось и мне походить и побегать в сапогах.

– Мы бегали там не только в сапогах. Особенно, в спортзале.

Они смотрели друг на друга и улыбались, пока не поняли, что разговор окончен. И пошли по домам.

Больше месяца они только здоровались, встретившись во дворе или на работе. Но как-то приостановились, поинтересовались делами. Виктор с удовольствием сообщил, что квартиру он довольно быстро снял у пожилой вдовы, к тому же недорого, за пятнадцать тысяч. А недавно познакомился прямо на улице под жутким дождём с чудесной, сладкой женщиной. Намечается пылкий роман. Он прервал свой рассказ, полез в карман, вытащил плоский ключ и протянул другу:

– Держи, для тебя копию заказывал. Точный адрес дам по телефону, он у меня для памяти в блокноте. Кстати, съёмная квартира недалеко от нашего с тобой жилья.

– Неужели? А я бы, напротив, на твоём месте использовал её совсем иначе, – оживился Николай и опустил руку друга с ключом.

– Ну-ну, и что ты хочешь предложить?

– Послушай, Вить, позови свою Любу и без лишних разговоров перейди туда с ней. Может такое случиться, что наедине у вас, как по мановению волшебной палочки, пойдёт совсем другая житуха. И всё заладится. Бывает, родители только мешают деткам излишне правильными советами и занудными наставлениями. Это им не так и то не этак. Думают, что их деткам не положено жить собственной жизнью, а должны они целиком и полностью повторять жизнь своих родителей. Скажи, разве не так?

Виктор слушал и смотрел в сторону. Не поворачиваясь к другу, тоном старшего сказал:

– Коля, меня удивляет и настораживает твоя непонятливость. Раньше ты был сообразительнее. На тебя напала ныне популярная ковидная хворь, или только притворяешься?

– Да как тут сказать? Может, так и есть. Но при этом, чувствую себя вполне нормально. И тебе желаю скорее поправить здоровье.

– Ага, сейчас все желают друг другу здоровья. Как будто именно здоровье самое главное в жизни.

– Разве не так?

– Не скрою, какое-то время и мне так казалось. А теперь пришёл к выводу, что счастье всё-таки главнее. Здоровыми, к тому же молодыми и крутыми были Грибоедов, Пушкин, Лермонтов, Гумилев… Кто там ещё? А счастья не имели. И потому аут!

– Резонно, – сказал Николай. – Но, значит, не совсем здоровые, раз так подставились. Имею в виду их душевное состояние.

– Ничего себе. При чём тут душа? Смотри, дипломата Грибоедова убили религиозные персы-фанатики, когда ему было всего тридцать четыре года. Всё при нём: молодость, талант, карьера, богатство, красавица жена – дочка грузинского поэта. Не было только одного – счастья. И что? Где хвалёное тобой здоровье?

– Ты прав, тут есть над чем помозговать. Ты меня удивляешь и радуешь своими находками и творческой потенцией. Продолжай эту линию и не отступай от неё. Вдруг нам когда-нибудь пригодится.

– Рад стараться, ваше благородие! А как же? Только так! – Виктор сделал вид, что взыграл духом, услышав непритворную похвалу друга. И предложил, не откладывая дела, вместе побывать в «однушке». Но Николай с присущей ему любезной улыбочкой поблагодарил и отказался.

– Ты не думай, что я чего-то боюсь. Просто, не могу себе представить, как я вернусь домой после сеанса в снятой квартире. И как на меня посмотрит Ирка и мать с отцом.

Отказался он и от похода в «Метро Центр», чем не на шутку разозлил друга. Да ещё задал какой-то, будто бы не собственный вопрос: «Знаешь ли ты, что дороже всего обходится мужчине? Его член. А именно в том случае, если не ты им, а он тобой начинает управлять».