Эмансипация разума. История длиною в смерть

Эмансипация разума. История длиною в смерть
Иван Шам

Главный герой хочет покончить с прежней жизнью, но оказывается втянут в преступную деятельность. Он получает тяжелую травму, а вместе с ней и раздвоение личности, из-за чего на него открывают охоту полицейские и весь преступный мир. И в ходе этой криминальной войны происходит самая страшная трагедия в жизни главного героя. Теперь смыслом его существования становится поиск убийцы, лишившего его единственной надежды на спасение. Но не всегда палач оказывается простым человеком…

Эмансипация разума

История длиною в смерть

Иван Шам

© Иван Шам, 2017

ISBN 978-5-4483-7903-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Над тёмным городом натянулась мрачная туча, поедая свет, как голодный хищник, которого обрекли на вечные скитания среди безжизненных земель, жизнь которого – это вечная борьба за выживание среди таких же изгоев, как и он, из вен которого текли капли дождя, полностью осушая его. Когда солнце начинало жечь его кровь, она снова возвращалась к хищнику, не давая умереть ему и обрекая на вечные муки постоянной смерти, которая раз за разом не оставляла его. Капли падали на землю, скапливались и образовывали бесконечные воды, которые заполоняли город и мешали жить обитателям его улиц.

И только он стоял на безлюдной улице, подняв лицо к небу, и наслаждался каждой каплей, упавшей на его лицо. Он был как всегда спокоен, но в нем играли чувства, и никто из нас не мог быть так счастлив, что бы ни произошло. Он был один в этом городе, никому не нужен, никто его не ждал, но ему это было и не надо.

Я тогда сидел в машине напротив того перекрестка, где он стоял. Сначала не обращал на него внимания, и просто ждал, когда пройдет этот дождь. На мне был новый дорогой пиджак, я откладывал деньги на эту покупку полгода. И только сегодня утром он попал в мои руки прямо с витрины магазина «Джорджи». Видно, я везунчик, так как это был последний экземпляр пиджака, на который я смотрел каждый раз, когда возвращался с работы, и в течение бесконечно долгого времени откладывал деньги, отказывая себе во всем, что необходимо каждому человеку. И если бы я сейчас вышел на улицу под дождь, то, кто знает, что бы с ним стало. Мои глаза понемногу стали опускаться, а сознание поплыло в неизвестность, как вдруг я как будто упал в пропасть и резко дёрнулся всем телом, ударившись об руль моей колымаги, которую при первом удобном случае я бы скинул с обрыва, но тогда бы мне пришлось сейчас сидеть под дождем, портя мой пиджак. И тогда я увидел его, стоящего у перекрёстка. Это было столь необычное явление для нашего пропитанного грязью города, в котором каждый человек был страшнее голодного зверя, готовящегося напасть на обвитую страхом жертву, для того, чтобы насытить свою мёртвую обледенелую душу. Я сразу почувствовал в нём что-то, что не позволяло мне вновь закрыть глаза, что не давало мне снова окунуться в неизвестные глубины моего подсознания, столь непонятного и неподвластного.

Дождь не прекращал засыпать улицы кровавым жемчугом, разбивающимся об их загнанную, дрожащую от бессилия и возможности спастись от гнева неба, поверхность. Я ждал окончания этого бесконечного поединка, мне было наплевать, кто из них победит, мне было всё равно, что будет, когда, пленённая оковами голодных хищников небес, луна вновь скроется за горизонтом. Мне уже ничто не было важно. Я сидел, наблюдая за незнакомцем, стоящим у перекрёстка, и ждал того, как я думал, единственного выхода из моей проблемы, мешающей мне жить, не дающей мне наслаждаться закатом с женой, проблемой, разрушающей мою душу. Один лишь шаг отделял меня от вечного покоя, бесконечно недостающего в истории моей жизни.

Наблюдая за незнакомцем, я заметил, как в мою душу стало забираться спокойствие, разрывая на клочки давно терзающую меня боль. Волнения не было. Только немыслимая легкость наполняла меня. Страх, что еще недавно не давал мне сделать тот самый шаг, стал растворяться в неизвестности, оставляя место для придающей силы уверенности. Я понял, что ничто не может остановить меня. И ещё недавно не дающий мне выбраться из машины дождь, грозящий испортить мой новый пиджак, подарил мне новое чувство – чувство радости. Дождь был красив, а падение на землю его холодных посланников было схоже с моей участью.

Я знал, что другого выхода нет. Отступать уже бессмысленно. Моя рука потянулась к дверной автомобильной ручке. Крепко вцепившись в этот измученный долгой жизнью рычаг, я, полный уверенности, потянул за него, но дверь словно не хотела выпускать меня, пыталась отговорить неудачника от этого поступка, не давала мне пути к свободе. Надо было уже давно избавиться от этого надоедливого хлама. Но после нескольких моих рывков ручка нехотя сдалась. Дверь отворилась, еще проявляя попытки остановить меня своим упрямым, но недостаточно сильным сопротивлением.

Я чувствовал дождь каждым миллиметром кожи. Его капли проникали сквозь толстую ткань пиджака, намокшего под этим кровавым водопадом, осыпавшимся на него, словно набрасываясь на существо, не похожее на других. Моё лицо поднималось к небу, одолеваемое желанием почувствовать тот восторг, который наполнял человека на перекрестке. Как бы я хотел быть им, чтобы вот так стоять без сожаления и наслаждаться вещами, которые уже никто не замечает. В открытые глаза стали попадать капли воды, которые совсем недавно были частью неба, недосягаемого и такого желанного. И чем дольше я стоял, смотря в небо, тем больше я набирался уверенности в предстоящем мне испытании. Я закрыл глаза и погрузился в свой идеальный внутренний мир, надеясь, что там смогу найти последнюю ниточку, за которую я мог схватиться, ниточку, которая бы дала мне стремление не делать то, на что я не мог решиться уже очень давно. Но мир был пуст, ни одного шороха не было заметно в пустыне его вселенной.

Оставив дверь машины открытой, я сделал первый шаг навстречу судьбе. Но в этот же миг я остановился, в последней надежде придумать выход из сложившейся ситуации. Но мой одурманенный гармонией дождя мозг видел лишь узкую дорогу, ведущую к тому самому мосту, который совсем скоро станет причастным к самому страшному греху, подаренному человечеству природой.

Шаг за шагом я приближался к единственным металлическим препятствиям между недолгим истощением моей брошенной души и вечным покоем, травившим умы мучеников, оставшихся умирать в отречении от изгнавшего их общества. И каждый шаг был легче, чем ему предшествующие, но всё равно все так же труден и мучителен. Я в последний раз обернулся, чтобы увидеть и запомнить последнего в моей жизни человека, которого я никогда не знал, но который стал для меня роднее всего. Хотя он и не знает о моем существовании и даже не подозревает, что тот единственный человек, для которого он стал что-то значить в этой жизни, вот-вот станет не больше, чем просто куском материи. Но мой наполненный небесными слезами взгляд увидел лишь пустой перекрёсток, одиноко ждущий следующего заблудившегося в бескрайних джунглях порабощающего людей города.

Край моста, страстно поджидающего ещё одного брошенного богом, забытого счастьем и удачей изгнанника, казался отсюда краем мира, последним рубежом между двух миров, бесконечно враждующих между собой за право стать единственным. Неизмеримая пустота виднелась за железной изгородью, служившей верным сторожем, не допускающим посягательств обитателей этого мира на неоспоримую пучину гармонии смерти другого. От одного вида этой манящей к себе пропасти у меня захватывало дух, заставляло задумываться о том, сколько же еще таких, как я, стояли на том краю, держались за того железного стража и смотрели вниз, смотрели прямо в глаза судьбе. Крик бушующей воды, наводящей на них ужас, был, как сладкая песня сирен, манящих к себе и не дающих ни единого шанса спастись.

Эти несколько шагов были самыми долгими в моей жизни. И каждый пройденный сантиметр был длиннее, чем что-либо, волновавшее мой разум и охватывающее сердце тесными объятиями, тяготившими или наоборот дававшими свободу и радость жизни. Ещё шаг и край моста окажется у моих ног. Последний вздох перед последней остановкой. Я забыл все, моя голова впервые за много лет была свободна и легка. А то, что сподвигло меня на это, растворилось в той самой ужасающей пучине, уничтожающей навязанные обществом идеи в отдавшихся ей умах.

Зачем-то я ещё раз обернулся в надежде увидеть перекрёсток, чью ненависть к людскому безразличию затмевала искра свободы и искренности того самого человека. Но он был пуст.

Я перелез через задремавшего металлического стража, чей сон не позволял ему остановить беженца из этого мира, искавшего спасения на краю моста. Моя дрожащая рука в страхе вцепилась за мостовое ограждение, которое еще недавно стояло между мной и шагом в бушующую пучину неизвестности. Теперь же между нами не было ничего, мы были почти одним целым, страстно впивающимся в объятия друг друга, не дающим надежду на излечение от этой удушающей разум зависимости. Мое сердце сжалось в ядовитом ожидании, которое я так жаждал продлить как можно дольше. Я смотрел вниз прямо в сердце непокорной стихии. Мои ноги стояли на земле как никогда твердо, а взгляд был как никогда решителен, но каждый раз, когда я начинал делать последний шаг, меня как будто било током и моя нога возвращалась на свое законное место у края обрыва.

Безжалостное дыхание бушующей пучины леденило душу, завораживало, опьяняло, и полностью подчиняло разум. Я был готов полностью отдаться ей, вверить свое тело и душу этому не знающему пощады монстру, чьи брызги били по лицу сильнее, чем слезы дождя, летящие от жалости к человеку, который вот-вот покинет этот дьявольский не дающий покоя его душе мир.

Нарастающий ступор стал наполнять мое тело, делая ноги ватными и кружа голову в диком танце, затмевающей взор, направленный в сердце смерти. Мой обострившийся слух уловил слабые шаги, доносившиеся за спиной. Но моё тело, парализованное в страхе перед стихией, не позволяло мне повернуться к человеку, возможно идущему ко мне, чтобы остановить сумасшедшего, стремящегося в мир иной. Я, рвущийся из своего тела на свободу, был уже в шаге от заветной конечной станции. Жажда слиться с пучиной одолевала меня, но мои ноги всё также оставались неподвластными мне, и все усилия сделать этот шаг пропадали в неизвестности, забирающей все надежды на спасение мученика, истосковавшегося по прохладе на дне бунтующего моря. Кровавые слезы небес ещё больше охлаждали моё обледенелое от переполняющего страха и волнения тело. Я чувствовал пульсацию вен, гонящих холодную кровь по моему не готовому к смерти телу. Ощущал, как мое лицо, среди этого непрекращающегося кровавого плача нежно ласкал еле заметный, норовящий отговорить от этого побега ветерок. Шаги, несущие лекарство от ран, все приближались ко мне, они были такие неторопливые, в них чувствовалось заражающее спокойствие, рвущее на куски одолевающее меня волнение. И каждый шаг был столь легок, беззаботен и твёрд, что мое одиночество ушло в неизвестном направлении, оставив меня наедине с тем, кто с каждым шагом приближался к моему неподвижному телу, готовящемуся к полёту туда, где теряют смысл все предрассудки, давящие на нас, не дающие просто наслаждаться простыми вещами, оставленными гнить от одиночества в людском равнодушии.

Но я всё же надеюсь, что этот мир, сделавший из меня раба, недолго сможет наслаждаться моими мучениями, терзающими каждый уголок моей уставшей, измученной, жаждущей покоя душе, которая тяжёлым грузом давит на меня, подталкивая вниз в недолгий свободный полёт.

В этом есть немного иронии. Ведь впервые надев пиджак, в котором я мечтал жить, моя сущность устремляется к смерти.

Лишь мгновение я мог наслаждаться тем чувством, когда чувствуешь себя дороже, потому что на тебе надета по-настоящему дорогая, качественная вещь. Вот ты избавился от своего старого, надоевшего каждой затяжкой, дешёвого костюма и надеваешь новый, тот, на который ты копил, можно сказать, почти всю свою жизнь, и ты становишься другим человеком. Тебя наполняет уверенность, ты знаешь, что ты неотразим. И это наслаждение может прервать только ствол пистолета, приставленный к твоей щеке. И ты понимаешь, что ты всё так же беспомощен и бессмыслен, твоё тело лишь кусок материи, которым заполнен этот мир. В моём же случае вместо пистолета, приставленного к щеке, были несколько секунд свободного падения.

От волнения у меня начала кружиться голова. Я смотрел вниз, прямо в эпицентр ужасающего морского волнения, сотни лет тренировавшегося, разбивая на осколки когда-то нерушимые скалы, ради того, чтобы встретить сегодня своего гостя с распростёртыми объятиями, показать ему все своё мастерство и навсегда завладеть им, не дав ни единого шанса выбраться.

В тот момент, когда стоишь на краю пропасти в ожидании решения прыгнуть, когда твоя жизнь вот-вот будет принесена в бессмысленную жертву самообману, когда понимаешь, что все кончено – секунды, на которые ты никогда не обращал внимания, начинают казаться вечностью. Возможно, я стою на краю моста лишь пару мгновений, но в душе я стою тут уже почти всю жизнь. А шаги, принадлежавшие человеку, идущему ко мне, как будто замедляются, пока совсем не останавливаются, растворяя надежду на спасение в темноте ночи.

Мой пиджак уже мокрый насквозь. То, что совсем недавно стояло на прилавке элитного магазина, наблюдало за сотнями людей, чья судьба изначально была затоптана в грязь, забыта в куче всеобщего потока и брошена погибать в осознании того, что она лишь такая же бесполезная ноша, ничем не отличающаяся от миллиона других брошенных в грязь судеб; то, что совсем недавно было уникальным, чему была дарована высшая судьба, теперь это уникальное создание стало простой вещью, смотрящей вниз навстречу судьбе вместе со своим хозяином и ничем не отличающейся от тех людей, на которых ещё совсем недавно оно презрительно смотрело с прилавка элитного магазина.

Пульс замедляется, и я начинаю понемногу ощущать свои посиневшие от страха ноги. Я пытаюсь прислушаться в надежде снова услышать идущие ко мне шаги, но сквозь резко усилившийся плач дождя я потерпел очередную в своей жизни неудачу.

Я попытался сконцентрироваться, собрать разбежавшиеся от волнения мысли. Мои руки дрожали, вцепившись в задремавшего железного стража, и, наконец, после нескольких попыток, у меня получилось пошевелить недавно онемевшей стопой правой ноги.

Я уже собрался сделать шаг, как вдруг на мое плечо, словно лапа белого медведя, обрушилась чья-то уверенная, знающая жестокость этого мира рука; мои ноги, ослабевшие от недавнего обледенения, слегка подкосились под её тяжестью. Но резко дернувшись в испуге от этого внезапного нападения на мое плечо, я увидел лишь обычную мужскую кисть руки, которую я наблюдал, стоя в очередях, держась за перила автобуса, окуная в воде свои руки после прихода домой. Её казанки были сбиты, а кожа измучена тяжёлой работой в цеху или на фабрике, а может быть от беспощадных ударов, дробящих кость.

Заполнившее моё сердце одиночество оставило меня на время, дав моему измученному существу немного времени на пару глубоких вдохов, наполняющих мою грудь промокшим от небесного плача воздухом. Но вселив в меня обманчивую надежду, оно снова завладеет мной, поглотив приятную прохладу чистого разума и навсегда уничтожив мою исхудавшую надежду.

Мы единственные обитатели этого моста. Только для нас он существует сейчас. В нашем распоряжении каждый метр этих стальных гор, придающих ландшафту города слегка ужасающий, но, несомненно, притягательный вид.

Недавно на мгновение приросшая ко мне рука соскользнула с моего плеча, оставив на месте своего недавнего обитания лишь помятый след на моем пиджаке, который недавно и не подозревал о своей печальной судьбе. И вмиг моё одиночество было нагло нарушено, стоило лишь на минуту задремавшему стражу впустить в портал между двух миров еще одного беженца.

Мои надежды разбились на миллионы ускользающих в небытие песчинок, когда, как я думал, мой спаситель оказался со мной по одну сторону мостового ограждения, являющегося отправной точкой в другой неизведанный наукой Земных существ мир.

Каждая черта его измученного лица была мне до глубины сердца знакомой, казалось, что оно являлось частью меня, вырвавшейся из глубин моего разума, пригласившего меня на край моста. Когда мой взор полностью охватил его излучающую легкость, но в то же время ищущую смерть между мостом и морем лицо, мои ноги снова стали ватные, неподвластные мне, а мир перевернулся для меня, навсегда поменяв противоположные, никогда не встречающиеся вместе полюса.

Я не верил своим глазам. Возможно, мой охваченный безумием и страхом мозг мне врёт, желая разыграть меня. Но это видение было столь реально, было такой же частью мира, как и я, стоящий рядом.

С каждой секундой, проведённой рядом с ним, я всё больше убеждался в реальности этого недавно вселявшего мне надежду существа. Ведь это он, человек, стоящий на том перекрестке, являющийся центром гармонии этого мира. Даже сейчас, стоя на краю жизни, он не перестаёт излучать те породившие в моей душе надежду на спасение чувства. Но теперь, находясь в паре дюймов от него, я заметил всю тяжесть, уничтожающую его душу. Под личиной любви зарождалось безграничное отчаяние и ненависть, терзающая и оградившая его от простого мира.

Мы молча смотрели друг на друга, словно пытаясь проникнуться в наш мир, отравивший каждого из нас.

Я не знал, что сказать, и он, видимо, тоже.

– Что ты здесь делаешь? – растеряно вырвалось из моих уст. Это было первое, что пришло мне в голову.

– Видимо, то же, что и ты, – его голос был спокоен и ровен, но в нем чувствовалась вырывающаяся из недр души ненависть ко всему.

Мы оба посмотрели вперёд, наверное, надеясь увидеть вдали прорывающийся сквозь тучи луч света.

– Почему ты здесь? – спросил меня он. – Ведь в мире есть много вещей, которые можно делать сейчас, но ты выбрал именно это.

Секундное молчание, необходимое мне для того, чтобы собраться с мыслями, нарушал лишь грохот дождя.

– Видимо, для меня только это и осталось…

Мы были мертвы, но все ещё живы. Не имели души, но все ещё чувствовали. Наше существование подходило к концу. В осознании этого мы были легки, нас не тяготил тот факт, что мы видимся впервые. Мне казалось, что я могу рассказать ему всю мою жизнь, но он словно и сам всё знал обо мне. Мы говорили с ним. Возможно, что наш диалог продолжался пару минут, а, может, и несколько часов.

– … а хочешь знать, почему я на самом деле теперь стою сейчас здесь? – внезапно посреди продолжительной беседы спросил я.