Русские простонародные праздники и суеверные обряды

; но мы представим довольно таких песен. Купало и Купальница, как увидим, известны почти во всей России.

Сколько в России есть урочищ, запечатленных именами языческих богов и служащих местом для игрищ! Перун есть урочище в Новгородской губернии в Устюженском уезде; Перунина пустыня — в Весьегонском уезде на ручье Задворевском; Перуново, или Ладовичино, – в Ржевском уезде; Перунов – в Полоцком повете; Перу нова рень – в Киеве. Воспоминание о Волосе сохранилось в Волосовой улице, или Волосове, в Новгороде и в суеверных обрядах Опахиванья, или Коровьей смерти. Тур часто повторяется в названиях рек, гор, селений Туровых, Туровских. По Троицкой дороге близ Воздвиженского есть городец Белые боги, ныне Бельский стан, или Белухинская роща (кортомб), где, по старому преданию, на высоком холме стояла дубрава заповедная, а в ней было капище. Ярилом слывет ярмарка в Оренбургской губернии, а Купальницей — в Переславле-Залесском, где, подобно как в Ростове в XII веке, при царе

Василии Шуйском существовал камень (Волос, вероятно), в честь коего совершалось празднество 19 июня

. Подобно древним народам мира, у славян огромные камни были предметами обожания: следы сего доныне сохранились суеверием. Недалеко от Москвы близ села Архангельского в лесу находится яма, которую почитают местом идола Тучева, вероятно, аэролита, упавшего из тучи. В описании древних городов русских дальних и ближних упоминается Корочюпов камень

. В Тульской губернии в Одоевском уезде у простолюдинов находятся в великом уважении два больших камня: Баш и Башиха, подобно Черемисскому Чембулатке; на Ладожском озере, на острове Коневце, лежит в лесу Конь-камень, коему в XV веке ежегодно приносили в жертву коня

, а в Ефремовском уезде на берегу Красивой Мечи вокруг Коня-камня совершается Опахиванье во время скотского падежа. Доселе еще не истребилось в простом народе особенное почтение к некоторым колодезям или студенцам и озерам, коим, по свидетельству летописей наших, он приносил требы и там совершал гадания и омовения, также древним дупловатым деревьям, особенно дубам, кои и в северной Германии почитались священными даже по водворении христианства.

Вообще всё, что сохранилось в народе преданием от древнего богоучения, более и более принимало форму простого суеверия и, теряя коренное свое значение, присоединялось к христианским праздникам и обрядам в виде старого обычая и поверья; нередко невежество и закоснелая привычка смешивали давно знакомые им принадлежности языческих божеств с христианскими святыми, с торжествами церкви – обряды капищ идольских, на месте коих большей частью сооружены первые церкви или часовни, какие находятся в Киеве, Новгороде и т. д. Невозможно было искоренить одним разом то, с чем свыклась душа и что поддерживало самобытность народа, который старался удержать празднества и поверья своей древности потому еще, что они соединены были с различными играми и увеселениями. Константин Великий, уже по введении христианской веры в империи, не запретил продолжать древние обычаи, в постановлении своем касательно оных. Великий князь Владимир I, уже просвещенный Евангелием, допускал некоторые обычаи старинные – живяше по устроению дедню и отчу

. Из снисхождения к закоснелым суевериям и простоте ума народа проповедники христианской веры, желая ослабить языческие суеверия, терпели их между самыми христианами

, у которых унижались оные превращением в потехи и увеселения; они переводили имена отечественных богов народа на имена святых, и чем прежде в его быту заведывали первые, тем в последствии стали заведовать другие: от сего, вероятно, произошли прозвания святым, заимствованные от стихий, климата, времен года, от предметов домашнего быта и сельских трудов, например: Борис и Глеб, в Белоруссии – черный и белый хлеб, по всей России – Илья Пророк, представитель грома, заступивший место Перуна

, св. Иеремия – запрягальник, св. Феодосия – колосяница, св. Агриппина – купальница и т. д. Св. Власий заменил низверженного Волоса, бога скота, о котором доныне напоминает праздник Вел-окс, отправляемый мордвою, потомками ростовской мери; Богдан заместил Даждь-бога. И наоборот, иногда христианским святым невежество черни придавало вид кумиров своего язычества: так св. Крестителя Иоанна оно обратило в Купалу, св. Вита на острове

Рюген, по свидетельству Гельмольда, – в Свето-вида на белом коне, или святого витязя, которого смешивали со св. Георгием

; даже святые иконы называли богами и святые церкви – божницами. Поморяне в 1124 году изъявляли желание поклоняться и старым божкам своим, и вместе Иисусу Христу; в старинных песнях русских Троица и Богородица воспеваются вместе с Ладо. Потом собственные имена богов переходили в нарицательные, подобно как они прежде из нарицательных сделались собственными, отличая предметы чувственные, их действия и свойства, например: Перун, Погода, Лад, Чур и т. д. Возбужденное благоговением к христовой вере омерзение к древнему идолопоклоству превращало имена богов в ругательства – Тора в черта, в немецкого Thor болвана, дурака, сходного с черемисским чортом, Буга, или Бука, – в пугалища, кумиры богов – в болваны и чурбаны

, также самых божичей, не упоминая их настоящие имена, просто называли бесами.

Чествовать предметы своего благоговения праздниками сродно человеку, для которого верование заключает в себе протекшее и будущее, божество и мир духовный, природу и его самого. В его праздниках выражаются его обеты, надежды и воспоминания собственного прошедшего, которое для него становится кумиром. С истреблением внешнего идолослужения при введении веры христианской в Россию понятия тогда преобладавшего язычества, внедрясь в дух и быт народа, проявлялись в древних праздниках его и поверьях, даже христианские торжества церкви получали названия языческих, как, например, Русальская неделя, Купало, Радуница. Но праздники церковные и народные по духу и цели своей различны, хотя суеверие и невежество примешивают одни к другим. Церковные праздники, кои свидетельствуют об истине событий, составляющих сущность веры христианской, представляют разительную противоположность с древними языческими, простонародными, ибо одни, как живые уроки об истинах евангельских, введены церковью для возбуждения в нас благоговения и благодарности к Богу

, а другие, созданные свободной фантазией народа во тьме язычества, имеют отношение и приложение к древнему его быту, жизни, и как поэтическое выражение оных. У первых – предметом духовность, у других – более чувственность: одни возбуждают благоговейные и высокие ощущения, а другие обращаются в веселие и забаву, каким предается народ по естественному влечению поврежденного человечества и по укоренившейся привычке. Хотя последние иногда совпадают с днями первых, но мы будем рассматривать отдельно простонародные праздники русских славян как остатки языческих от христианских торжеств, подчиняя первые, сколько возможно, условиям времени и места.

1. В первом отношении они древние и новые: одни – образованные в язычестве и удержавшиеся в христианстве до XVIII века, а другие – с XVIII века до наших времен.

Неизвестно, как славяне жили в диком и грубом состоянии – сперва родами, потом и племенами; праздники их климата и духа, вероятно, начинаются вместе с удовлетворением главных потребностей жизни, вытекают из общежительства. Глубокая древность есть причина, что мы не знаем с хронологической точностью установления религиозных торжеств, кои древнее житейских; праздники, происходящие от разных занятий в году, у славян русских появились позднее, чем у славян западных; ибо в Русской земле, по суровому климату и местности, жили единообразно; начало их праздников с вероятностью отнести можно не далее, как к VII или VIII веку по Рождеству Христову.

Праздники с жертвоприношениями были главной принадлежностью древнего богослужения у славян, как у народов древнего мира; жрецы, которые ведали летоисчисление и времена праздников в честь разных божеств, назначали метанием жребия торжества и жертвоприношения, на кои стекались мужи и жены с детьми

. У народцев, населявших Север наш, в самой древности существовали игрища межу селу, на коих они брали себе жен, и Тризна над мертвецом; отечественные писатели наши, упоминая о сходбищах на игрища, на плясанье, пение, на борьбу и битвы дрекольем, кои бывали в божественные праздники, умалчивают о том, в честь каких божеств совершались сии позорища. С точностью нельзя сказать, чтобы существовали на нашем Севере храмы и капища богов и божницы, из коих упоминается в летописи одна Турова божница

. Вероятнее, что местами богослужений были городищи, камни жертвенные, берега рек и озер, мосты, горы и дубравы священные, кои у германских племен были также местами суда и расправы, а жрецы – их судьями.

В приписанном великому князю Владимиру Уставе, впрочем, важному для нас по своей древности, упоминаются обряды и поверья язычества, как то: «о моленье под овином и рощею или у воды, чародеянии, волховании» и т. д. Преи. Нестор, близкий ко временам язычества в России, свидетельствует, что еще при нем «схожахуся на игрища и на плясанье, и на вся бесовская игрища. Видим бо игрища утолоченна и людий много множество, яко упихати начнут друг друга, позорища деюще от беса замышленнаго дела». Сходное с этим упоминается в Кормчей книге (гл. 17). Русский переводчик св. Григория Богослова в XI веке вставил от себя в тексте следующее замечание, касающееся суеверий его отечества: «Ов требоу створи на стоуденьци дьжда искы от ниего, забыв яко Бог с небесе дьждь дает. Ов несущим богом жьреть и Бога створьшаго небо и землю раздражаеть. Ов реку богиню нарицаеть и зверь живющь в ней яко Бога нарицая, требу творить», и т. д.

В Номоканоне, напечатанном во Львове в 1646 году, пишется следующее: «О верных, последующих Еллинским обычаям и плясанием на брацех, и на стогну творящих, или русалком, или гласовом птичим верующих, или новомесячию, или оустретениям, или истязанием внимающих, или огня паления на стогнах, яже творяху Еллини древле. А ныне яко же видим христианские дети сия творят (купала), в навечерия праздничные по некоему обычаю древнему: или в одежду женскую мужие облачатся и жены в мужескую: или наличники, яко же в странах Латинских зле обыкши творят». Митрополит русский Кирилл в XIII веке в правиле своем замечает: «Пакы же уведехом бесовская еще дьржаще обычая треклятых Еллин, в божественные праздьники позоры некакы бесовские творити, с свистанием и с кличем и въплем сзывающее некы скаредный пьяница, и бьющееся дрьколеием до самыя смерти и вьзимающе от убиваемых порты. На укоризну се бывает Божиим праздником и на досажение Божиим церквам. Паче о сем досажают нашему Спасу и Заступу, иже нас избави от проказы смертныя и от туги дьяволя и объвеселивай сердца наша святыми честьными праздьники» и т. д. Из древних письменных памятников видно, что с самого принятия христианской веры по XVIII столетие было много язычников в областях России и древних суеверий, к коим относятся и встреча с монахом как предвестие несчастья, обливание водой в праздники и на свадьбах и волшебства, против коих восставали иерархи российские. Даже в XVII веке митрополит Белогородский и Обоянский Мисаил в грамоте своей в Курск упоминает, что там «в Воскресные, Господские и Богородичные дни умножилось великое пьянство и бесовское глумление и скоморошество со всякими бесовскими играми: сходились по вечерам и во всенощных позорищах по улицам и на полях, слушать богомерзких песней и всяких бесовских игр; а о Рождестве Хр. и до Богоявленьяго дни сбиралися по вечерам и в нощи на бесовския игры» и т. д.

Как у римлян гладиаторские игры (ludi funebres), так у славян Тризна, соответствующая скифо-гуннской Strava, чешской Strowa, учреждены были в память усопших. «Уже поздно, – говорит Тертуллиан, – игры перешли от чествования богов и усопших к чествованию живых». Пиршество в честь мертвых, или Стирав а, по свидетельству византийских историков, было причиной великого бедствия славян в VI веке, тогда побитых греками

. У северных народов, по мнению Вормия, de rebus Danicis, Стправа было пиршество в память и честь усопших, на их могилах; о нем упоминает и Карл Великий в Капитул (VI, с. 194). Великая княгиня Ольга, в язычестве совершившая по своему мужу тризну, соединенную с убийствами, в христианстве своем, по сказанию наших летописателей, запретила сыну своему делать в память о себе тризну по обычаю языческому

. Как летописи ясно говорят, что кривичи, северяне, вятичи и радимичи, подобно римлянам, сожигали мертвых, то заведение это на Севере, особливо в Скандинавии общее, перенесено варяго-руссами в Россию и недавно повторялось при борьбе Греции с Турцией: тогда паргиноты, проданные Али-паше, покидая свою родину, сожгли кости своих предков. Самое слово Тризна, сходное с богемским tr?zneni – умерщвление, терзание, объясняется в Словаре Памвы Берынды поединком, ширмерством

. Посему очевидно, что она сопровождалась единоборствами, убийствами и терзаниями себе лица и груди на могиле покойника, как благоугодными тени его жертвами, и пиршеством, на коем поминались дела его с похвалами. К тризнам отнести можно Родительские (Parentalia, ????) и наши Радуницы, о коих скажем подробнее в своем месте.

Во многих германских и славянских землях доселе сохранились следы праздников в честь мертвых: в Саксонии, Лаузице, Богемии, Силезии и Польше народ хаживал 1 марта, в час рассвета, с факелами на кладбища и там приносил жертвы усопшим. На кладбищах, кои в Псковской и Тверской губерниях называются буями и буйвищами, доныне в Святки делают гадания. Празднование Семика приходилось в тот самый день, когда, по древнему обычаю, погребали и поминали убогих на скудельницах, или убогих домах. В Троицкую субботу, как видно из Стоглава, «сходились мужи и жены на жальники (то есть на кладбища) и плакали на могилах с великим кричанием, и когда там станут играть скоморохи и гудошники: то они перестанут плакать и начнут скакать, плясать и в ладоши бить на тех жальниках». С исключением последнего, подобный обряд наблюдается и доныне в Смоленской губернии. О лай Великий и другие описывают старинные обряды перед наступлением Великого поста в мертвое воскресение (Todsonntag), изгнания зимы, или смерти, кои встречаются у славянских и германских племен, а в Польше известен под именем Маржаны. В это же время франки совершали подобное торжество в память усопших, соединенное с мимическими представлениями и песнопениями.

2. К древним праздникам язычества принадлежат Русалии, кои совершались на Русальной неделе, то есть неделе Святых Отец. Вальсамон называет этот праздник древним, чужестранным, о коем упомянем особенно. При Длугоше в XV веке у поляков повторялось в Пятидесятницу языческое празднество Стадо, сходное с сибирской и московской Тюлпою, или Семиком

.

Иностранные путешественники в Россию XVII века описывают древний народный праздник, приходившийся в Петров день; тогда жены и девицы, дотоле сидевшие взаперти дома, наряженные выходили на луга и там качались на качелях и скакали на досках, пели песни в веселых хороводах с рукоплесканиями

. В Стоглаве упоминается о наливках, на кои хаживал народ в первый понедельник Петрова поста. Торжество сие вероятно совершалось в честь Ярилы, который и ныне около этого времени вспоминается в разных губерниях России, особливо северных и южных. В Тульской губернии на Петров день за час до рассвета крестьяне и крестьянки в праздничных нарядах сбираются на холм караулить солнце

, которое, по их мнению, согласному с мнением исландцев

, на своем восходе играет так, как и в светлое Воскресенье. Ладо воспевается в праздник солнца и в Семик, прообразующий в себе символический союз неба с землей и плодотворную любовь между обоими полами.

Из явлений в природе, столь ощутительных для человека, повороты солнца, разделяющие год на две равные части, были сильным поводом к учреждению среди племен славяно-русских праздников Коледы и Купали, сколь важных своим отношением к нуждам человека, столь же древним и по своему происхождению. Они не только существовали у славян, но и у многих народов Европы и Азии под разными только именами, имея символами своими в одном воду, в другом огонь. В них заметны сродное человеку стремление к сближению с духовным миром и поклонение первенствующим стихиям мира, которое, вероятно, есть остаток славянского богослужения; ибо на севере России доселе простой народ величает огонь и воду Царем и Царицей. Относящиеся к тому и другому празднику мифы – более физические, чем исторические. Византийские историки упоминают о принадлежностях праздника Коледы (рождение непобедимого Солнца, natalis Solis invicti, у римлян), известного у скандинавов под именем Jol, у англо-саксов под именем Материнской ночи (Moedre-nicht)

.

У земледельческих племен древнейшие и важнейшие праздники были после жатвы, кои только одни упоминаются у Гомера в «Одиссее» и «Илиаде»

. Как славяне были земледельческим народом, который, имея свою систему земледелия, сообщил оную и другим соседственным племенам, то они отправляли при начале и конце сельских работ разные праздники, коих следы и доныне сохраняются в дожинках, обжинках, засевках, досевках, толоках.

Датчанин Саксон в XII веке повествует о празднике, совершавшемся к Арконе, по собрании хлеба, в честь Световида, которому приносился медовый пирог (пряник) в рост человеческий. Самый Бел-бог, как виновник хорошей жатвы

, назывался богом мух вероятно потому, что в конце лета бывает множество мух. Славяне, посвящая земледельческие труды свои и плоды оных разным божествам, учреждали в честь их празднества, сходные с иудейским праздником жит первородных. Обычай этот перенесли они в свое христианство и доныне во многих странах России после жатвы приносят в церковь для освящения первые снопы и хлеб из первых зерен, а после выемки сотов из ульев – первые соты меда. Родившиеся от нужд и отношений общественных праздники житейские на Юге и Севере России получали различную физиономию как от климата, почвы и давности занятия земли, так равно и от нравов и образа жизни жителей, чем дальше к Северу, тем их было менее.

Как религиозные языческие, так и житейские праздники по своей внешности, внутренности и знаменованию изменялись в разные эпохи, в кои они протекали, именно: в языческую, или дохристианскую, греческую до татар, в восточно-европейскую от влияния татар, Литвы, Польши, и в западно-европейскую от Петра I до наших времен.

Не останавливаясь более здесь на язычестве славяно-русском, о коем выше сказано, перейдем к греческой христианской эпохе, в коей являлись следы оного; тогда коренные идеи у народа облекались в разные новые образы и проникали чуждые ему мысли, нередко выходила старая погудка на новый лад.

В разных областях России еще оставались древние поверья и обряды долго после введения веры христианской в Киеве и Новгороде.

При Несторе летописце, в праздники церковные святые храмы стояли пусты, и народ сходился на игрища деять позоры, по его выражению: Христиане суще, а жили по поганским обычаям. Являлись кудесники, или волхвы, как представители древнего язычества, и нередко возмущали простодушных жителей России, еще не твердых в христианстве, которые колебались между старым верованием и вновь принятой ими верой, между заблуждением и истиной. При новгородском епископе Феодоре весь народ принял сторону такого кудесника и хотел убить своего архипастыря, на стороне ж епископа остался один с боярами князь Глеб, который поразил топором проповедника язычества и тем кончил мятеж

. В XII веке св. Авраамий, сокрушивший чудесно кумир Велеса, или Волоса, крестил в Ростове многих язычников тогда, как этот город был Владимирской областью

; в XIII веке Муром наполнен был язычниками, как видно из жития Благоверного князя Константина

.

В эту эпоху встречаются языческие имена и прозвища, какие давались христианам, например Волосы, Водовики, Русалки

, двойственные имена языческие и христианские.

Когда татары изневоливали Россию, когда ее великие князья хаживали в Орду с выходом в течение более нежели двух веков, тогда свободнее продолжались различные языческие суеверия между жителями разобщенных областей России, закосневшими в оных. Хотя при монголо-татарах, с XIV века магометанах, самые князья и вельможи русские принуждены были проходить сквозь огонь, покланяться кусту и идолам; но как народ гнушался поганскими обычаями, то они и не могли в нем укорениться. Если и было влияние татар на Россию, то более внешнее, чем внутреннее

.