Оценить:
 Рейтинг: 3.67

Бретёр

Год написания книги
1847
<< 1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 >>
На страницу:
10 из 13
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

– Нет! нет, я не хочу вас рассорить.

– О боже мой, я для вас готов пожертвовать не только другом, но и… Между мной и господином Лучковым всё кончено! – поспешно прибавил Кистер.

Маша пристально взглянула ему в лицо.

– Ну, бог с ним! – сказала она. – Не станемте говорить о нем. Мне вперед урок. Я сама виновата. В течение нескольких месяцев я почти каждый день видела человека доброго, умного, веселого ласкового, который… – Маша смешалась и замешкалась, – который, кажется, меня тоже… немного… жаловал… и я, глупая, – быстро продолжала она, – предпочла ему… нет, нет, не предпочла, а…

Она потупила голову и с смущением замолчала.

Кистеру становилось страшно. «Быть не может!» – твердил он про себя.

– Марья Сергеевна! – заговорил он наконец.

Маша подняла голову и остановила на нем глаза, отягченные непролитыми слезами.

– Вы не угадываете, о ком я говорю? – спросила она.

Едва дыша, Кистер протянул руку. Маша тотчас с жаром схватилась за нее.

– Вы мой друг по-прежнему, не правда ли?.. Что ж вы не отвечаете?

– Я ваш друг, вы это знаете, – пробормотал он.

– И вы не осуждаете меня? Вы простили мне?.. Вы понимаете меня? Вы не смеетесь над девушкой, которая накануне назначила свидание одному, а сегодня говорит уже с другим, как я говорю с вами… Не правда ли, вы не смеетесь надо мною?.. – Лицо Маши рдело; она обеими руками держалась за руку Кистера…

– Смеяться над вами, – отвечал Кистер, – я… я… да я вас люблю… я вас люблю, – воскликнул он.

Маша закрыла себе лицо.

– Неужели ж вы давно не знаете, Марья Сергеевна, что я люблю вас?

X

Три недели после этого свиданья Кистер сидел один в своей комнате и писал следующее письмо к своей матери:

«Любезная матушка!

Спешу поделиться с вами большой радостью: я женюсь. Это известие вас, вероятно, только потому удивит, что в прежних моих письмах я даже не намекал на такую важную перемену в моей жизни, – а вы знаете, что я привык делиться с вами всеми моими чувствами, моими радостями и печалями. Причины моего молчания объяснить вам легко. Во-первых, я только недавно сам узнал, что я любим; а во-вторых, с моей стороны, я тоже недавно почувствовал всю силу собственной привязанности. В одном из первых моих писем отсюда я вам говорил о Перекатовых, наших соседях; я женюсь на их единственной дочери Марии. Я твердо уверен, что мы оба будем счастливы; она возбудила во мне не мгновенную страсть, но глубокое, искреннее чувство, в котором дружба слилась с любовью. Ее веселый, кроткий нрав вполне соответствует моим наклонностям. Она образованна, умна, прекрасно играет на фортепьяно… Если б вы могли ее видеть!! Посылаю вам ее портрет, мною нарисованный. Нечего, кажется, и говорить, что она во сто раз лучше своего портрета. Маша вас уже любит, как дочь, и не дождется дня свидания с вами. Я намерен выйти в отставку, поселиться в деревне и заняться хозяйством. У старика Перекатова четыреста душ в отличном состоянии. Вы видите, что и с этой, материальной, стороны нельзя не похвалить моего решения. Я беру отпуск и еду в Москву и к вам. Ждите меня недели через две, не более. Милая, добрая маменька – как я счастлив!.. Обнимите меня…» и т. д.

Кистер сложил и запечатал письмо, встал, подошел к окну, выкурил трубку, подумал немного и вернулся к столу. Он достал небольшой листок почтовой бумаги, тщательно обмакнул перо в чернила, но долго не начинал писать, хмурил брови, поднимал глаза к потолку, кусал конец пера… Наконец, он решился – и в течение четверти часа сочинил следующее послание:

«Милостивый государь

Авдей Иванович!

Со дня вашего последнего посещения (то есть в течение трех недель) вы мне не кланяетесь, не говорите со мной и как бы избегаете моей встречи. Всякий человек, бесспорно, в своих поступках волен; вам угодно было прекратить наше знакомство – и я, поверьте, не обращаюсь к вам с жалобой на вас же самих; я не намерен и не привык навязываться кому бы то ни было; мне довольно сознания моей правоты. Я пишу к вам теперь – по чувству долга. Я сделал предложение Марье Сергеевне Перекатовой и получил ее согласие, а также и согласие ее родителей. Сообщаю это известие – прямо и непосредственно вам, для избежания всяких недоразумений и подозрений. Откровенно признаюсь вам, м. г., что я не могу слишком заботиться о мнении человека, который сам не обращает малейшего внимания на мнения и чувства других людей, и пишу к вам единственно потому, что в этом случае я не хочу даже подать вида, как будто поступал или поступаю украдкой. Смею сказать: вы меня знаете – и не припишете моего теперешнего поступка какому-нибудь другому, дурному чувству. В последний раз говоря с вами, не могу не пожелать вам, в память нашей прежней дружбы, всех возможных земных благ.

С истинным уважением остаюсь, м. г.,

ваш покорный слуга

    Федор Кистер».

Федор Федорович отправил эту записку по адресу, оделся и велел заложить себе коляску. Веселый и беззаботный, ходил он, напевая, по своей комнатке, подпрыгнул даже раза два, свернул тетрадь романсов в трубочку и перевязал ее голубой ленточкой… Дверь отворилась – и в сюртуке, без эполет, с фуражкой на голове, вошел Лучков. Изумленный Кистер остановился среди комнаты, не доделав розетки.

– Вы женитесь на Перекатовой? – спросил спокойным голосом Авдей.

Кистер вспыхнул.

– Милостивый государь, – начал он, – входя в комнату, порядочные люди снимают шапку и здороваются.

– Извините-с, – отрывисто возразил бретёр и снял фуражку. – Здравствуйте.

– Здравствуйте, господин Лучков. Вы меня спрашиваете, женюсь ли я на девице Перекатовой? Разве вы не прочли моего письма?

– Я ваше письмо прочел. Вы женитесь. Поздравляю.

– Принимаю ваше поздравление и благодарю вас. Но я должен ехать.

– Я желал бы объясниться с вами, Федор Федорыч.

– Извольте, с удовольствием, – отвечал добряк. – Я, признаться, ждал этого объяснения. Ваше поведение со мной так странно, и я, с своей стороны, кажется, не заслуживал…. по крайней мере не мог ожидать… Но не угодно ли вам сесть? Не хотите ли трубки?

Лучков сел. В его движениях замечалась усталость. Он повел усами и поднял брови.

– Скажите, Федор Федорыч, – начал он наконец, – зачем вы так долго со мной притворялись?

– Как это?

– Зачем вы прикидывались таким… безукоризненным созданием, когда вы такой же человек, как и все мы, грешные?

– Я вас не понимаю… Уж не оскорбил ли я вас чем-нибудь?..

– Вы меня не понимаете… положим. Я постараюсь говорить яснее. Скажите мне, например, откровенно: давно вы чувствовали расположение к девице Перекатовой или воспылали страстью внезапной?

– Я бы не желал говорить с вами, Авдей Иваныч, о моих отношениях к Марье Сергеевне, – холодно отвечал Кистер.

– Так-с. Как угодно. Только вы уж сделайте одолжение, позвольте мне думать, что вы меня дурачили.

Авдей говорил очень медленно и с расстановкой.

– Вы не можете этого думать, Авдей Иваныч; вы меня знаете.

– Я вас знаю?.. кто вас знает? Чужая душа – темный лес, а товар лицом показывается. Я знаю, что вы читаете немецкие стихи с большим чувством и даже со слезами на глазах; я знаю, что на стенах своей квартиры вы развесили разные географические карты; я знаю, что вы содержите свою персону в опрятности; это я знаю… а больше я ничего не знаю…

Кистер начал сердиться.

– Позвольте узнать, – спросил он, наконец, – какая цель вашего посещения? Вы три недели со мной не кланялись, а теперь пришли ко мне, кажется, с намерением трунить надо мной. Я не мальчик, милостивый государь, и не позволю никому…
<< 1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 >>
На страницу:
10 из 13