Нахлебник

Писарской список первой редакции комедии, запрещенной в 1849 г. Список на 104 листах, из которых три листа чистых. Хранится в ЦГАЛИ (ф. 509, оп. 1, ед. хр. 26). На первом листе дарственная надпись: «Петру Яковлевичу Чаадаеву в знак искренней дружбы от автора» (см. фотоснимок с этого листа в «Бюллетенях Государственного литературного музея. И. С. Тургенев. Рукописи, переписка и документы». М., 1935, с. 18). В текст списка рукой Тургенева внесено 29 исправлений, устраняющих ошибки переписчика, а в нескольких случаях уточняющих текст первой редакции (см. с. 593).

Чаадаевская копия «Нахлебника», как и список комедии, сохранившийся в архиве Станкевича (см. ниже), разбита на явления.

Типографские гранки текста, набранного для третьего номера журнала «Отечественные записки» 1849 г. и запрещенного цензурой 22 февраля того же года, на шести больших листах. На каждом из них отметка: «16 февраля»; на обороте пятого листа надписано: «Г-ну Цензору Фрейгангу. Отечеств. Зап. Из тип. Глазунова». На обороте второго листа карандашная отметка: «К делу 1849 г. под № 8». Текст гранок испещрен карандашом цензора – многие слова и строки исключены, некоторые заменены другими (см. с. 590). Гранки запрещенного текста «Нахлебника», обнаруженные при разборе архива Главного Управления по делам печати в 1917 г., были опубликованы: Лит Музеум, с. 187–257 и 368–380. Хранятся в ЦГИАЛ. Второй экземпляр этих гранок, без цензурных поправок, хранится в ГПБ, ф. А. А. Краевского, см.: Отчет ИПБ за 1889 г., СПб., 1893, приложение, с. 78.

Список первого акта пьесы, сохранившийся в архиве семьи Станкевичей (ГИМ, ф. 351, ед. хр. 106, лл. 57–74). Список восходит к автографу первой редакции пьесы, но разбит на явления. Посвящение отсутствует. На первом листе отмечены фамилии исполнителей основных ролей пьесы, готовившейся зимою 1849–1850 г. к постановке в доме Станкевичей, с М. С. Щепкиным в главной роли. См. об этом несостоявшемся спектакле с. 592.

Совр, 1857, № 3, с. 81–133.

Таблица дополнений и поправок, сделанных Тургеневым для издания 1869 г. при вычитке журнального текста (1857 г.). Беловой автограф, хранящийся в ГИМ (ф. И. Е. Забелина, № 440, ед. хр. 1265, лл. 160–163).

Т, Соч, 1869, ч. VII, с. 147–225.

Т, Соч, 1880, т. 10, с. 149–226.

Впервые опубликовано: Совр, 1857, № 3, с. 81–133, под заглавием «Чужой хлеб. Комедия в двух действиях», с подписью: Иван Тургенев. Этот текст пьесы являлся переработкой первой ее редакции, написанной в 1848 г. и предназначенной, под названием «Нахлебник», для третьего номера «Отечественных записок» 1849 г., но, запрещенной цензурой 22 февраля 1849 г. Третья редакция пьесы, над которой Тургенев работал в 1861 г. при подготовке ее к постановке в Москве, в бенефис М. С. Щепкина, впервые была опубликована в Т, Соч, 1869, ч. VII. В этой редакции «Нахлебник» перепечатывался во всех последующих изданиях сочинений Тургенева.

В настоящем издании комедия «Нахлебник» печатается по последнему авторизованному тексту (Т, Соч, 1880), с устранением некоторых дефектов текста, во-первых, отмеченных самим автором и, во-вторых, им не замеченных, но требуемых контекстом и подтверждаемых рукописями и предшествующими изданиями.

К первым относятся ошибки в репликах: Трембинского (с. 132) – «Вот еще … велика беда» вместо правильного: «Вот еще … велика беда … оставьте», Елецкого (с. 133) – «Да вы что ж, господа, не садитесь» вместо правильного: «Да вы что ж, господа, не садитесь… Милости просим», Тропачева (с. 133) – «apartait» вместо: «parfait», Ольги (с. 151) – «Что же вы так спешите» вместо: «Что же вы так спешите… Погодите», Кузовкина (с. 168) – «хлеба ломать» вместо: «хлеба ломоть».

Ко вторым относятся: пропуск данных о возрасте Трембинского («40 лет») в перечне «действующих лиц» (с. 114); «голос девок» вместо правильного: «голоса девок» в ремарке на с. 122; «кланяется ему раз» вместо: «кланяется ему еще раз» (с. 123); «Карпачов пойдем с нами» вместо: «Карпачов пойдет с нами» (с. 131); «указывая Карпачову на рюмку, Кузог. кина» вместо: «указывая Карпачову на рюмку, Кузовкину» (с. 136); «изъяснюсь» вместо: «изъясняюсь» (с. 139); «вино уже давно его разобрало» вместо правильного: «вино уже давно его разбирало» (с. 143); «в руках бумаги» вместо: «в руках бумага» (с. 166).

Самым ранним свидетельством Тургенева о «Нахлебнике» является случайное упоминание в его парижском письме от 5(17) января 1848 г. к Полине Виардо о работе над «комедией», предназначенной «для одного московского актера» («je travaille ? une comеdie destinеe ? un acteur de Moscou»). Этим актером был M. С. Щепкин, лично никак еще не связанный с Тургеневым, но друг Белинского и Герцена, самых близких Тургеневу в эту пору деятелей русской передовой литературно-общественной мысли. В те дни, когда писался «Нахлебник», Белинский в своем последнем программном литературном обзоре – «Взгляд на русскую литературу 1847 года», раскрывая общественно-политическое значение романа Герцена «Кто виноват?», объяснял своим читателям, что произведение это от начала и до конца вдохновляется мыслью «о достоинстве человеческом, которое унижается предрассудками, невежеством и унижается то несправедливостью человека к своему ближнему, то собственным добровольным искажением самого себя» (Белинский, т. X, с. 319–320). В легальной форме Белинский повторял здесь в сущности то же самое, что было провозглашено им в его знаменитом Зальцбруннском письме к Гоголю, когда он, дискредитируя правящий класс и мобилизуя передовую общественность на борьбу с крепостничеством и абсолютизмом, говорил о необходимости «пробуждения в народе чувства человеческого достоинства, столько веков потерянного в грязи и неволе», о «нравах и законах, сообразных не с учением церкви, а с здравым смыслом и справедливостью».

Отвечая тем же литературно-политическим задачам, комедия «Нахлебник» по своему общественному звучанию была близка одновременно с нею писавшимся рассказам из цикла «Записки охотника», имевшим по официальному признанию министерства народного просвещения и Главного управления цензуры от 2 августа 1852 г. в записке на имя Николая I, – «решительное направление к унижению помещиков», представляемых «вообще или в смешном и карикатурном, или чаще в предосудительном для их чести виде», что «без сомнения послужить может к уменьшению уважения к дворянскому сословию со стороны читателей других состоянии» (Лит Музеум, с. 316–317).

Революция 1848 года, в которой Тургенев непосредственного участия, как известно, не принимал, но событиями которой был глубоко захвачен (см. письма его к Полине Виардо в 1848 г. и позднейшие рассказы «Человек в серых очках» и «Наши послали»), на несколько месяцев оторвала Тургенева от работы и над «Записками охотника» и над «Нахлебником». Очень показательно, однако, что в черновой рукописи последнего, вместе с обычными для ранних автографов Тургенева рисунками и записями на полях фамилий тех или иных исторических лиц (Гёте, Софи Ларош, Шарлотта фон Штейн, Беттина Брентано), появляются в разных вариантах имена А. Ледрю-Роллена, министра внутренних дел временного революционного правительства, Роберта Блюма, вице-председателя франкфуртского парламента, расстрелянного в Вене в 1848 г., а из русских эмигрантов, живших в это время в Париже, фамилии Герцена, Бакунина, Сазонова, Головина. Ближе всех из них был Тургеневу в эту пору Герцен, в письме которого от 5 августа 1848 г. из Парижа к московским друзьям сохранились очень скупые, но многозначительные строки о том, что автор «Записок охотника» пишет пьесу «для Михаила Семеновича» (Герцен, т. XXIII, с. 90). Еще через два месяца, в письме от 8(20) октября сам Тургенев извещал Полину Виардо, что рассчитывает закончить эту пьесу дней через десять, к своему возвращению из Гиера в Париж.

Литературная отделка комедии несколько задержалась, а потому, отправляя в Москву только первый акт «Нахлебника» (с оказией, через И. В. Селиванова), Тургенев писал Щепкину 27 октября (8 ноября) 1848 г. о том, что второе действие пьесы, которое он «не успел окончить переписыванием», в ближайшие дни будет отправлено им в Москву по почте. Письмо заканчивалось следующими словами: «Прошу у Вас извинение за долгое отлагательство, желаю, чтобы мой труд Вам понравился. Если Вы найдете достойным Вашего таланта приняться за него, – я другой награды не требую. Приятели, которым я здесь прочел мою комедию – наговорили мне много любезностей по ее поводу; я, может быть, им оттого могу несколько верить, что вообще эти приятели довольно строго отзывались об моих трудах. Но как бы то ни было – лишь бы мой „Нахлебник“ Вам понравился и вызвал бы Вашу творческую деятельность! Боюсь я – не опоздал ли я немного. Сверх того, прошу Вас – если Вы возьмете мою комедию для своего бенефиса – не говорить заранее, кто ее написал; на меня дирекция, я знаю, втайне гневается за критику гедеоновского „Ляпунова“ в „От<ечественных> записках“ – и с большим удовольствием готова нагадить мне.[8 - Тургенев имеет в виду свой критический разбор драмы С. А. Гедеонова «Смерть Ляпунова», опубликованный в 1846 г. в «Отечественных записках» (см. наст. изд., Сочинения, т. 1, с. 236–250). Автор пьесы был сыном А. М. Гедеонова, директора императорских театров.] Впрочем, я отдаю Вам свое произведение в полное распоряжение: делайте из него, что хотите. Как бы я был рад, если бы я мог присутствовать при первом представлении! Но об этом, кажется, нечего думать».

В этот же день, с тою же «оказией», Герцен в письме из Парижа к Т. Н. Грановскому, Н. X. Кетчеру, Е. Ф. и М. Ф. Коршам и H. M. Сатину сообщал, что «драма, которую пишет Тургенев, – просто объеденье» (Герцен, т. XXIII, с. 114), а Н. А. Герцен, присутствовавшая на чтении пьесы в Париже, с волнением писала 6(18) декабря П. В. Анненкову: «Если вы будете в Москве во время представления <…> комедии „Нахлебник“ (которая мне ужасно нравится), напишите мне эффект, следствие и проч., как на своих, так и на чужих» (Анненков и его друзья, с. 631).

В письме от 3 (15) декабря 1848 г., прося подтвердить получение второго акта комедии и поделиться впечатлениями от него, Тургенев писал Щепкину: «Приятель наш Г<ерцен> <…> сделал два небольших замечания, которые просил меня сообщить Вам (и с которыми я совершенно согласен). Во-первых, он находит, что Кузовкину не след носить дворянский сюртук – а частный; а во-вторых, он в сцене, где Елецкий выходит от жены, уже все узнавши, и видит, что Тропачев забавляется над Кузовкиным – в словах: „Да-с, Флегонт Александрыч, я, признаюсь, удивляюсь, что Вам за охота с Вашим воспитаньем, с Вашим образованьем заниматься такими, смею сказать, пустыми шутками“ – предлагает „смею сказать“ заменить фразой – „извините за выраженье“ – потому что, по его мнению, смею сказать – не идет в устах петербургского чиновника. Я с ним вполне согласен – притом же это такая мелочь, что я бы устыдился писать Вам о ней, если б он этого не потребовал».

Справка о «дворянском» сюртуке Кузовкина после этого письма была снята (ее нет поэтому и в запрещенных цензурою типографских гранках пьесы), а выражение «смею сказать» осталось.

Первая черновая редакция «Нахлебника» (см.: Т, ПСС и П, Сочинения, т. II, с. 330), датируемая январем – октябрем 1848 г., позволяет установить, что все образы комедии, все детали ее фабулы и сценария определились с самого начала с предельной четкостью и остротой. Как свидетельствует рукопись комедии, многочисленные исправления ее начального текста имели в виду и на первом этапе создания пьесы и в дальнейшей работе над ней не идейно-тематическую и не композиционную, а прежде всего стилистическую отделку «Нахлебника».

Других существенных исправлений в первой редакции комедии было совсем немного – они относились или к уточнению возраста действующих лиц (в черновой редакции пьесы Кузовкину не 50, а 60 лет, Тропачеву – 40, а не 36, Карпачову – 30 лет, а не 40, Егору Карташову – 50, а не 60), их имущественного и социального положения, их физического состояния (Тропачев был владельцем не 400, а 350 крепостных душ, о Ваське сказано было, что он «казачок, как все казачки», о дряхлом портном Анпадисте, – что он «говорит сиплым и глухим голосом»).

Более тонко мотивированы были при перебеливании текста комедии и некоторые детали отношений Ольги Елецкой и Кузовкина после того, как она узнает, что он ее отец (см. с. 150–173). Все другие изменения, внесенные в первую редакцию пьесы при ее переписке в конце 1848 г., были менее значительны.

Комедия «Нахлебник» создавалась в пору работы Тургенева над рассказами из цикла «Записки охотника», а потому совершенно естественной является тесная связь фабульного материала его пьесы с некоторыми образами и ситуациями, впервые намеченными в «Моем соседе Радилове» или несколько позже в «Чертопханове и Недопюскине». Напомним сцены увеселения молодых господ престарелым Федором Михеичем («Тоже был помещик – и богатый, да разорился – вот проживает теперь у меня») в первом из этих рассказов (Совр, 1847, № 5, с. 143–147), или еще более волнующие страницы о другой жертве «подчиненного существования» – Тихоне Недопюскине, послужившем на своем веку «тяжелой прихоти, заспанной и злобной скуке праздного барства» (Совр, 1849, № 2, с. 300–301). Характерно, что даже фамилия будущего героя «Нахлебника» мелькнула уже в очерке «Петр Петрович Каратаев»: «Смотрю, едет ко мне исправник <…> Степан Сергеевич Кузовкин, хороший человек, то есть, в сущности, человек не хороший» (Совр, 1847, № 2, с. 207).

Постановка комедии Тургенева в Москве ожидалась как событие большой литературно-общественной значимости.

11 декабря 1848 г. М. В. Станкевич писала из Москвы своим родным о том, что М. С. Щепкин читал «Нахлебника» в ее доме, в присутствии П. Л. Пикулина и А. Н. Афанасьева: «„Нахлебник“ чудная пьеса, Михайло Семенович расплакался, читая ее и воображая, как хороша она будет на сцене. Гоголь назвал ее безнравственною, из этого можно заключить о ее достоинстве. До сих пор она еще в цензуре. В ней на сцене богатые помещики и мелкопоместные бедняки, над которыми первые потешаются, и тут-то выходит настоящая трагедия. Может быть, эта пьеса будет напечатана в „Современнике“» (Т, ПСС и П, Сочинения, т. II, с. 587).

Слухи о «Нахлебнике» очень скоро дошли и до петербургских друзей Тургенева. «Комедии Вашей для Щепкина не читал, но слышал про нее», – писал ему 17 декабря 1848 г. Некрасов, впоследствии ставший одним из самых больших почитателей «Нахлебника» (Некрасов, т. X, с. 121 и 141).

Вопрос о публикации новой комедии занимал Тургенева несравненно менее, чем возможность ее постановки: «31-го числа января (т. е. через 24 дня) будет дана в Москве для бенефиса Щепкина моя комедия в двух актах под названием „Нахлебник“. Хотите Вы ее напечатать в „О<течественных> з<аписках>“? – если она не шлепнется, разумеется? – запрашивал Тургенев 7(19) января 1849 г. А. А. Краевского. – Я сегодня же пишу об этом Щепкину, который тотчас, по получении от Вас письма – Вам ее вышлет. Только, ради бога, чтобы не было опечаток». Письмо заканчивалось просьбой: «Если Вы напечатаете „Н<ахлебник>а“, то велите поставить: Посвящена М<ихайл>е С<еменович>у Щепкину. Если можно, напечатайте 10 отдельных экземпляров. 8 доставьте брату, а 2 перешлите мне».

Письмо это свидетельствует о том, что Тургенев и не подозревал о возможности запрещения пьесы как для сцены, так и для печати. Не мог он знать и того, что его московские друзья решили использовать задержку комедии в театральной цензуре для скорейшего ее опубликования.

«Спешу вам послать пьесу Тургенева, которую вчера взял я от Щепкина, – писал В. П. Боткин 9 февраля 1849 г. А. А. Краевскому, – он был в недоумении, кому послать ее: вам или „Современнику“. Хотя он и получил письмо от Тургенева, где он пишет, чтобы пьесу послать вам, но вместе с этим Щепкин получил письмо и от Некрасова, в котором Некрасов просит прислать пьесу ему. Я разрешил эти сомнения, присоветовав следовать письму самого автора. Щепкин покорно просит об одном. Пьеса эта не запрещена еще формально театр<альною> ценсурой; но Щепкина уведомила дирекция, что об этом, идет переписка, след., она к бенефису его и не могла поспеть. После этого он ничего не знает о театральной судьбе ее. Итак, узнайте о ней. А потом Щепкину хочется ее публично прочесть, но для этого она должна быть пропущена ценсурой. И хочется ему прочесть постом. След., нужно, чтобы она как можно скорее была представлена в ценсуру. Итак, нельзя ли сделать, чтоб вы представили ее поскорее в ценсуру и тотчас, если она будет пропущена, известили хотя меня, а я тотчас дам знать ему. Впрочем, если Щепкин замедлял прислать ее к вам, то это потому, что Тургенев пишет, чтобы послать ее вам, когда вы напишете Щепкину письмо об этом. Пока прощайте. Сделайте для Щепкина, ради бога. Да поскорее в ценсуру. Щепкин <просит> еще отпечатать отдельно 10 экземпляров» (Отчет ИПБ за 1889 г., приложения, с. 94).

О задержке пьесы в театральной цензуре Тургенев узнал довольно поздно: «Я, ей же ей, не понимаю, что могла найти цензура в „Нахлебнике“, и с нетерпением ожидаю результата вашей попытки его напечатать, – писал Тургенев 1 марта 1849 г. Краевскому. – Вся комедия, как вы увидите, написана более для одной роли, и вы можете себе представить, как мне было неприятно неисполнение „Нахлебника“ в его бенефис. Ну, однако, дело сделано, и я желаю только, чтобы в вашем журнале ее бы не исказили».

Как свидетельствуют многочисленные исключения, сокращения и поправки, сделанные цензорами «Отечественных записок» в тексте типографских гранок, первоначально предполагалось, что комедия Тургенева в результате этой правки может быть освобождена от наиболее криминальных сцен, строк и слов, препятствующих разрешению ее к печати. Из текста «Нахлебника» было изъято всё то, что подчеркивало связь ее персонажей с крепостным бытом и государственной службой (например, ремарки о числе душ, которыми владеет тот или иной помещик, упоминания о чинах и званиях персонажей – «коллежский советник», «голосом начальника отделения», «Вы барин, человек знатный», «Корины – фамилия ведь тоже старинная, столбовая», прямые и косвенные свидетельства о «крещеной собственности» (например: «мужики, словно куропатки, бегут, бегут», «с деревни бестягольных нагнали», «свежая девка», «сильно заезженный и севший на ноги дворовый» и т. п.).

Устранение всех этих щекотливых слов и строк было осуществлено цензорами без особых трудностей (см.: Лит Музеум, с. 379–380). Но совершенно безнадежными оказались их попытки ослабить впечатление от самой фабулы пьесы, основные линии развития которой объективно дискредитировали правящий класс, дискредитировали изнутри, обнажая самую природу «дикого барства» во всех противоречиях его быта, этики, политического и социального поведения.

«Рассказ Кузовкина, на котором основан главный интерес комедии, – отмечалось в заключительной части представления цензоров А. И. Фрейганга и Ю. Е. Шидловского в С.-Петербургский цензурный комитет, – делает ее произведением безнравственным, которое, кроме того, бросает тень на дворянское сословие. В комедии, кроме шута Кузовкина, выставлены в жалком и презрительной виде еще два другие подобные ему бедняки: Карпачев и Иванов, соседи Елецких. По этим причинам комедия „Нахлебник“ к напечатанию дозволена быть не может». Как свидетельствует протокол С.-Петербургского цензурного комитета от 22 февраля 1849 г., рапорт цензоров «Отечественных записок» не встретил никаких возражений, и комедия Тургенева, как произведение «совершенно безнравственное и наполненное выходками против русских дворян, представляемых в презрительном виде», была запрещена к печати, с тем, чтобы «корректурные листы оной оставлены были при деле».[9 - Выписка из журнала заседания С.-Петербургского цензурного комитета от 22 февраля 1849 г., куда вошли в основных своих частях оба донесения членов комитета, рассматривавших пьесу Тургенева, полностью опубликована: Лит Музеум, с. 369–370.]

«Увы и трижды увы, Иван Сергеевич! – писал Краевский 11(23) марта 1849 г. Тургеневу, узнав о решении С.-Петербургского цензурного комитета. – „Нахлебник“ не прошел сквозь утесы и завяз в них со всеми своими потрохами; ни одной строчки не уцелело; и это решение не одного, не двух голосов, а целого синедриона. Я спрашивал, почему же и за что: мне сказали, что нельзя указать собственно ни на один характер, который бы шокировал, ни на один факт, который был бы уж чересчур соблазнителен, но по всей комедии проходит что-то нехорошее; пожалуй, дескать, можно бы из нее кое-что повыкинуть, но тогда уж в ней и собачьего смысла не останется; да притом и погода на дворе стоит серая, и разные хорошие господа не перестают хмурить брови, посматривая на русскую прессу, и пр. и пр. Что тут было говорить? Пошел я домой, понурив голову и глубоко скорбя, что „Отеч. записки“ лишились такой славной вещицы, которая мне понравилась более всех „Записок охотника“» (Лит Арх, кн. 4, с. 378–380).

«„Нахлебник“ Ваш не пошел – этого бы не случилось, если б он попал к нам, а теперь он погиб невозвратно», – замечал в письме к Тургеневу от 27 марта 1849 г. Некрасов, раздосадованный тем, что пьеса была отдана в «Отечественные записки», а не в «Современник» (Некрасов, т. X, с. 129). Сам автор дважды запрещенной пьесы признавался в письме к Краевскому от 2(14) апреля 1849 г., что он никак «но ожидал поражения на голову „Нахлебника“».

Под впечатлением вестей о запрещении публикации и постановки «Нахлебника» в кругу парижских друзей Тургенева возникает проект издания его комедии на французском языке. Судя по письму Тургенева к Полине Виардо от 8 июля 1849 г., этим переводом должен был заняться он сам в Куртавнеле, но, уезжая на лето из Парижа, он по ошибке захватил с собою в деревню вместо рукописи «Нахлебника» какую-то другую тетрадь. Перевод, задуманный в 1849 г., осуществлен был им лишь девять лет спустя, в сотрудничестве с Луи Виардо, и появился в свет, под названием «Le pain d’autrui», в двухтомнике произведений Тургенева, выпущенном на французском языке в Париже («Sc?nes de la vie russe» par M. I. Tourguеneff. Deuxi?me sеrie. Traduite avec la collaboration de l’auteur par Louis Viardot. Paris, 1858, p. 157–224).

Задержка «Нахлебника» в цензуре, а потом и его запрещение необычайно подняли интерес к этой комедии в широких литературных и общественных кругах.

«„Нахлебник“ Тургенева очень хорош, хотя основной мотив и не совсем идет к русской жизни, – писал В. П. Боткин 10 марта 1849 г. П. В. Анненкову – На сцене эта пьеса произвела бы фурор и Щепкин был бы превосходен. Она завязла, как вы уже, конечно, знаете, в известном болоте и дана не была». Письмо заканчивалось, однако, сообщением о том, что «у Щепкина будет сыгран „Нахлебник“ в доме. Теперь репетиции идут» (Анненков и его друзья, с. 557). Об этом же готовившемся спектакле вспоминает А. В. Щепкина (Русский архив, 1889, № 4, с. 538).

Копия первого акта запрещенной комедии, обнаруженная в архиве А. В. Станкевича, позволяет установить, как были распределены М. С. Щепкиным роли в затеянном им домашнем спектакле. Кузовкина должен был играть он сам, Ольгу – М. В. Станкевич, Елецкого – П. Барсов, Тропачева – А. В. Станкевич, Иванова – А. С. Щепкин, Карпачова – А. Н. Афанасьев, Трембинского – Н. М. Щепкин, Карташова – К. П. Барсов, Прасковью Ивановну – А. В. Щепкина, Машу – И. А. Бояркина, Анпадиста – И. К. Бабст, Петра – А. М. Щепкин, Ваську – Аркадий Иванов (ГИМ, ф. 351, ед. хр. 106, л. 1 об.).

Постановка эта была сорвана только потому, что комедия Тургенева оказалась в числе запрещенных литературных произведений, остановивших на себе внимание органов III Отделения во время секретного дознания по делу М. В. Петрашевского и его окружения.

«Рукописная литература в Москве в большом ходу, – писал петрашевец А. Н. Плещеев, извещая 26 марта 1849 г. своего приятеля С. Ф. Дурова о настроениях передовой московской общественности. – Теперь все восхищаются письмом Белинского к Гоголю, пиеской Искандера „Перед грозой“ и комедией Тургенева „Нахлебник“» (Полярная звезда на 1862 г. Лондон, 1861. Кн. VII, вып. 1, с. 71). Это письмо, перлюстрированное секретной полицейской агентурой, обсуждалось, как свидетельствуют показания А. И. Пальма, на одной из «пятниц» в кружке Петрашевского («Дело петрашевцев», 1951, т. III. с. 273).

Самый факт объединения в одном ряду письма Белинского к Гоголю и комедии Тургенева «Нахлебник» был настолько политически выразителен, что о разрешении «Нахлебника» на сцене не могло быть и речи. В связи с этим 10 сентября 1849 г., за три недели до начала суда над петрашевцами, управляющий III Отделением генерал-лейтенант Л. В. Дубельт утвердил рапорт театрального цензора С. А. Гедеонова о запрещении «Нахлебника», как произведения «равно оскорбляющего и нравственность и дворянское сословие» (ЦГИАЛ, ф. 780, рапорт № 25. Ср.: Дризен Н. В. Драматическая цензура двух эпох. Пг., <1917>, с. 77).

Однако и после этого акта комедия Тургенева продолжала распространяться в списках и читаться на литературных вечерах. Так, 5 ноября 1849 г. П. А. Плетнев писал Я. К. Гроту из Петербурга: «Третьего дня вечером я с женою был у Одоевских, которые собрали весь beau monde слушать Щепкина, читавшего Тургенева новую комедию в прозе: „Нахлебник“. Целое больше походит на анекдот, нежели на комедию. Но одно лицо (именно нахлебник) так чудесно обрисовано, в такое трогательное поставлено положение <…>, что нельзя не признать в авторе истинного таланта» (Переписка Грота с Плетневым, т. III, с. 487).

Успех «Нахлебника» на вечере у кн. В. Ф. Одоевского имел в виду Тургенев в своем письме от 1 декабря 1849 г. из Парижа к Краевскому: «На днях я прочел в одном письме гр. <М. Ю.> Виельгорского весьма большие похвалы моему „Нахлебнику“, которого в одном обществе прочел Щепкин. Граф прибавляет: „Cette pi?ce n’a pas encore еtе jouеe“. Стало быть, есть надежда, что ее дадут и в таком случае позволят печатать. Вот вам и пожива. Но я наперед прошу, чтобы никаких важных изменений в этой комедии не было. Лучше ее вовсе не печатать, чем напечатать изуродованную».

В эту же зиму 1849/50 г. М. С. Щепкин прочел «Нахлебника» в Петербурге министру императорского двора кн. П. М. Волконскому, который, удивившись, что пьеса эта не пропущена цензурой, вызвался устроить ее чтение на одном из литературных вечеров у царицы (Лит Арх, кн. 4, с. 388). Это чтение по случайным причинам не состоялось, но какие-то слухи о возможности снятия запрета с «Нахлебника» вновь дошли до Тургенева, который писал об этом 24 марта 1850 г. Краевскому. После возвращения летом 1850 г. в Россию Тургенев уже не возлагал никаких надежд на возможность публикации «Нахлебника». Поэтому, вероятно, он и заказал новую копию с рукописи своей запрещенной комедии и, выправив ее самым тщательным образом, поднес свою пьесу «в знак истинной дружбы» лидеру московской оппозиционной общественности П. Я. Чаадаеву (см. с. 584).

Исправляя ошибки переписчика, Тургенев, как установлено Л. В. Крестовой, внес в текст несколько изменений, неучтенных в позднейших изданиях комедии. Так, в первом действии, в реплике Трембинского: «Вы понимаете, надо господ как следует встретить» (с. 117 наст. тома) после «надо» вставлено «ж»; во втором действии, в реплике Елецкого изменена ремарка – вместо: «Подумав немного» (с. 149) написано: «Торопливо». В реплике Тропачева: «А! боже мой, – и вы тут?» (с. 161) вместо зачеркнутого: «боже» вписано: «милый».

Под цензурным запретом «пьеса с причиной», как называл «Нахлебника» Гоголь (Рус Сл, 1859, № 5, с. 22. Ср.: Сочинения А. Григорьева, т. 1, 1876, с. 350), продолжала оставаться не только до смерти Николая I, но и в первые годы нового царствования.

С мертвой точки вопрос о публикации «Нахлебника» сдвинулся лишь в связи с задуманным в кругу петербургских друзей Тургенева отдельным изданием всех его «сцен и комедий»[10 - В 1852 г., в пору невольного пребывания Тургенева в Спасском, один из его молодых знакомцев И. Ф. Миницкий обратился к нему с предложением напечатать комедию «Нахлебник» в Одессе. В ответном письме от 5 октября 1852 г. Тургенев отказался от этого проекта, но в ноябре 1853 г. всё же распорядился об изготовлении для Миницкого копии запрещенной пьесы. См. сводку материалов об этом в публикации Г. Э. Водневой «Из переписки о комедии „Нахлебник“» (Лит Арх, кн. 4, с. 375–378).]. В специальной инструкции, составленной Некрасовым 6 августа 1856 г. для Д. Я. Колбасина, на которого была возложена реализация этого издательского плана, предусматривалось включение в двухтомник всех пьес Тургенева, в том числе и ранее запрещенных цензурой. В этом документе особо не отмечалась, но бесспорно имелась в виду предварительная публикация комедии «Нахлебник» в одном из ближайших номеров «Современника».

И в самом деле, письма Тургенева из Парижа к И. И. Панаеву от 21 сентября и 3 октября (ст. стиля) 1856 г. прямо свидетельствуют о том, что «Нахлебник» предназначался сперва для декабрьской, а затем январской и февральской книг «Современника». Отправка комедии в Петербург задерживалась с месяца на месяц из-за несогласия Тургенева печатать «Нахлебника» в прежней редакции и отсутствия у него досуга для работы над правкой устаревшего, с его точки зрения, текста.

«Я нисколько не прочь от печатания „Нахлебника“ – и кое-что даже переделал и сократил, – писал Тургенев 6(18) января 1857 г. Анненкову. – Поправки эти я немедленно вышлю Панаеву – они еще ко 2-му номеру поспеют». Несмотря на всю категоричность этого заявления об окончании работы над переделкой комедии, отправлена она была в редакцию «Современника» только через пять недель: «Я отправил слегка выправленного „Нахлебника“ (с переменою заглавия) Панаеву. – писал Тургенев Колбасину 16(28) февраля 1857 г., – посмотрим, пропустит ли цензора». О том же, с каким нетерпением ожидалась пьеса Тургенева в редакции «Современника», свидетельствует письмо Н. Г. Чернышевского к Некрасову от 13 февраля 1857 г.: «Очень обрадовало меня известие (в Вашем письме к Ив. Ив. Панаеву), – писал он из Парижа, – что Вы, Николай Алексеевич, уговорили Тургенева прислать „Нахлебника“ на 3-ью книжку и заняться обработкою романа. Без „Нахлебника“ и 3-я книжка была бы так же неудовлетворительна, как 2-ая» (Чернышевский, т. XIV, с. 339).