История села Мотовилово. Тетрадь 7 (1925 г.)

– Нет, не стыдно. У меня ничего непристойного не видно! – стараясь, отговорится, отчеканила Анка.

– Что космы-то распустила, как русалка!? – с недовольством нахмурившись, возмущенно пробурчал дедушка, поддерживая Федора в обличениях Анки.

– Девка, совсем извертелась, может и до беды довести себя! – высказалась и бабушка Дуня.

– А ты, погляди-ка, бесстыдница, как у тебя зад-то выпятился и перед-то выщелкнулся. Вот так-то вы, парней-то и раззадориваете! Вот взять крапивы, да и напороть тебе жопу то! – полыхнул последним козырем в Анку дедушка.

Эти дедушкины слова в конец обескуражили Анку, она вся вспыхнув жаром, лицо покраснело как рак в кипятке, она не выдержав укоров, выбежала на улицу и направилась в дом подруги Ольги, где её уже поджидала артель девок.

– Ну, девоньки! Мне сейчас и попало! За брюки и за кудри! Тятька с деденькой всю меня запозорили!

Семик, это русский традиционный праздник, в четверг на Троицкой неделе. В этот день, взрослые девки, хлопотливо готовятся к забавному веселью, которое обычно, проводится под вечер этого дня. Некоторые девки, вырядившись в мужские брюки, разноцветные мужские рубахи и надев на головы шляпу, представляя собой «кавалеров», с зонтами в руках, в сопровождении «барышень», своих же подруг, артелями с надлежащим степенством и с песнями шествуют по улицам вокруг села: время от времени, артели останавливаются, поют песни. Для пущей важности, кавалеры угощают своих барышень, «вином», – наливая из бутылки, подавая каждой рюмку с водой.

Идущих с Семиком, сопровождают, артели девчонок и парнишек, которые заинтересованно наблюдают за происходящим. Бабы, у которых есть парни-женихи, с особым увлечением заглядываются на девок, идущих с Семиком, они заодно подсматривают тут невест для своих сыновей.

В ожидании Семика, небольшая артелька баб, расположилась на лужайке под тенью развесистой ветлы, они блаженно отдыхая увлекались взаимным исканием в головах, вооружившись гребешком. Завидя показавшуюся из-за поворота улицы артель девок, с Семиком, бабы деловито повскакали с мест, – приготовились к занятному зрелищу. Это приближалась Анкина артель, в которой кавалером, кроме Анки, была наряжена Ольга. Пока обходили вокруг села и распевали традиционное «вино», у Ольги в животе скопилось столько жидкости, что она напирала книзу и вынуждала Ольгу, к тому, чтобы она оставив подруг, сбегала куда-нибудь за мозаику опростаться. От нетерпенья, Ольга свивала ноги верёвкой, терпела, а потом не выдержав, поспешно побежала и скрылась в промежках между мозаикой и погребушкой у окна Федотовых. Парни-женихи, выйдя из-за своих токарных станков, спешили из токарен на улицу – любовались поднаряженными своими невестами, приглядываясь которая из них всех лучше.

На второй день, парни-женихи: Минька Савельев, Павел Федотов, Мишка Крестьяников, Колька Суриков и Санька Аникин, решили съездить в Арзамас, чтоб сфотографироваться на память. Мишка Крестьянинов, охорашиваясь у зеркала, по-дьявольски, корёжил, свою рожу, подыскивая подходящее выражение лица, чтоб запечатлеть его на фотокарточке. Отец, заметив это, не вытерпел, чтобы укоризненно не заметить Мишке: «Перестать коробиться-то перед зеркалом-то, или красивым хочешь быть… Девки-то и такого полюбят – свой курносый нос всё равно не выправить, так чекушкой и останется. Так что не коробь харю-то и рожу свою не делай как у чёрта какого-то» – унижающе, урезонивал отец Мишку, а он, сконфузившись от таких слов, неохотно отошёл от зеркала. В душе, кляня отца. «Ты бы, лучше, навоз из слива в огород повыкидал!» – стараясь загрузить Мишку работой с деловым назиданием, добавил отец.

– В лепёшку расшибусь, а твоё задание выполню! Только денег дай на поездку в город. – закатисто улыбаясь отшутился Мишка.

– Чай у тебя, деньги-то свои есть. Ведь собину-то, в прошлое воскресенье, сделал! – охладил Мишкин пыл отец, напомнив ему о том, что две пары каталок, Мишка сделал для себя.

– А где Панька-то, мы бы с ним навоз-то выкидали, – смирившись, поговорил Мишка.

– А я чёрт его знает, где он шляется! – злобно выкрикнул отец в адрес Паньки

А Панька, с утра гуляя по улице, случайно обнаружил и заинтересовался случкой, где мужики, припускали к кобылам жеребца, приведённого Степаном Тарасовым, перед тем как он надумал его выложить. Потом Панька, забыв о доме, принялся играть в чушки и какого-то парня незнакомца, он заводил чуть не до слёз.

– Да ты уж его совсем заводил, видишь он чуть не плачет, а ты его отпусти и сам отдыхай! – попробовала укротить Панькин пылкий азарт в игре Прасковья Трынкова.

– Нет, пусть отводится! – запротестовал Панька, – а не отводится, я его на «шалы-балы» подниму!

Воспользовавшись заминкой, незнакомый парнишка, сорвался с места и приспустился бежать. Панька не долго думая запустил убегающему палкой по ногам, тот от боли заорал, заойкал, корячась, присел на придорожную пыль. Прасковья осуждающе закричала на Паньку: «Что ты делаешь! Разбойник!», – а Панька невозмутимо, по-геройски, проговорил: «А он, что не отводился!»

В огороде у Савельевых, вдоль забора из малины и смородины живая изгородь, в ней по летам вьют гнёзда птички: горихвостки и зорянки. По утрам и вечерам они причудливо распевают. Выйдя в огород Василий, заинтересовался пением птичек и забыл закрыть за собой воротца: куры гуськом выйдя за ним принялись швыряться в грядах.

– Ванька! Скорее вышугни с огорода кур, а то они все грядки расшевыряют!

Расправившись с курами, Ванька с куском хлеба в руках выбежал на улицу. Не успел он появиться на улице, как его кружили товарищи. И до самого пригона стада, в месте с ребятишками, провисел на прогонных воротах в ожидании какой масти корова первой в село войдёт: если чёрная завтра будет серый пасмурный день, а если красная – будет солнышко.

Троица. Дария. Николай из гостей

В троицу, ежегодно между заутрени и обедней, Дарья Федотова по своей собственной традиции, с особенной молитвой, три года обходит строения своё и шаброво – Савельевых. Улицей, она проходит вдоль окошек обоих домов, а сзади, она проходит позадь сараев. Сначала, этому Дарьину шествию не придавали никакого значения, а когда её спросили, зачем она это делает, она раскрыла суть дела. Оказывается, она заклинательными молитвами ограждает и предохраняет оба строения от пожара. И верно, в селе почти на всех улицах были пожары, а на Главной улице, только старики помнят, когда-то здесь был пожар.

После обедни, молодёжь села, парни-женихи и девки-невесты, в берёзовых огородках, собираются артелями и с песнями под гармонь гуляют. В меру выпивая, приготовленной для этой цели, самогонки. Девки, в разноцветных шерстяных сарафанах, млея на жаре, изнывают от духоты и пота. Парни в разноцветных рубахах и картузах, с подоткнутой кистью сирени, и черёмухи, степенно разгуливают по улицам села. Поя песни под гармонь, парни ищут себе увеселительных забав. Они или же вламываются в девичьи «сады», или же, разгорячённые хмельным, подыскивают повода с кем бы, по-любе, подраться.

На второй день троицы, в Духов день, шёл откуда-то, вместе с женой Ефросиньей, Николай Ершов, по-видимости, он шёл из гостей. Шёл он, покачиваясь, ногами выводя незримые зигзаги. Увидел его таким, Осип Батматов, пошутил:

– Где это ты Николай на пробку-то наступил?

– У Кума, в гостях был, вот и пришлось немножко выпить!» – с явной выхвалой, нарочито, еще сильнее валясь на жену и покачиваясь, ответил ему Николай.

– Какой немножко, ты ведь совсем пьяный! – подзадоривал его Осип.

– А хошь, я по одной доске пройду и не свильну, храбрился Николай.

– Уж, какое там, по доске, еле на ногах стоишь! Видимо у кума-то не все дома, – заметил ему Осип.

– Я уж ему и так, баяла, не всё досасывай. Зову, зову домой, а он напоролся, до бесчувствия. Вот теперь с ним и валандайся! – обличая Николая, кричала во всю улицу, его баба.

– Ты, сумеешь ли его довести, до дому-то?!– поинтересовался Осип.

– Как-нибудь доведу, на дороге не брошу! – цепляясь в обнимку за Николая, провозгласила его жена, и они заковыляли по улице дальше. А поравнявшись с избой Ивана Трынкова Николай совсем опьянел, видимо на жаре его стало разбирать не на шутку. Он уже не мог идти на своих ногах, то и знай обременительно наваливался на плечи жены, а то, изнемогши, и совсем валился на землю. Она озабоченно, старалась его поднять на ноги, с мольбой в голосе, упрашивала идти домой, а он бесчувственно, как соляной куль, выползал из её натруженных рук, пластаясь на пыльной дороге. От усталости и злости она принялась, костерить, и колошматить его по щекам, стараясь привести его в чувство. Неистовствуя, она била его, приговаривала:

– Да ты, окаянный пойдёшь домой-то, ой нету! Что ты напоролся и валяешься как дохлый телёнок! Долго, я с тобой мучатся-то буду! – орала на всю улицу, совсем обозлённая Ефросинья. А Николай бессвязно бурчал и по-свинячьи только хрюкал. А, между прочим, в его бессвязном бурчании, Ефросинья явственно разобрала его пьяное высказывание: «Я люблю баб с икристыми ногами, всё время задорюсь на них». Эти-то, Николаевы, плохо-разборчивые слова и разозлили вконец изнемогшую Ефросинью. Подхлёстываемая ревностью, еще азартнее принялась, хлестать, ладонями ему по щекам, приговаривая: «Из-за тебя дьявола, я все глазенки простыдила! Вся-то я издёргалась!».

Издали Наблюдал эту картину и с мыслью: «Ведь совсем забьёт баба своего мужика!» – не вытерпев такой несправедливости, к ним подошёл Иван Федотов. Жалеючи, пьяного мужика, Иван, стал стыдить и урезонивать разбушевавшуюся бабу:

– Ты за что, его бьёшь?! – возмущённо и грозно прикрикнул Иван на Ефросинью.

– А он, что домой не идёт?! – прекратив бой, отозвалась она.

– Подумаешь, если мужик лишнего выпил! Со всеми бывает. Ты его не бей, а то совсем до смерти забьешь! – с угрозой на Ефросинью предупредил Иван.

– А он, что никак не очухается! Чем-то надо же его образумлять, – и она снова ожесточённо принялась наделять Николая шлепками ладонями по его раскрасневшимся щекам.

– Не бей! – строго и приказно, заорал на неё Иван, а то я тебе нашлёпаю! Что ты его убить, в самом деле, надумала что ли!? – не в шутку, разгорячившийся Иван подскочил к Ефросинье и могучей рукой оттолкнул её от валявшегося на пыльной тропинке Николая.

А внутри у Николая, шла своя борьба, в его желудке шла упорная борьба самогонки с закуской и видимо, закуска всё же одолела … В этой внутренней борьбе, своё воздействие оказали шлепки по щекам и уморительный припёк горячих лучей солнца. Обрадованная Ефросинья с довольством провозгласила: «Ну теперь я его доведу!»

А Николай, тем временем, встрепенувшись, как ни в чём не бывало пружинисто вскочил на ноги, и слегка пошатываясь заколесил домой. Под свой нос он в полголоса замурлыкал песню, а какую разобрать было трудно, а вроде, наподобие: «бывали дни весёлые!».

На второй день, после этого, Николай хвалясь перед мужиками, разглагольствовал:

– Вчера, я у кума в гостях был. Пришлось невольно назюзюкаться, доповалухи. Едва дополз до дому, а впрочем, не сам, а баба меня довела. Баба у меня, не баба, а ком золота, небось, меня в обиду не даст и пьяного, на улице не оставит.

Купальный понедельник. Молебствие.

После Троицы прошла неделя наступил традиционный «купальный понедельник». В этот день, люди заговляются на Петров пост, а для молодёжи, особенно парням и девкам, в этот день полная лафа. Бегают ватагами парни друг за дружкой, водой взаимно обливаются. Ещё с наканунного вечера, какой-нибудь парень, особенный любитель дня обливания, во всеуслышание объявит на гулянье:

– Братва! – завтра ведь купальный понедельник! Девок купать будем, вот и лафа и потеха будет!

И действительно, ребята-женихи, взаимно переоблившись между собой, задорно, шумно и бойко, мчатся за трусливыми и визжащими девками. Девки небольшими артельками попрятавшись по мазанкам, но от находчивых и изобретательных парней нигде не скроешься. Они набрав воды в самодельные прыскалки, и направив её в дверное окошечко, в которое обычно кошки лазят, обрызгивают притаившихся, но в душе имеют неукротимое удовольствие и необратимое наслаждение от сознания того: ведь обливают их женихи, а от сознания этого весело становится на душе. Иную девку, парни настигнув поймают на улице и с торжеством волокут её на озеро и с озорным намерением толкают её, с конька мостков в воду, прямо во всей её одежде.

Во время прысканья водой, у Осипа Батманова, парни вредительски облили грязной водой развешанную на заборе для просушки одежду. Увидя такое озорство, Осип возгневодовав с руганью обрушился на ребят, и бранясь по-матерно бросился им вдогонку.

– Ах, обуть вашу мать! – кричал он вдогонку врассыпную разбежавшимся парням.