– Хм! Без мух-то любота обедать-то, – заметила бабушка Евлинья;
– А то тово гляди в рот влетят! – довольная тем, что мух, значительно поубавилось, – заметила и мать. – Отец с косьбы придёт и не узнает избу-то без мух-то!
К вечеру вернулся с лугов отец. Ванька первый сунулся с языком:
– Пап, ты заметил: мух-то у нас не стало? Мы их всех повыгнали!
– То-то, я гляжу не так жужжат! А на столе-то, всё равно, вон их сколько улыбаясь, шутливо заметил Василий Ефимович.
– Это мы оставили несколько штук для разводу, а то без мух-то скучно будет! – самодовольно и шутливо усмехнулся Санька.
– Их всех-то разве выгонишь. Их вон сколько развелось – как пчёлы в улье. И то наполовину поубавили, с самодовольством сказала мать.
После, мать, убирая со стола, журила ребятишек:
– Как тут мухам не быть, – сокрушённо ворчала она, стирая со стола остатки пищи и молочно-жировые брызги. Мухи, дружно обсевшие стол довольствуясь остатками брызг, старательно сосали мокрель.
Санька размашисто шаркнув ребром ладони, по крышке стола, и зажав в кулаке пойманных мух, обратился к Ваньке с шутливой игрой на угад.
– Машина едет! – провозгласил Ваньке он.
– Я по ней! – наивно отозвался Ванька.
– Сколько в ней? – спросил Санька.
– Семь! – стараясь отгадать протянул Ванька.
Санька стал поодиночке выпускать из кулака мух, с осторожностью разжимая пальцы. Мух в руке, оказалось девять.
– Санька, два раза щёлкнул Ваньке в лоб за неотгадку.
– Завтра, спозаранку поедете на покос. В Рыбакове, доставшийся нам небольшой пай травы я скосил, а в долине пай побольше, так, что завтра косить будем все трое объявил Василий Ефимович, своей семье, имея ввиду, помощниками в косьбе Миньку и Саньку.
Сенокос. Ендовин. Утята. Семион и вилы.
Утром на сенокос Савельевы выехали чуть не раньше всех. Василий Ефимович, встав с постели вместе с солнышком, вышел во двор, задал овса Серому, присмотрел за хозяйством, исправил беспорядок во дворе и в пробеле. Войдя в верхние сени, где спала молодежь, он приказно, разбудил сыновей,
– Минька, Санька, Ванька вставайте! Солнышко уже давно взошло – пора ехать. Я буду запрягать, а вы живой рукой вставайте, чтоб не повторять вас с побудкой! – раздражённо добавил он.
Минька вскочил тут же, а Санька открывался от нагретой постели вяло, его тяжко клонило снова к подушке. Наскоро позавтракав, отец, сам сильнее затуршился, упречно заторопил ребят:
– Ты Саньк скорее разламывайся! Что как опоёный ходишь, словно ищешь чего-то, – ворчливо прикрикнул он на полудремавшего, вяло расхаживающего по избе и ищущего свой пиджак Саньку.
– Пойди, умойся из лошадиной колоды, сонливость-то, как рукой с тебя снимет, – с насмешкой, но поучительно посоветовал Саньке.
– Да уж чего тут на него глядеть-то, у него один глаз спит, а другой-то дремлет, скоро весь в спячку дастся, – обличительно высказался о Саньке старший брат Минька, считая себя резвым на работу и следующим за отцом по первому его зову.
Вышли во двор, расселись в телеге. Всяк, заняв своё надлежащее место. Серый неспокойно переминаясь с ноги на ногу, ждал, когда хозяин усядется на своё место и повелительно выкрикнет: «Но-о!». Серый с места стронул телегу, зашагал из ворот направляясь на уличную дорогу. Колёса телеги приминали росистую лужайку, на повороте, проложили раздвоенный след. В задке телеги звонко задребезжали косы, затарахтели грабли. Поднявшись в полдерева солнце, ласково пригревало головы седоков в телеге. По селу слышалось звяканье кос. Торопливо стучали молотки, наскоро пробивая косы, готовя их к травокосу на лугах.
При выезде из села, Василий Ефимович, торопил в ходу Серого. Натянув возжи, он крикливо понукал его. Застоявшийся за ночь Серый, торопко ушагивал ногами, податливо продвигался вперёд, легко тянул телегу с седоками. В дороге разговору не было, да и бесполезно: из-за неровности дороги, телегу дробно трясло и речь рвало до беспонятности. До обширного болота «Ендовин», домчали быстро.
Василий Ефимович, сказав уже косившему свой пай, мужику «Бог – помощь!», остановил Серого,
– Вот и наш пай, – сказал он сыновьям, стал распрягать. – Берите в руки косы и начинайте, с богом! – привязывая лошадь к телеге распорядился он.
Михаил, с Санькой вооружившись косами, размашисто ударили ими по траве, под их косами полукружьями от травы оголилась земля, подкошенная трава улеглась в валки. Пока отец возился у телеги: привязывал, давал корм лошади и навастривал косу, сыновья дойдя до межи своего пая с чужом, косьбу временно приостановили, усомнившись в том, что межа тут, или она дальше.
– Перестаньте дивоваться-то! Что стали! – ворчливо прикрикнул на них отец, – Тут дивоваться-то нечему. Пока роса – косить надо, солнышко-то скоро упрётся, а мы всё прохлаждаемся. Люди-то, вон, давно досыта накосились, а мы всё никак не приступили!
– Да мы, межу не видим! – стараясь оправдаться, произнёс как старшой, Минька.
– Как, не видите, а это, что? Видите, промин в траве, это и есть межа! – назидательно сказал отец показывая рукой на прямой человеческий след в травостое.
К косьбе приступили все трое. Передом шёл отец, за ним Минька, а следом за братом натужисто, махая косой, едва успевая тяготился Санька.
Отец, навострив бруском хорошо и тонко отбитую косу размашисто действовал косой, податливо, продвигался вперёд оставляя за собой широченный в сажень прокос. Косой смахивая подрезанную траву в топырившийся гривастый вал. За Минькой стлался покос уже, а за Санькой, пролегал, с неподкошенными травинками прокос еще уже.
Спугнутая со своего места, из травы выскользнула птичка, луговой чека, косо примостившись на высоком столбенце конского щавеля. Беспокойно вздрагивал он беспрестанно чекал. При приближении косцов к густой кулиге зарослей щавеля, чекан еще беспокойнее заметался. Перелетая с кустика на кустик, он людей старался отвести от своего гнезда. Санька, заглянув под кустик, поискно зашарил рукой у основания разлапистого конского щавеля. В углублении обнаружил гнёздышко с пяти тёпленькими яичками.
Санька, радостно подозвал Ваньку:
– Вань, иди-ка сюда, я гнездо нашёл!
В три прыжка, к месту, где Санька обнаружил птичье гнездо, подскочил Ванька. С восхищением и любопытством ребята насмотрелись на гнездо, но его не тронули пожалев горестно чекающего и тревожно метающего вокруг чекана.
– Что ты Саньк, постоянно стоишь, не косишь или ждёшь, когда трава подрастёт и роса повысохнет! – с укором обрушился отец на Саньку, заслышав ребячий смех позадь себя.
– У меня, коса что-то испрокудилась! – оправдываясь соврал Санька.
– Сам-то, видать, ты испрокудился. Косец-то, я погляжу, из тебя больно плохой получается, – упрекнул его отец.
Между тем, в Ендовин на покос, съехалось уже много народа. Всюду на лугу, по своим паям, как муравьи копошились люди. В мужичьих могучих руках, отполированной сталью поблескивали косы, всюду было слышно, приглушённое сочной травой: «висик!». Бабы – сушильщицы травы, своими разноцветными платками, еще наряднее разукрасили цветущий луг. Вытаскивая скошенную траву, из топкого на сухое место, бабы, своими цветастыми кофтами, как бы, украшали луг, передвигающимися цветами.
– Уж больно здесь место-то вязкое, колёса по самые ступицы увязнут, а то бы, на телеге лошадью вывозить траву из мокрого места можно, – с сожаление высказался Василий Ефимович, перед косившем по-соседству, шабром Иваном Федотовым.
– А ребятишкам чего делать! Пусть Ванька с нашим Санькой и вытаскивают мокрую траву на сухой берег, – улыбаясь, тряся своей козьей бородкой, предложил Федотов.
– И то дело! – отозвался Василий!
– Ну-ка Ванька, приступай к делу!
Ванька Савельев и Санька Федотов принялись за вытаску из воды мокрой травы: Санька свою, Ванька свою.
– Эх, в суходоле Репслее и трава густа! Косой не прорежешь, мы там уж выкосили! – самодовольно усмехаясь оповестил шабра Иван.
– А мы туда поедем после, как здесь управимся! – отозвался Василий.
Таская траву, громко хлюпая по воде, режа осокой голые ноги, Ванька, споткнувшись о кочку, падая, едва не напоролся на кем-то брошенные вилы. Своим падением спугнул с гнезда насиживающую яйца пигалицу. Она встревожено взмыла ввысь, в кувыркающем полёте, долго кружилась над местом, где она вынужденно покинула своё гнездо. Визгливо крича, скрипуче свистя своими округлыми крыльями, налету она спускалась, вниз стараясь клювом долбануть Ваньку в голову.