Ведун поневоле

Пухлые, большие губы при ходьбе издавали беспечный свист, в такт небольшим шагам, будто бы обнаружение в лесу, замерзшего человека было явлением для него само собой разумеющимся, каждодневным, рутинным.

Полное отсутствие волос на голове и большая, золотая серьга в ухе дополняли его образ разбойными чертами, так не свойственными веселому, легкому прищуру карих глаз.

Отсутствие кольчуги, легкий шлем, толстый, овечий тулуп и широкие шаровары, вправленные в монгольского типа сапоги красного цвета, подсказывали мне, что Олег попал в конфликт княжества Рязанского с Ордой совершенно случайно. Скорее всего, чудаковатый воин отстал или потерял один из торговых караванов, пришедших в наши края.

Полным контрастом ему выступал длинный, худосочный Мирослав, подошедший к возрасту первых седых волос, карикатурно похожий на ожившую оглоблю, кем-то отправленную в самостоятельное путешествие по земле.

Пусть он и был облачен в старинные, пластинчатые латы и круглый, приплюснутый шлем, из-за большого роста чересчур много тела его оставалось неприкрытым, делая общий вид неопрятным, потасканным.

Полушубок его хранил запах гари и носил следы пожарища. Хромота Мирослава на правую ногу, легкое поджимание руки подсказало мне о недавних ранениях воина.

Был он хмур, на ответы часто отвечал невпопад и видимо мыслями был очень далек от лесной поляны избранной отрядом как место временной стоянки.

Худое, осунувшееся лицо, впалые глаза и потухший, холодный голубоокий взгляд видимо лишь недавно стал свойственен человеку, пережившему великие потрясения.

Улыбчивые морщины вокруг губ и глаз остались лишь призрачным напоминанием о былых временах радости и достатка.

Третий спаситель, называемый товарищами в разговоре Алешей, был молод, зелен и глуп, скорее всего, являясь мне ровесником. На все молодой отрок смотрел широко раскрытыми, удивленными и слегка испуганными глазами, время от времени оглаживая короткую, русую бороду, выглядывающую из вертикально поднятого воротника добротного кафтана.

Ни оружия, ни доспехов при нем не было. Остроконечная шапка, компенсирующая невысокий рост, легкие сапоги со шпорами выдавали в нем принадлежность к небоевой профессии.

Кем он был? Одним из гонцов, потерявшихся во всеобщей суматохе или молодой княжич, выехавший на охоту с немногочисленной свитой? История об этом умалчивает, как и безжалостно обезличивает тысячи героев страшной эпохи.

Наконец– то дошли. К моменту долгожданного прибытия последние процессы жизни, текущие в моем теле, окончательно остановили ток, позволив мне почувствовать весь тянущий ужас полного отрыва от физической оболочки.

Свалив мое тело возле костра как куль с картошкой, Олег убийственно медленно растер руки, и глубоко вздохнув, протяжно зашептал…

Последнее являлось для меня чуть ли не таким же потрясением, как полное ощущение смерти. Вспыхнув золотым свечением раскрытых ладоней, загорелый дружинник мимолетно прижал их к моей озябшей груди, будто молнией пронзив все мои тела до самого основания.

Я влетел в физическую оболочку настолько быстро, что и не понял, как это произошло. Золотая вспышка, круговерть образов и я снова чувствую ноющую боль измученных мышц и обмороженной кожи.

Судорожно вздохнув, я подскочил на месте, ошарашенно озираясь по сторонам.

Шкура волка, неизменно болтающаяся позади спины, предательски звякнула, выдавая наличие внутри себя важнейшего артефакта, отданного мне в руки лично воеводой Иваном.

– Тихо, тихо! – Олег легко вынул из ножен широкий и длинный кинжал, картинно отразив лезвием блики недалекого костра, – представиться сначала надо, а уж потом скакать как полоумный.

– Олег, я… я… – затараторил я непослушными губами, чем выдал себя с потрохами.

– Олег? – ухмыльнулся южанин, – откуда ты знаешь мое имя? Я вроде не представлялся.

Понимая, что врать сведущему человеку совершенно бессмысленно, я не стал юлить:

– Я шел рядом, Олег. Рядом с тобой и двум твоими спутниками. Если честно, то и молодым сохатым тоже был я…

Южанин громко рассмеялся:

– Я так и понял. Во-первых, я тебя видел краем глаза, как легкую, бесплотную тень, но не спешил тревожить, а во-вторых, лоси так себя не ведут. С чем пожаловал в наш лагерь? Откуда?

– С Рязани.

Последний факт выдал взволнованный ропот в среде вслушивающихся дружинников.

– И что с городом? – изменившись в лице, спросил меня Олег.

– Пал.

– А ты как выжил?

– Ушел ходами подземными.

– Значит, ты струсил? – очень сипло и недобро вмешался в разговор Мирослав.

– А ты поверишь, если скажу, что нет? Меня воевода Иван попросил уйти. Предводитель Небесного Отряда. Может, слышали о таком?

– Может, и слышали, – пришел в себя Олег, удобно усаживаясь на сваленную лесину, – теперь уже без разницы. Садись, странник, обогрейся, угостись, чем богаты. Старшие придут – порешают твою судьбу. А пока будь гостем. Как звать то хоть?

– Гамаюн.

– Чудно. А проще?

– В народе кличут Торопкой…

– Вот это более любо! Садись Торопка, отведай ушицы.

К исходу дня со всех сторон к передовому отряду, нашедшему меня, начали стекаться воины, занимая позиции вокруг разбитого лагеря.

Было видно, как измождены дружинники и простые мужики длительным переходом, стремясь, во что бы то ни стало помочь осажденным Рязанцам в их тяжком труде, не зная о тяжелой участи последних.

О моем присутствии руководителям дружины было доложено заранее, и я с нетерпением ждал встречи с предводителем этого славного воинства, который не заставил себя долго ждать, появившись из лесу в закатном свечении алого Ярила.

Русоволосый великан с длинной бородой, широта плеч которого поражала своей размерностью, спешившись с белого, длинноногого коня, медленно шел по лагерю в сопровождении не менее плечистого и рослого монаха, облаченного в черную схиму до пят, расшитую белыми крестами.

Алый плащ, сливаясь с лучами солнца, будто единое целое, небрежно накинутый на плечи витязя, облаченного в посеребрённую кольчугу, развивался под порывами холодного, студеного ветра.

Все в его образе было исправно, гармонично и ладно: прямой нос, грозные, тонкие, напряженные губы, побелевшие от мороза, благородный, симметричный овал лица.

Гордые голубые очи колко оглядывали подчиненных из-под ровных, ухоженных бровей, выдавая в нем закаленного жизнью мужчину, однако остроконечный шлем, лихо отодвинутый чуть назад, обнажающий непослушные, русые вихры чела, невольно выдавал молодость души предводителя.

Правая рука, облаченная в коричневую, меховую перчатку, беспрестанно сжимала рукоять длинного, прямого меча, который явно весил никак не меньше пары пудов, что опять же недвусмысленно говорило о медвежьей силе хозяина оружия.

Левая рука, не обремененная ничем, импульсивно жестикулировала в такт жаркому монологу, высказываемому старцу, идущим подле.

Схимник был менее многословен и еще более мрачен, чем его молодой, горячий спутник.

В размышлениях он часто наматывал на толстый, узловатый палец конец полностью седой, очень длинной, бороды, в обычном состоянии полностью покрывающей грудь и густым басом выдавал из могучего нутра ясные, холодные советы, в противовес порыву витязя немедленно кинуться на помощь Рязани.

Монах был практически не вооружен и не покрыт броней. Единственным средством защиты, легко переносимая на плече, являлась большая, узловатая палица, маячившая намного выше покрытой головы схимника.