Ведун поневоле

Ночной переход сквозь леса, после горячего боя, показался адовой мукой. Нещадно саднило плечо, вскрытое острием иностранного оружия. Саднило и сердце, вновь потерявшее двух друзей. Компании говорливого Олега и молчаливого Мирослава не хватало в дальнем переходе.

Мой обоюдоострый меч, обладая значительно худшим качеством стали, пришел в негодность после долгой рубки и поэтому, не видя лучшей альтернативы, в дальнюю дорогу я взял инкрустированный алыми рубинами ятаган, примеряя по руке непривычное оружие.

К моему удивлению широкое лезвие, заточенное с одной стороны, оказалось отлично сбалансированным и, не смотря на тяжесть, легко высекало витиеватые узоры в воздухе.

Ребристая ручка, пригодная как для одноручного, так и для двуручного боя, была туго перевязана кожаными ремнями и совершенно не скользила в облаченной и голой ладони.

Отступать приходилось быстро. В угоду скорости было предпринято несколько мер: щиты из-за тяжести пришлось оставить в наскоро оборудованном схроне, как и большинство дополнительного вооружения. Некоторые дружинники, чувствуя опасность нашего положения, сняли со своих плеч и броню. Повсеместно чувствовалось серьезное напряжение духовных сил, хоть явной опасности не было в пределах видимости.

Ночь прошла на одном дыхании. Звезды качались над головой в такт шагам, потешаясь над потугами горсти людей вырваться из затягивающихся пут окружения. Враг, перемещаясь параллельно с нами, тревожил воображение далекими раскатами труб и боем барабанов.

Лишь наутро бесчисленные толпы татаро-монголов появились со всех направлений, отсекая любую дорогу для отступления. Доведенный нашими деяниями до бешеного исступления Бату-хан, узнав о ночной атаке на любимого наставника Субудая, приказал стянуть все близко расположенные силы для зачистки района нашей последней атаки, которых набралось до 40000 тысяч сабель.

Много пришлось маневрировать в этот день. Стремясь укрыться в густых лесах и болотах, отряд старался не показываться на виду, намереваясь тихо оторваться от неприятеля. Тщетно. У противника воинов было столько, что в оцепление попадали целые леса.

Понимая, что отсидеться под защитой вековых стволов не удастся, Евпатий приказал выйти в поле, чтобы стремительным рывком укрыться в древних развалинах крепости, высмотренных зорким Алешей вдалеке.

Решение было сиюминутным, но необходимым. Кинувшись через открытое пространство бегом мы, пользуясь замешательством противника, невозбранными взошли в диковинные, древние палаты, опоясанные монолитами полуосыпавшихся от времени стен.

Крепость, хоть и была мертва множество веков, поражала своими размахами. Чудилось, что под гулкими, обрушенными сводами старых палат все еще бродят невиданные, неведомые исполины, воздвигшие столь массивные бастионы. Странное чувство уже было мне знакомо – подобные ощущения я испытывал, покидая Рязань рукотворными переходами под землей.

Ни смотря на полное окружение, сам Евпатий перед боем внимательно осмотрел останки древних, диковинных фресок и странных механизмов:

– Да уж! Чудна земля Русская! Каких только таинств не скрыто на ее просторах! – прошептал Коловрат, задумчиво поглаживая металлический остов древнего агрегата, – человеческому разумению и рукам такое не под силу. Разве что великанам!

– Полно тебе, друже! Ничего необычного, – упрямо перечил консервативный Ратибор детскому восхищению воеводы, – дай нашему ремесленнику вдоволь камней, металла, да жизни мирной век и ты сам поразился бы, каких высот зодчества и технологий достигла бы Русская земля!

– Увы, Ратибор, увы! Ни нам, ни Руси не вдеть мира, пока с улюлюканьем, по просторам земли отеческой носятся Батыева полчища. Сделаем же так, чтобы унести с собой в могилу как можно больше захватчиков!

Два могучих воина обнялись, склонив головы на плечи друг другу, и крепко сжали друг друга, замерев на мгновение. Следуя их примеру стали прощаться и прочие дружинники, понимая, что расстаются навек.

Воодушевленные поддержкой близких соратников окруженные всю свою силу приложили к тому, чтобы загородить широкие проходы камнями и осколками плит, дабы подтягивающий силы враг не имел возможности беспрепятственно ворваться в обороняемые развалины.

Мне не с кем было прощаться. Мои последние друзья остались в далеком, заснеженном городище, невидящими очами взирать в голубое небо Рязанской земли. Передвигаясь по палатам, я задумчиво всмотрелся в одну из темных фресок на заросшей мхом стене, слегка расчистив древний сюжет лезвием ятагана – огромные люди, с неправдоподобно вытянутыми головами в районе затылка, верно, подсказали мне, что и данные палаты дело рук древнего, сгинувшего народа, свидетельства пребывания которого во множестве скрывали недра земли.

Пусть дико, но складывалось предположение, что данная крепость была взята при помощи огня – большинство палат навеки окрасились в чернь копоти, а камень в некоторых местах был оплавлен и стекал застывшими ручьями на прах земной, глубоко скрывший половое покрытие развалин.

Понимая, что, к сожалению, более подробно изучить покинутые строения мне не дадут монголы, я занял наблюдательную позицию, ловко вскарабкавшись на самую верхушку одной из полуразвалившихся каменных башен ворот.

От открывшегося зрелища невольно, в голову полезла неутешительная арифметика:

Полтысячи ратников и ополченцев сохранил под своей десницей могучий Евпатий, а в поле против нас десятки тысяч монголов тьмой заволокли горизонт, больно и живо напоминая мне картину, открывавшуюся с Рязанских стен.

Целый час враг терпеливо выстраивал порядки, понимая, что русский медведь пойман в силки, и никуда ему не деться. Ровные ряды конницы громко приветствовали Субудай Багатура, семихвостое знамя, которого, на пределе зрения, виднелось на холме возле распахнутой повозки.

Куда более громкими криками приветствия, было встречено появление нового стяга о девяти хвостах, влившегося в ряды ликующего воинства вместе с полнокровным туменом отборных всадников, каждая тысяча в котором имела лошадей определенного окраса.

Это уже потом, разбираясь в особенностях и тактике Орды, я познал, что подобная цветовая градация лошадей в тумене – знак особой, элитной принадлежности воинов.

Даже на великом расстоянии, основываясь на отблесках, гуляющих по броне, я понял, что каждый воин в прибывшем подразделении был закован в железные латы, как и часть тела коня под ним, что верно подсказало мне о прибытии на поле самого Джихагира (Повелителя Вселенной) – Бату-хана, возжелавшего лично убедиться в нашей кончине.

В нашем стане к бою готовились молча, изредка нарушая тишину древних палат, ретивой молитвой. Шансов на победу не было, но были шансы на достойную кончину.

Тройка всадников, приближаясь сквозь пространство будущей битвы, осадила коней у заваленных камнями врат, гордо гарцуя возле баррикад. Белый лоскут ткани подсказал нам, что перед нами переговорщики.

На ломанном, русском языке толстый, одутловатый монгол, девичьим голосом окликнул развалины, вызвав невольные смешки в рядах наших ратников:

– Его высочество, Потомок Чингизхана, великий Царь Царей Бату-хан предлагает вам, славным багатурам, сложить оружие и стать верными нукерами в рядах нашего воинства! Это великая честь и радость для иноверцев! Хан даже желает вас наградить, сделав элитным отрядом возле стремени его коня!

Глухой ропот недовольства прошел по рядам рати Коловратовой. Изменить Родине? Оставить убитых без отмщения? Нет! Такого не мог себе позволить Рязанский и Черниговский воин или мужик, узрев ужасы испепеленных городов и ужасы, явленные им в поруганных деревнях.

За всех емко ответил сам Евпатий, вышедший навстречу:

– Спасибо тебе, посол иноземный, но нам ничего и ненадобно от хана! Мы только смерти ищем. На своей, отцовской земле!

– Не будьте глупцами! – всадник рядом с послом, чье лицо было сокрыто от глаз капюшоном, накинутым на голову, заговорил истинно русской, чистой речью.

Отворив свое лицо, он разгневанным взором оглядел малочисленное воинство, осыпавшее оплавленные бастионы, – вы не ведаете силы Ордынской! Не видели того, что видел я! Тысячи тысяч пришли на наши земли, и нет нам спасения, как нет спасения городам Европейским! Бату – хан не остановиться ни перед чем двигая свои рати к последнему морю!

Вновь гул и ропот прошел по замершим рядам: «Изменник!» «Предатель!» «Иуда!» слышался неровный хор голосов, демонстрирующий общее презрение осажденных к говорящему незнакомцу.

– И тебе за совет спасибо, князь Глеб! – Коловрат оставался по-прежнему невозмутимым, лишь с вышины башни мне было видно, как сжала рука рукоять могучего меча, – но ты свой выбор сделал, а я свой. Возвращайся же пес, к своему хозяину ни с чем и подохни, поглощая кости с его стола!

Осознав, что о дальнейших переговорах не может идти и речи и лишнее замешательство приведет разве что к пущенной со стены стреле, посрамленный предатель земли Рязанской, круто развернул коня, вместе с монголами возвращаясь в ставку своего властителя.

– Постоим же крепко други! – обратился к своим витязям грозный князь, одевая иссеченный шлем – и пусть нас запомнит история земли нашей. Что мы не дрогнули, не убегали, а верно положили животы за свое Отечество в последнем бою!

Трехкратное «Ура!» отразившись от стен, превратило клич малочисленного отряда в рокот труб десятитысячного войска. Хотелось верить, что крик, донесшийся до рядов противника, заставил задрожать и их, перед славой легендарных, неуловимых богатырей.

Едва троица переговорщиков влилась в ряды войска, как первый отряд, оторвавшись от общей массы, пришел в движение:

– Кху! Кху! Кху! Ураргх! – первая тысяча, по мановению руки повелителя, отправилась галопом через поле, ровными рядами формируя правильный, текучий прямоугольник. За первой тысячей от общей массы оторвалась вторая. За второй третья.

Задрожала земля, со стоном принимая удары копыт множества лошадей. Вал стремительно накатывал, желая разом разбить горстку непокорных, русских людей.

Я быстро спустился вниз, готовый первым встретить вражеских воинов. Я не мог поступить иначе, понимая, что в отличие от меня, только дядька – Ратибор мог похвастаться магической силой, а поэтому быть в рядах последних мне не позволила совесть.

Ни смотря на торопливый спуск, я слегка опоздал, запутавшись в хитросплетении каменных лестниц и ходов – когда я приблизился к месту первой сшибки, баррикады у ворот уже были обагрены первой кровью монголов, а русские воины оттеснены вглубь укреплений.

Вы бы видели, дорогие мои потомки, как в этот момент рубилась русская рать! Это были берсеркеры православия, без сомнения принимающие смерть, в исступленной пляске своей косившие целые ряды наседающего противника, позабыв об усталости последних дней.

За валом обломков образовался вал тел, на который лезли и лезли проворные, монгольские кони, внося внутрь крепости на своих крупах визжащих всадников, которых, в свою очередь, подпирали в спину их же собственные бойцы, не давая обратить тыл.

Общая суматоха ужаса, великая давка во вражеских рядах сыграла нам на руку, образовав в районе ворот крепкий, плотный затор из тел коней и всадников. В дикой, суженной мясорубке враг гиб даже без помощи наших клинков.

Набирая скорость разбега, я на ходу сочинял шепоток, уверенный в последнем акте собственной жизни:

Зардейся тело огнем душевным!