Ведун поневоле

– Ишь ты, вымахал как! А я ведь тебя еще совсем маленьким и несмышлёным помню.

– Деда Игорь… Так ты же того… умер еще до монгольского нашествия… Так как же ты…

– Ну, помер и помер, и что? С кем не бывает? – даже оскорбился моим речам старик, – ты тут не простаивай, а домой скорее иди. Сон не вечен. Там тебя давно родные ждут. Тьфу, стоит как столб! Пшёл!

И я полетел что было духу вперед, радостно здороваясь со всеми встречными, вновь живыми и явно пребывающими в добром здравии. Бабка Влада, юная вдова Лиля вновь вышагивает со своим женихом, который давно погиб в дальнем походе в половецкие степи, добрый лесник Игнат, замерший в бурю… Я даже приветливо помахал маленькой и вёрткой собачке Стрелке, которую медведь давно разорвал на охоте – и та жила и здравствовала тут!

– Матушка! – закричал я, врываясь на порог родной избы сквозь тёмные сени, – мама!

– Ну что ты орёшь, милый? – вытирая руки белым подолом от муки мне на встречу во всей красе вышла Пелагея, – садись за стол, непоседа, я как раз пирог пекла. Скоро поспеет.

– Мама, я ведь ненадолго! – задыхался я от счастливого переизбытка чувств, – я вообще ничего не понимаю…

– Да садись ты! Вот Торопка! Весь ведь в отца вышел… А вот и он, лёгок на помине.

С охапкой березовых дров в избу вошел моложавый, крепкий Ульв, от растерянности выронив любовно выложенную кладку. Не обращая внимания на дрова, он заключил меня в медвежьи объятия:

– Ишь, крепкий какой! – жёсткой, привычной рукой отец потрепал мои непослушные вихры.

– Это ведь во сне я такой, а так…

– Что, «а так?» Знамо, что во сне ты присутствуешь таким, каким желаешь себя видеть. А реальность твоя, чем не сон? Вот тебя твои учителя новые учат, учат, а самого главного не поведали, ибо не умирали никогда, и даже не спали по-настоящему! Ну что замер на пороге, в дом то проходи. Как раз дед в гости приехал из самой Скандинавии. Хоть познакомлю.

– Чудно все как-то. И настолько хорошо, что вольно или не вольно не верю в происходящее… братик с сестренкой где? Выросли ли?

– так переродились уже. Растут на Земле давно и крепнут, – рассмеялась моим речам Пелагея, – ничего то ты так и не понял, сынок.

– И не хочу понимать… можно, я просто останусь тут, с вами. Весна же. Работы море. Отец один не справиться!

Воистину, если бы это была смерть, то ничего бы более я не желал.

Никак не ответив на мои предложения и загадочно усмехнувшись , отец провел меня в дом, где представил меня грозному воину – варягу с рыжей, окладистой бородой, доходящей до пупа.

Он крепко сжал мою руку и коротко, с достоинством представился:

– Кеннет.

– Гамаюн, – ответил я грозному предку.

– Эх, славным же воином ты дед был! Мы с сыном тебе не чета, – похвалил Ульв могучую фигуру предка.

– В этом не чета, – ответил варяг голосом, напоминавшим хриплый рык, – зато в другом много более разумеете!

– И то верно… А ведь дед твой на струге умер, когда почти никого не оставалось. Стяг защищал. Далеко, в стране туманной, Англии, куда отправился за добычей.

– Да уж, славен был бой, – хохотнул в бороду Кеннет.

Вдоволь налопавшись маминого пирога с дичью, я был счастлив настолько, насколько это можно было представить.

К сожалению, после обильной трапезы, настала пора уходить:

– Ну что сын! Тебе пора! Не сочти за грубость, – мягко улыбнулся отец, – это мы здесь надолго, а тебе, знамо дело, рано еще!

– Но отец! – заартачился было я.

– Ой, не спорь со старшими! Пора так пора. И помни, Гамаюн – мир нави и мир яви столь же разны, сколь схожи. Оболочка другая, а законы природы те же. Пора тебе вновь браться за работу. Русь тебя ждёт.

– Бать, – неожиданно решил выспросить у варяга я то, что волновало душу, – я тут Варвару вспоминал на досуге. Она с вами?

– Приходила, Варюшка, к Ярославу в гости пару раз, против воли этого мира. Сильной выросла ведуньей! Мощной! Да их с отцом все равно мир не берет. Не признает он её в монгольских одеждах. Так и стала Варя у порога, ни в силах пройти внутрь… Страдает она, торопка, ой, страдает. Но дело своё, выбранное при жизни, бросить не может. Хорошо, хоть ты её простил. У неё итак камней на душе немерено.

– Но это ведь её выбор, бать!

– Её, ты прав. Все ошибаются, ибо несовершенны по своей природе. Не каждый может жить по сердцу, чтобы фатальных ошибок не совершать. Все, кто сейчас здесь – смогли давно отчиститься.

– И даже грозный дед – варяг?

– А чем он хуже?

– Ну, столько жизней в походах загубил…

– Загубил, но если в этом грех? Действовал Кеннет, согласно своей природе, жил по законам своей страны, верно, исполнял приказы, и распоряжения старших выполнял. Лишней крови, без надобности не лил. В чём его грех? В хищной природе общества, в котором обитал?

– Кажется, я понял… А те, кто не понял, где они?

– Ну, если упрощать, то есть еще одна Дормислова Поляна. Там все иначе. Пусто, холодно и страшно. Там много грешившие мертвецы в тесноте сидят по избам и нос на улицу бояться выказать. Оттуда почти не перерождаются.

– Чудны дела во Вселенной…

– Ну а то, – рассмеялся Ульв, – Всё, Гамаюн. Еще чуть задержишься и более назад не воротишься. Закат скоро. Рад был тебя видеть сынок! Помни, мы всегда рядом, – Ульв немного помолчал и решительно встал вместе со мной, – ну, пора! Как восстановишь силы иди к Александру Невскому под крыло. Служи верно. Него начнется возрождение Руси!

– Хорошо, бать!

– И вот еще что… шепоток то не забывай, ладный и складный. Зря что ли силы тратил, учил?

– Я, теперь, отец, совершенно иначе умею. Без слов.

– Тьфу ты! То иначе, а то для себя, Гамаюн. Понял?

– Кажется, понял, тять! – весело рассмеялся я, и тепло, попрощавшись с матерью и предком – варяжской крови отправился в обратный путь.

Уже по дороге, поймав настроение и нужный настрой, по-прежнему здороваясь с каждым встречным кого, знал или не знал при жизни, я на ходу сочинил… нет, не заклинание или заговор. Нечто иное, намного большее и глубокое.

Я легко выводил на ходу:

А вы знаете? А вы знаете?

Никого никогда не теряете,