Нина пробежала глазами по новым пунктам:
– Погодите минутку. Если он убивал каждые четыре года, почему у нас восемь случаев, а не семь?
– Семь на четыре – двадцать восемь, да, – улыбнулась Брек. – Но мы начинаем отсчет от нулевого дела. После него – еще семь. Итого восемь.
Нина покраснела.
– Сначала разберемся с тем, что точно знаем, – спас ее от неловкости Уэйд. – Что общего в портретах жертв?
Кент подошел к доске.
– Все они относительно молодые пары, у которых первый ребенок родился в промежутке от шести недель до одного дня перед убийством.
Уэйд кивнул.
– Этническая принадлежность и доход варьируются, но малоимущими никого назвать нельзя.
– Все жили в городе или пригороде, – добавила Нина. – В сельской местности нападений не было. Разброс, считай, по всей Америке. Два последних убийства произошли на Манхэттене и в Финиксе.
– Поступки субъекта не случайны, – заявил Уэйд. – Выясним причину – быстрее узнаем имя.
Кент шагнул к доске:
– Выборочное нападение.
– То есть? – Нина вскинула бровь.
– Он выискивает людей, которые кого-то или что-то для него символизируют. Судя по охвату жертв, дело не в месте жительства, расе, уровне дохода и религиозных убеждениях.
– Их объединяет рождение первенца. Вот ключевое условие! – сообразила Нина.
– Не просто первенца, – дополнил Кент. – Всегда девочки.
Геррера обдумала слова коллеги.
– Итак, подозреваемый имеет определенную символическую цель. Не отступает от своего плана – то есть последователен и отлично ориентируется по обстановке. Откуда он знаком с жертвами? Или по какому принципу выбирает их?
– Нужно больше данных, – откликнулась Брек из-за ноутбука.
– То есть полиции придется возобновить несколько закрытых дел, – отозвался Уэйд.
– Вот они спасибо скажут… – вздохнул Кент.
Тут он был прав. Нина и сама попала в ФБР из крупного отделения местной полиции и понимала: служители порядка не обрадуются, когда на них налетят федералы, переворошат все расследование и поставят под сомнение результаты. Полицейским детективам достается куда больше убийств, чем агентам ФБР, поэтому они считают себя экспертами.
Тут Нину осенило.
– Кстати, о местах жительства, – обратилась она к Брек. – Можете узнать, какие города были самыми населенными тридцать лет назад?
– Многозадачность – мой конек. – Сотрудница киберотдела улыбнулась, и на ее щеках появились ямочки.
– Бьюсь об заклад, города из нашего дела входят в десятку самых крупных.
– А вы правы! – Минуту спустя Брек подняла голову. – Это десять крупнейших городов США.
– Любопытно. – Кент одобрительно глянул на Нину. – Думаете, так он определяется с зоной нападения?
Нина пожала плечами.
– Если нужно выдать одно преступление за другое, лучше подойдет место, где на полицейских приходятся сотни дел, а не парочка в год.
– Хотите сказать, он выбирает города, где полицейские не копают глубоко и тут же берутся за новое дело?
– Не совсем так, – заступилась Нина за бывших коллег. – Просто отделы убийств в мегаполисах завалены делами. С другой стороны, они осмотрели сотни мест преступлений и знают, что искать.
– Оттого еще непонятнее, как их одурачили, – заметил Кент.
– Не факт, – подчеркнула Нина. – Пока ничего не доказано.
Кент покачал головой.
– Слишком много совпадений.
– Совпадений не бывает. – Бакстон встал из-за стола; похоже, за работой он прислушивался к их разговору. – Наш убийца серийный, так и будем его называть – если не выяснится обратное. – Босс подошел к Уэйду. – Что нового в портрете?
Уэйд показал рукой на Кента:
– Соглашусь с выводом о психопатии.
– Я, конечно, не специалист, хотя иногда изображаю мозгоправа в нашей команде, – пошутила Нина. – Но все же почему психопат, а не социопат?
– По данному поводу много споров, – начал Уэйд. – Я считаю, психопатами рождаются, а социопатами становятся. – Нина вопросительно изогнула бровь, и профайлер продолжил: – Термин «психопатия» признан устаревшим, хотя мы с Кентом иногда его используем. Сейчас медики называют это асоциальным расстройством личности, или АРЛ. Говоря простым языком, люди с АРЛ устроены не так, как мы. Им безразличны страдания других – лишь бы получить нужное. Они не способны сопереживать, хотя научились имитировать сочувствие, если это выгодно.
– Психопаты изображают эмоции, которые никогда не испытывали? – поразилась Нина.
– Именно. – Уэйд увлекся любимой темой. – Благодаря хорошему образованию и стабильной работе они учатся разбираться в мире людей с чувствами. Адекватное поведение помогает им приспособиться к окружающим. Психопата сложно заметить в толпе.
Брек оторвалась от экрана, заинтересовавшись беседой:
– Если им неважно мнение других, зачем они притворяются?
Уэйд пожал плечами.
– Чтобы манипулировать и добиваться своих целей.
– Поэтому человек с АРЛ может пройти детектор лжи, даже если обманывает: его вегетативная нервная система устроена иначе, – добавил Кент. – Медицинские исследования это убедительно доказали. В обстоятельствах, обычно вызывающих страх или злость, у психопатов не наблюдается типичной стрессовой реакции и вообще заметного волнения.
– Полиграфы проверяют автономные – то есть невольные – рефлексы, – пояснил Уэйд. – Большинству людей сложно убедительно лгать, особенно в решающие минуты. Например, во время допроса. Тело выдает стресс, его признаки не скроешь. Однако если ложь не вызывает никакого внутреннего отклика, игла детектора не сдвинется с места.