Мы остаёмся жить

– Дамы и господа, – начинаю я, – перед вами – вовсе не команда дураков. Мы – свободные люди, которые странствуют по свету и волей Господа пытаются как-нибудь выжить в этом жестоком и опустошенном войнами и болезнями мире, где царь не Бог, но Дьявол. Мы – вовсе не попрошайки. Мы – несчастные и бедные люди, от которых отвернулись все, даже близкие и друзья. Но мы – так же и поэты, и актёры. Мы – вовсе не те дураки, за которых вы нас считаете. Наш корабль – это убежище для всех и каждого, от кого отвернулся Господь, но кто остался невиновным ни в чём. Мы, за самую скромную плату, предлагаем вам услуги всех категорий. Правда – не существует того, чего хотя бы один из членов моего экипажа не сумел бы сделать. И плата – чисто символическая; в разы меньше, чем услуги местных мастеров. И да, если у здесь присутствующих имеются дурацкие родственники – мы готовы принять их на свой борт, если они не страдают морской болезнью и не склонны выбрасываться за борт. Ну, давайте: от кого бы вы хотели избавиться, отправив в путешествие на корабле дураков? Ну же, господа?

Сначала, ты убеждаешь себя в правдивости того, о чём говоришь. А вставить эту мысль в головы остальным – дело звука. Этот закон был известен ещё древним греками, манипулировавшими людьми задолго до моего рождения. Звучание их языка – прекрасно; а идея – настолько же глубокая, насколько древняя.

Я был доволен собой. Я ждал аплодисментов в виде моря предложений: нового члена экипажа или работы – для дураков всё хорошо. Каждый новый город – новый шанс, для каждого из нас. Вдобавок, из погреба успел вернуться хозяин кабака с двумя бочонками в каждой руке, а за ним цепочкой тянулись его жена и дети с деревянными пинтами для нашей скромной компании.

Несколько человек в зале даже привстали – видимо, мои слова кого-то всё-таки зацепили и они были готовы обратиться ко мне. Но их опередил тот самый тип, который до сих пор, хоть и был мертвецки пьян, не спускал руки с пояса, где висел его тяжёлый меч.

– Дьявол! – закричал он, указывая на меня пальцем.

Только этого не хватало.

– Я помню тебя!

К такому повороту следовало бы подготовиться заранее. Убить этого мерзавца мало.

– Когда я был ещё мальчиком, – начал этот пьяный мешок отбросов, – я жил в Антверпене. Там водилось множество плутов и жуликов; но самым пронырливым и бесчестным из них – был он – тот, кто стоит сейчас на столе, в кругу дураков. Все плутовки Антверпена ходили за ним цепочкой. Он использовал беспризорных детей; и те ради него грабили, обманывали и иногда убивали тех, кто стоял у него на пути. Я вижу, хоть он и покинул Антверпен, но всё равно управляет людьми. Ведь его дураки – его рабы. Они полоумные – и ни в чём не знают себе границ. Я помню, как этот поддонок сел на корабль и смылся. Ещё лет десять назад вести о его проделках доходили до меня из Амстердама, Брюгге и даже Копенгагена! Сколько городов, сколько людей ты обвёл вокруг пальца, а, мерзавец?! И вот, ты здесь – хочешь навредить этим добрым людям?! Так я покажу тебе! Никогда мне не забыть твоего лица – я видел его в детстве множество раз.

Нет, ну конечно же, он врал. Как минимум треть его слов, говоря откровенно, были неправдой. Но вот кто же это мог быть, раз он узнал меня?! В такие ответственные моменты – память подводит меня.

– Взгляните на меня, добрые граждане, – сказал я, – да я ведь одного возраста с этим отважным рыцарем. Как же я мог вести разбой в годы его юности? Может, я сам был ребёнком, когда стал королём преступного мира?!

Смешки в зале.

– Какие богатые фантазии у этого милого господина, – продолжил я, – кажется, любезные граждане, я нашел уже нового члена своего экипажа. Ну, кто за то, чтобы мы приняли его на свой борт?!

– Ты, ублюдок, помню, хорошо говорил по-нидерландски в годы своего разбоя; почти так же хорошо, как сейчас говоришь на немецком. Этих людей – обмануть тебе удастся; но меня – никогда. Скажи, неужели ты забыл этот язык?

– Да я и был всего-то пару раз проездом в Роттердаме – откуда мне знать нидерландский?! Господа, кто-нибудь знает, кто такой этот сэр в доспехах времён первых крестовых походов?

– Меня ты не обманешь, – он внезапно перешёл на нидерландский – слова и звуки такие же, какие можно услышать из каждой щели в антверпенском порту.

Он медленно сделал пару раскачивающихся шагов, будто даже пьяным не терял осторожности, всё так же сжимая рукоятку меча, но не торопясь вынимать его из ножен.

– Ты ведь знаешь этот язык, не так ли?

– Что он бормочет? Что это за язык? Кто-нибудь здесь говорит на турецком?

Главное: забыть о том, что я прекрасно владею всеми формами тогдашнего нидерландского – тогда и убедить остальных в этом у меня получится. Но это трудно – делать вид, что ничего не понимаешь, когда тебе ясно всё.

– Ты ответишь за всё, – сказал он, – я вызываю тебя на поединок.

Он быстро рванулся в мою сторону и почти подошел к столу, на котором стоял я.

– Здесь и сейчас!

– Вахтэ! – против своей воли, я попросил его подождать немного на нидерландском и тут же обратно перешел на немецкий, – четыреста лет назад, а Византии, я голыми руками разделался с целой бандой разбойников-крестоносцев, державших в страхе всю округу. С тобой – мне хватит и одного пальца.

Я набрал из бочонка кружку эля и выпил её залпом.

– Ты ведь кое-что забыл.

– Что? – спросил он.

– Где твой шлем, рыцарь?

Его рука, сжимавшая ножны, стала вытаскивать меч – ясно, с какой целью. В этот момент, я схватил бочонок эля с откупоренной верхушкой и прыгнул вместе с ней со стола в его сторону. Я надел бочку прямо ему на голову. Его лоб пробил дно сосуда с нашей выпивкой. Мои ребята останутся без эля; но мне ничего не жалко для этого рыцаря – пусть он напьётся местного пойла по горло.

Меч выпал у него из рук. Он упал и мне показалось, что наш герой потерял сознание. Но как бы ни так. Толпа в зале уже взорвалась от смеха: и хозяева, и посетители, и особенно мои ребята – все насмеялись тогда вдосталь, хлопая в ладоши. Но мне стало не до шуток, когда рыцарь неожиданно поднялся на ноги.

– Ах ты чёртов ублюдок!

Он снял с себя бочку, поднял меч и замахнулся на меня. Мне едва удалось отскочить.

– Сир, а вам известно, что время рыцарей – давно прошло?!

Он снова бросился в атаку; мне пришлось отступить во второй раз.

– Теперь: тот, кто держит меч – больше не самый главный в деревне.

Уклонившись от ещё одного удара и отойдя от пьяного забияки на приличное расстояние, я сказал:

– Одумайся.

– Хватит бегать от меня, трус, сражайся!

Из-за пазухи я достал инструмент, применить который я не планировал ещё много лет. Но пришлось. Моя новая любовь – изобретение века. Я наставил оружие на него.

– Кажется, эту штуку называют «пистолет», – сказал я, приготовив замок к выстрелу, – турки разбили византийцев только потому, что у них были эти штуки. Они пробивают любой доспех и никакой меч не остановит их.

– Трус, – тяжело процедил он сквозь зубы, – сражайся со мной.

– Только не вашим оружием, милорд, – улыбнулся я, – если вам так будет угодно, померяемся силами: меч против пистолета.

Мне показалось, он впал в небольшой ступор. А затем злость перевесила здравый смысл; и он сделал выпад в мою сторону, в надежде проткнуть меня мечом.

Раздался выстрел – грохот такой, что всех присутствующих оглушило. В воздух поднялся дым. Я прострелил ему бедро. Он закричал, как умирающий в адских муках грешник; и вся его туша в доспехах повалилась на пол. Он забыл и про меч, и про меня; он мог только проклинать всё живое на белом свете, прижав руку к кровавой ране.

Сначала, ты двадцать лет учишься искусству владения мечом, чтобы никто не мог тебя одолеть; теряешь не бесконечные поединки всю жизнь. А затем любой оборванец, держащий в руке это адское оружие – одним движением пальца может отправить рыцаря на тот свет. Но я – всего лишь прострелили ему бедро.

Тёмные века, наконец, отступают. Что же ждёт нас всех впереди?! И как легко теперь людям стало убивать друг друга.

– Врача! – кричал он, – молю, врача!

– Нужно вытянуть пулю из раны – иначе, он умрёт, – сказал я.

Лужа крови украсила пол кабака.

– Я не могу встать!