Кружево неприкаянных

– Гнал?!

– Пил! И продавал, то есть менял на еду и дрова.

– Ага, блокада! Пили самогон из говна и людями закусывали… Голод! А брал-то где? Сам гнал, наверняка сам! в тайне от всех! И сколько же говна надо? У нас в деревне, где мой дед жил, говорят одного такого в толчок спустили, когда заподозрили! Ну, вперёд!

Стайк прикладывается к бутылке, как в кино американском – глотнул и Паше передаёт… А Паша… Паша подержал… покрутил и… назад протягивает…

– Не-не-не… нне…! – Кричит Стайк, – Так не пойдёт! Надо пить! Давай за ленинградцев, за блокадников! За всех героев! У нас в деревне, где дед мой … блокадниками питерских зовут, т. е. ленинградцев…, – говорит Стайк и весело хмыкает, – скобари, что с них взять!

Паша вытягивает губы вперёд… как бы дудочкой и осторожно подносит к ним горлышко бутылки, аккуратно наклоняя её в сторону рта, стараясь не притронуться к ней, но всё же слегка касается… и тёплая слегка жгущая и вонючая жидкость втекает в рот… движениями языка и щёк он продвигает её дальше, вот она начинает перемещаться в горло и он медленно производит глотательное движение.

Зря он так, надо бы залпом…

Стайк с интересом наблюдает процесс и через момент после глотка радостно орёт:

– Что? Побежала жизнь по пищелудку?!

Главное какое-то время не дышать, потом осторожно выпустить воздух, а с ним и этот отвратительный запах и вкус.

– А глаза зачем закрываешь? – хохочет Стайк.

Паше пить противно, голова тяжелеет, на глаза давит… Но он… Медленно цедит вонючую жидкость, мимические мышцы напрягаются, лицо перекашивается «в кучу», он опять глотает… и ещё раз… и ещё.

– Ну и рожа у тебя, смотреть противно, – комментирует Стайк. – Дай сюда.

Паша передаёт бутылку.

– Смотри, – говорит Стайк, и широким красивым движением руки подносит бутылку ко рту, одновременно слегка откидывает голову, бескозырка сползает, но Стайк свободной рукой изящно подхватывает падающий головной убор.

Он начинает пить, держа бутылку у губ, затем плавно поднимает её, самогон тоненькой струйкой льётся в слегка приоткрытый рот, и, булькая, проваливается внутрь тела почти не задерживаясь в горле. Затем Стайк резко переворачивает бутылку горлышком вверх, одновременно закрывает рот.

Паша смотрит на это и сам как бы снова ощущает все движения жидкости внутри организма, тело отвечает судорожным движением, а Стайк вдруг икнул. Чему удивился. И тут же громко пёрнул.

Вначале Стайк замер, потом хотел обернуться, как бы посмотреть, что произошло, потом вспомнил, что здесь Паша, скосил на него глаз, потом замер, как бы соображая как комментировать…

– Кажись, упало… и был толчок, – вслух размышляет Стайк.

– Дальше желудка провалилось!? … Жопу, жопу зажми! Выскочит!!!!!!!!! – закричал интеллигент Паша.

Стайк некоторое время стоит, слегка покачиваясь, потом снова поднимает бутылку.

– Повторить?

– Бис, бис, браво! – орёт Паша. Он понимает, что всё это какая-то глупость, но остановиться не может и кричит, кричит – просим, просим!

Стайк снова поднимает бутылку, повторяя цепь изящных движений, самогон некоторое время льётся, но потом струя иссякает, и только несколько капелек падают в открытый рот… Стайк замирает в этой позе. Паша прислушивается.

– Недолёт, – говорит он не то утвердительно, не то вопросительно…

Стайк как бы чувствуя что-то, жестом останавливает его… и спустя мгновение издаёт прерывистые весьма специфические звуки и… запах.

Стайк замер, некоторое время молчит, осознавая случившееся.

– Хотел «пук», а получил «как», – философски оценивает он ситуацию.

– Перелёт! – Паша смотрит на Стайка. – Прямо в штаны, а там не отстегнуть…

– Да, – говорит Стайк, пытаясь осмотреть себя ниже пояса.

Отстёгивает передний клапан флотских штанов, обнажая трусы.

– Ссать в них удобно, а срать не очень – подытожил он исследования.

– Надо их передом на зад одевать, – изрекает Паша.

Он хочет ещё что-то сказать, но закашливается и садится на землю… затем валится на бок. Он ещё как бы смеётся, но это спазм… и боль раздирает грудь… живот.

А Стайк опять дрищет, прямо в штаны. Паша слышит, сквозь боль пытается смеяться, но вместо смеха его рвёт, Паша переворачивается на живот и теряет сознание…

Обосранный матросик и облёванный студент вначале были отправлены в медвытрезвитель, поскольку воняло от них, но когда начался очередной приступ… И у того и у другого уже ничего внутри не осталось, ни пищи, ни самогонки, ни воды, ни желчи, но организм яростно пытался извергнуть из себя что-то ещё, как будто отторгая даже саму плоть свою … Их откачали…

Шланг в рот, к шлангу воронка, в воронку воду, вода льётся внутрь, потом изрыгается наружу, потом небольшой перерыв на отдых и снова: вода – рвота… и так много раз… потом… Потом уколы, капельницы.

До Печенги они добрались через три дня. Солнечная тундра, сопки, а дальше море, которое никогда не замерзает.

«Разве не знаете, что вы храм Божий,

И Дух Божий живет в вас?

Если кто разорит храм Божий

Того покарает Бог: ибо храм Божий свят;

А этот храм – вы»

Дом

Катенька приехала на новой машинке… Вот она, прямо под окном поблёскивает фарами в луче солнца проникшего сквозь высокие сосны. Они здесь везде, до самого моря – где солнце на закате погружается в воду, где лес обрывается песчаным откосом создавая берег, где волны набегая на него обнажают каменные глыбы красного гранита со странным названием рапа-киви… что в переводе с финского – гнилой камень.

На нём в Питере «Медный всадник» – Царь Пётр на коне растоптал змею, из него колонны Исаакиевского собора и монолитный «Александрийский столп» – в землю не врыт, на фундаменте стоит на Дворцовой площади Санкт-Петербурга, в этот гранит «одета» Нева, все реки и каналы Великого города… колыбели…

Фундамент дома, кстати сказать, вот этого…

Рапакиви– роговообманковый порфировидный гранит с овоидальными вкрапленниками красного или серого ортоклаза и микроклина, окружёнными олигоклазовыми каёмками.

Этот «финский камень» добывали и добывают в России возле «исконно русского» города Выборга… Viipuri, что означает – святая крепость.

Как-то Василий, который жил где-то на первом этаже, притащил на санках за несколько раз несколько плит этого камня – «вот, на памятники, всем хватит…» – он на кладбище работал словорубом… – дословное описание его таланта: рубить в камне буквы, составляющие простые, ясные слова… связанные со смертью и памятью… иногда он сам и придумывал эти слова.