Доминион

Фрэнк встретился с братом взглядом и понял: Эдгар знает о том, что случилось на самом деле. В ту пору он учился в университете, но поддерживал связи с приятелями из Стрэнгмена, и кто-то, должно быть, сообщил ему.

Фрэнк повернулся.

– Прощай, Эдгар, – сказал он и торопливо вышел.

Он уехал назад в Бирмингем и вернулся к работе. Стоял чудесный октябрь, один теплый солнечный день сменялся другим, желтые листья тихо осыпались с деревьев.

Последние десять лет Фрэнк жил в большой викторианской вилле, разделенной на наемные квартиры. У него были четыре комнаты на втором этаже. Здание содержалось не лучшим образом: краска на входной двери и окнах облупилась, половина рам сгнила. В воскресенье, десять дней спустя после похорон матери, он сидел и читал «Двадцать тысяч лье под водой», когда раздался звонок в дверь. Фрэнк резко поднялся, спустился по лестнице и открыл парадную дверь. Перед ним стоял Эдгар, явно в сильном подпитии, хотя было всего три часа пополудни. Фрэнк недоуменно воззрился на брата.

– Не ожидал меня увидеть? – спросил Эдгар. – Войти пригласишь?

– Ах да. Прости.

Фрэнк повернулся и пошел к лестнице. Эдгар последовал за ним. Сердце у Фрэнка колотилось. Зачем он приехал? Чего хочет? Они вернулись в квартиру, которую Фрэнк, въехав, обставил мебелью из торгующих старьем магазинов.

– Боже, – проговорил Эдгар. – Это напоминает мамин дом. Кстати, я передал его агенту и нашел адвоката, чтобы тот позаботился о вступлении завещания в силу.

– Прекрасно, – одобрил Фрэнк.

– Решил приехать и рассказать. Тебе надо провести телефон. У большинства людей в Штатах есть телефон.

– Мне он ни к чему.

Эдгар глянул на две пыльные фотографии в рамках, стоявшие на столике.

– У тебя есть портрет папы, как вижу. Господи, как же вы похожи!

Фрэнк посмотрел на снимок в сепийных тонах: отец в военной форме, прямо и неловко глядящий в камеру. Фрэнк иногда размышлял: видел ли отец тогда окопы, ожидал ли, что окажется в них?

– А на другом что? – спросил Эдгар.

– Мой год в Оксфорде.

«Зачем он приехал? – снова подумал Фрэнк. – Чего хочет?»

Эдгар подошел к книжному шкафу, посмотрел на зачитанные фантастические романы.

– Эй, некоторые из них я помню еще с тех пор, когда ты был мальчишкой. Ты всегда читал их на каникулах. – Он повернулся и улыбнулся Фрэнку резиновой полупьяной улыбкой. – Я улетаю сегодня вечером. И подумал, что стоит заехать к тебе и рассказать насчет дома. – Эдгар помолчал, потом сказал: – Хочу, чтобы мы расстались по-доброму.

– А…

– Может, я тут у тебя заночую, а завтра загляну в лабораторию?

– Прости, – пробормотал Фрэнк. – Это не очень удобно. Понимаешь, у меня тут только одна кровать.

Эдгара выглядел обиженным и слегка смущенным.

– Гости ко мне не ходят, – добавил Фрэнк.

– Ну конечно. – Лицо Эдгара разгладилось. – Я не сомневался. Не против, если я сяду? – Шатаясь, он добрался до кресла. – О господи, Фрэнк, избавь меня от своей обезьяньей ухмылки.

Фрэнк помнил ужасное происшествие: это случилось, когда ему было двенадцать лет. Они с Эдгаром уезжали из Стрэнгмена на летние каникулы. Эдгару тогда исполнилось шестнадцать, он был высокий блондин и держался с подчеркнутым высокомерием. Мать в несвойственной для нее манере предложила им вместе сходить в зоопарк.

– Мы слишком мало думаем о животных, – сказала она. – Миссис Бейкер утверждает, что у них есть душа, как у нас.

И мать обвела их серьезным и печальным взглядом, как это с ней бывало.

Они отправились в Уипснейд и принялись прогуливаться среди клеток.

– Давайте заглянем сюда, – сказал Эдгар, когда они проходили мимо обезьяньего домика.

Он шел впереди, а Фрэнк неохотно плелся следом рядом с матерью, впавшей в одно из своих задумчивых и отрешенных состояний. Внутри было неприятно: длинный бетонный коридор с решетками по обе стороны, вонь, куски выбрасываемой обезьянами из клеток соломы, устилавшие пол. Несколько человек шли по коридору, хохоча над забавными проделками мартышек. Здоровенный орангутанг злобно смотрел на них из своего темного логова. Эдгар поглядел на Фрэнка, потом повернулся к матери:

– Мам, глянь на этого шимпанзе!

Шимпанзе тут был только один, он сидел в клетке на куче грязной соломы и таращился на них. Эдгар помахал рукой, и обезьяна отпрянула, оскалив зубы в ухмылке, в которой Фрэнк уловил страх и опаску.

– Что за уродливая скотина, – сказала миссис Манкастер.

Эдгар засмеялся:

– Ее усмешка не напоминает тебе улыбку Фрэнка?

Мать рассеянно посмотрела на Фрэнка:

– Да. Пожалуй, напоминает, в некотором роде.

– Ребята в школе прозвали его Мартышкой из-за этой усмешки. Мартышка Манкастер.

– Не надо больше так делать, Фрэнк, – сказала миссис Манкастер.

Фрэнку сделалось так жарко, что он боялся упасть в обморок. Эдгар ухмыльнулся:

– Тут жутко воняет, – заметила миссис Манкастер. – Должна признать, я не могу представить себе этих существ в садах духов. Пойдемте поглядим на птичек.

А теперь Эдгар заявился к нему в дом. Сидя в побитом молью кресле, он снова обвел взглядом комнату.

– Я подумал, что тебе пора обзавестись чем-нибудь получше.

– Меня тут все устраивает.

Эдгар снова вперил в него тот самый озадаченный взгляд.

– Никак не могу понять, почему ты занялся наукой в университете. Чтобы посоревноваться со мной, доказать мне, что ты тоже чего-то стоишь?

– Нет. – Фрэнк уловил в своем голосе нотку гнева. – Я пошел в науку, потому что мне она нравится. Это то, что я хорошо умею делать.

Эдгар выглядел разочарованным. Потом ухмыльнулся, совсем как тогда, в зоопарке: