В разбитом сердце

– Я просто решила поздороваться! – огрызнулась она. – Ты невыносимый, Лео Вебер! Не стыдно тебе так со старшими разговаривать?

– Может, хочешь меня перевоспитать? – снова ковырнул я её.

– Делать мне больше нечего – перевоспитывать здоровенного обалдуя!

Она нахмурила брови и старательно смотрела мимо меня. На её несчастье, на следующей остановке набилось ещё больше людей. Она еле слышно взвизгнула, когда её придвинули совсем близко ко мне. Тут уже и мне стало не по себе. Не только её грудь, но и живот и бёдра слились с моим телом. Я старался сильно не концентрироваться на этом ощущении, потому что у меня в штанах проснулась жизнь. Меня обдало жаром. Я аккуратно обвил руку вокруг её хрупкой талии, потому что сзади её слишком сильно теснили и припирали, даже если она старательно не показывала вида. Мне пришлось затаить дыхание, иначе оно могло выдать моё возбуждение.

– Ты что творишь? – прошипела Кассандра незамедлительно.

– Тебе же держаться не за что. Вдруг снова упадёшь, а у тебя ещё коленки не зажили, – оправдался я.

Тут ей нечем было крыть. Раунд остался за мной, хотя сомневаюсь, что она могла упасть в вагоне. Мы были зажаты со всех сторон, как шпроты в банке. Кассандра до последнего сражалась со своим неловким положением, а вот я сдался и просто наслаждался её близостью. Она упорно держала шею прямо, хотя могла просто прислониться к моей груди, и всё. Все части её тела и так были прижаты ко мне. Чего уже тут сопротивляться?

Она тонко и нежно пахла духами с отчётливой яблочной ноткой. Моя одежда наверняка насквозь пропитается её запахом. Её вещи тоже пропахнут мной. Если она в отношениях с кем-то, интересно, что она ему скажет в оправдание. Я не то чтобы желал Кассандре проблем с любимым человеком, но мне хотелось, чтобы мой запах на её одежде заставил её лишний раз вспомнить обо мне и об этой эротичной ситуации в электричке.

– Профессор, от тебя приятно пахнет, – подкинул я дровишек в топку не без наслаждения. К сожалению, она отвернулась от меня, так что я не мог разглядеть выражение её лица. Мне пришлось довольствоваться созерцанием её светлой макушки. Уши Кассандры предательски порозовели.

– А от тебя перегаром разит за версту! Бессовестно отрываешься посреди недели! Молодёжь пошла просто кошмар!

– Ого, вот это претензии! А ты разве не гуляла в студенчестве? – поинтересовался я, нисколько не обиженный её комментарием.

– Гуляла, конечно, но знала меру! – ответила она нравоучительно.

– В самом деле, профессор, я же не прогуливаю занятия, чего ты разворчалась? Между прочим, ты сама виновата, что тебе приходится стоять со мной в обнимку.

– Мы не стоим в обнимку! Это всё переполненный транспорт! И замолчи уже! Ты больно разболтался! – выпалила она так отчаянно, что я аж пошатнулся. Неужели ей противна моя близость? Это понимание меня неприятно ужалило и одновременно приземлило. После её слов я замолчал. Я действительно слишком разболтался. Сам не заметил, как увлёкся разговором. Это было на меня не похоже. Обычно мне даже пару слов сложно связать, а тут беседа лилась сама собой.

Кассандра достойно терпела до станции, когда нам нужно было выходить, и вылетела из вагона как ошпаренная. Она ринулась к эскалатору и, не оборачиваясь, бросила мне, что пойдёт одна и чтобы я не шёл за ней. И у неё ещё хватает смелости говорить, что она не ведёт себя как ребёнок? Мы же с ней в один универ направляемся, и из-за её ребячества я что, теперь должен идти другой дорогой?! Я вздохнул уныло. Голова разболелась ещё сильнее. Хорошо, что у нас не намечается урока английского. Мне уже на сегодня хватило выкрутасов профессора Грин. Женщины утомляют.

Кое-как отсидев пары, я поторопился вернуться к себе в берлогу и, как и собирался, лёг отсыпаться. Проснулся я уже ближе к десяти вечера. Сделав ужин на скорою руку, я поел, а потом загрузил грязные вещи в стиральную машину. Те, что были на мне этим утром, я тоже решил постирать. Перед тем, как засунуть свитер в стиралку, я обнюхал его ради любопытства. И точно, я не ошибся. Он всё ещё пах духами профессора Грин. Яблочный запах крепко въелся в ткань. Как ни крути, а яблоки мне теперь постоянно будут напоминать о ней. Вздохнув, я закрыл машинку и запустил стирку. В это время затрезвонил мой сотовый. Вернувшись в комнату, я поднял его с кровати и уставился на экран. Пару секунд я набирался мужества и в итоге неохотно ответил на звонок.

– Привет, сынок, – послышался на том конце взволнованный мамин голос. С тех пор как я переехал, мы почти не виделись и общались только по телефону. Я старался как можно реже приезжать домой.

– Привет, звонишь поздно, – отозвался я.

– Днём до тебя не дозвонишься. Как дела? Как учёба?

Всё это были стандартные, из раза в раз повторяющиеся вопросы, на которые мне периодически приходилось отвечать, чтобы не спровоцировать приступ паники у мамы.

– Всё отлично.

– Я рада, – повисла пауза.

– А ты как? Как папа? – поинтересовался я. Каждое слово давалось с трудом. Иногда я задавался вопросом: всем взрослым детям так тяжело общаться с матерями? Сколько себя помню, я никогда не мог быть при родителях самим собой. Особенно тяжело было, когда я стал подростком. Постоянный контроль безумно тяготил меня. Хотя и в детские годы было не лучше. За каждым моим шагом следили, за выбором друзей тоже, да и в остальном моё мнение не приветствовалось.

– Папа как всегда много работает, а я по-прежнему, – мама всхлипнула и добавила, набираясь мужества: – Сынок, приходи домой! Хотя бы на Рождество! Очень прошу!

– Мам, не начинай, – простонал я протяжно. Так вышло, что в прошлом году я не явился ни на один праздник, в том числе и на Рождество, которое принято отмечать с семьёй.

– Папа больше не злится, а я очень по тебе скучаю!

Во рту появился неприятный привкус горечи от её слов, а на сердце стало тяжело. После каждого разговора с ней я не мог отделаться от ощущения, что я плохой сын.

– Я постараюсь, – ответил я уклончиво.

– У тебя появилась девушка? – спросила она осторожно, а я дёрнулся, как от электрического разряда. Этого я и боялся. Опять началось.

– У меня никого нет, – сказал я, уже зная, что последует за этим.

– Лео, давай я познакомлю тебя с приличной кандидаткой. У меня есть одна очень милая особа на примете. Не упрямься. Ты же знаешь, мы с отцом желаем тебе только добра.

Вот как всегда. Она никогда не могла удержаться от того, чтобы не вмешаться в мою личную жизнь. Став совершеннолетним, я фактически объявил им войну за свою независимость. Только так я добился, чтобы они не лезли в мои дела. Дабы не обострять и без того обострённые отношения между нами, родители уступили, но лишь потому, что у меня была отличная успеваемость и я больше не позорил отца. Тем не менее контроль не прекращался. Порой в маме я видел скорее не маму, а надзирателя, который шпионит за каждым моим шагом. В любом вопросе я чувствовал подвох. Её любезность и мягкость не могли меня обмануть.

Этот разговор начал раздражать. Не в первый раз мама пыталась свести меня с угодной для неё и отца девушкой. Уж очень им хотелось вернуть блудного сына назад под своё крыло. Да. Однажды я оступился. Им есть в чём меня упрекнуть, но это всё равно не даёт им права решать за меня, что для меня лучше, с кем мне встречаться, в кого влюбляться и с кем провести остаток жизни.

– Мам, давай без этого. Извини. Я кладу трубку. Мне нужно ещё поучить. У меня завтра семинар. Пока. Передавай папе привет.

Не дожидаясь её ответа, я нажал на дисплей, прерывая звонок. Мне было так паршиво, что я просто снова завалился спать, чтобы забыться. Следующим утром я проснулся в бодром настроении и со свежей головой отправился на занятия. Неприятный разговор с матерью я по привычке выкинул из головы. Как всегда, я задвинул всё гнетущее подальше, чтобы не бередить зарубцевавшиеся раны, – не понимая, что когда-нибудь эти проблемы всё равно меня настигнут. Но мне было не до этого. Я просто хотел наслаждаться студенчеством и жить на полную катушку, не забивая себе голову лишними переживаниями. Наверное, я вёл себя легкомысленно, не по-взрослому, но я устал от разборок с родителями, которые всё равно не слушают, что я им говорю. Какой смысл биться головой о стену? От этого она не сломается, только будет больно. Так вот я и бегал от самого себя.

4. Взаимное притяжение может быть опасным, особенно в непредвиденных ситуациях

Профессора Грин в электричке я больше не встречал. Из её храбрости ничего не вышло. Я даже огорчился чуток. Хотелось бы поиграть с ней ещё немножко. Никогда ещё мне не доставляло такого удовольствия дразнить кого-то. Однако так лучше. Мы живём где-то по соседству, и если нас начнут регулярно видеть вместе, неизбежно поползут слухи, а это нам обоим не на руку.

В последующие недели профессор вела себя со мной как со всеми остальными студентами. Она не сторонилась меня, но и лишний раз не заговаривала. А вот я продолжал за ней наблюдать. Мне по-прежнему не давала покоя её вымученная, будто приклеенная улыбка. Профессор заставляет себя улыбаться, скрывая какие-то эмоции, о которых никто не должен знать. Я это точно видел, потому что сам так делал, но моя маска отличается. Боль и разочарование я прячу за безразличием. На первый взгляд профессор вся сияет и лучится. Она приветливая, добрая и отзывчивая. Возле неё постоянно кто-то крутится. И среди учителей, и среди студентов она нарасхват. Мы все быстро поняли, какой она хороший преподаватель; видно было, что и коллеги ценят её профессионализм и относятся к ней с уважением. Сомневаюсь, что при такой популярности можно назвать её интровертом. Но я всё время ловил себя на мысли, что мне её жаль. Должно быть, профессор очень устаёт постоянно притворяться весёлой. И вот однажды я окончательно осознал, что меня смущает. У неё ужасно печальные глаза, настолько печальные, что на улыбающемся лице они выглядят неродными. Замечают ли эту особенность остальные? И почему грусть въелась в её взгляд настолько сильно, что не покидает его ни на секунду? Мне было безумно интересно наблюдать за профессором Грин, хоть я и понимал, что на расстоянии не смогу разгадать её тайну. Она просто красива, одержимая своей болью, и лезть к ней в душу я не собирался. Несмотря на мой неподдельный интерес к ней, нас разделяет очень многое. Я не мог решиться сделать серьёзный шаг ей навстречу, так как боялся, что всё станет только хуже. Удивительно, но по отношению к другим девушкам я не был так осторожен. Профессор мне действительно нравится как человек – наверное, поэтому я опасался случайно ранить её или обидеть.

Три недели пролетели незаметно. Работа, учёба и баскетбольный клуб занимали почти всё моё время. На тусовки я больше не ходил, но всё равно толком не высыпался, да и настроение было ниже плинтуса непонятно отчего.

– Выглядишь подавленным, – заметил как-то Дирк на паузе. Мы с парнями сидели в столовой. Гидо уставился в какую-то книжку, а Фабиан, чавкая, уплетал лапшу за обе щёки.

– Учиться стало сложнее, – ответил я. – Времени свободного почти не остаётся. И на подработке завал.

– Да у тебя просто дефицит потрахушек! – подстебнул меня Фабиан, ухмыляясь с набитым ртом.

Я стрельнул в друга убийственным взглядом, но тему уже подхватили с другой стороны. Дирк состроил задумчивую мину.

– А разве ты на прошлой неделе не провожал какую-то красотку до дома? – спросил он с неприкрытым любопытством.

Глаза у меня полезли на лоб. Нет! Ну надо же! Эти гады, что, за мной слежку установили?! Иногда их чрезмерная заинтересованность моей сексуальной жизнью бесила.

– Вам заняться, что ли, больше нечем, как шпионить за мной? Это всего лишь знакомая с другого курса! Если я общаюсь с девушками, это не значит, что я сразу тащу их в кровать!

– Ну да, ну да! Так мы тебе и поверили! – осклабился Дирк.

– У них унылая личная жизнь, поэтому они и лезут в твою, – пробормотал Гидо в утешение, не отрывая глаз от книги.

– Это у кого тут унылая личная жизнь? Не слишком ли много самомнения, книжный червь! И что ты там постоянно читаешь? Уже второй дней не отлипаешь! – поддел его Фабиан в ответ, отнимая томик. Гидо хотел вырвать книгу обратно, но Фабиан стал махать ей у него перед носом, пока не добился возмущённых проклятий и воплей. На наш стол пялилась вся столовая. Это был уже не первый случай – такие театральные сцены случались довольно часто. Я не выдержал и забрал у них игрушку. Ну правда, как два нахохленных попугая! Столько шума! От этих двоих у меня быстро начинала болеть голова.

Я невзначай глянул на обложку. Книга имела английское название, и её автором была не кто иная, как Кассандра Грин. В изумлении я пролистал несколько страниц. Весь текст был на английском.