Сам ты девчонка!

***

Есть один секрет, который не знают взрослые: в школу ходят не за знаниями, а за друзьями. Занятия в школе всегда кажутся скучными, а особенно когда ты сидишь один. А я сижу одна и к тому же за первой партой, несмотря на мой высокий рост. Это делает школу просто невыносимой! Даже представить страшно моё положение. Я обречена на одинокое существование отличницы. Мне даже списывать не у кого, а давать списывать самой не нравится.

Одним утром всё изменилось: мой новый сосед Тире пошёл в школу! Он очень умный, почти как я, так что его взяли сразу в мой класс. Тире невысокого роста, худой,

с растрепанными черными волосами и глазами бусинами – в общем, очень напоминает воробья.

Никто не хотел с ним сидеть, потому что он был самым младшим, и все знали, что он сказал в первый раз. По правде говоря, а я очень люблю правду, все его боялись. Люди всегда боятся того, чего не знают. Никто не хотел быть другом и даже соседом «математика». А я уже была его соседом по дому, поэтому мне ужасно хотелось стать его другом! Предел мечтаний – чтобы Тире стал моим соседом по парте! Уж очень мне хотелось иметь в друзьях кого-то непохожего на папу Сноба или Троппи.

– Тире, садись со мной! Вот, можешь даже сесть у окна, если хочешь!

Я позвала его рукой и очень широко улыбнулась, наверное, даже слишком широко, потому что у меня стянуло рот. Тире как-то сомнительно взглянул на меня и потом оглядел класс. Идти ему было некуда: либо ко мне за парту, либо за дверь. Тире уже тогда был очень смелым, поэтому он медленно пошел навстречу ко мне и моей первой парте напротив учителя. Я очень переживала, что кто-то из ребят скажет гадость про Тире, например, ужасный задира Троппи.

– Ап-х-чи… Минус! – будто чихая, сказал Троппи.

Все застыли. Я так испугалась, что сейчас что-то будет. Учительница Фи-Фи, как назло, куда-то пропала. Все не сводили глаз с Тире. Он медленно повернулся к Троппи, засунув руки в карман брюк, и как настоящий гангстер сказал:

– Ты заболел? Тебе нужно подлечиться, хочешь в больницу отправлю?

У класса рты пооткрывались, а Троппи весь покраснел и вмялся в стул. Это было ужасно, стены начали дребезжать. А Тире так и продолжал угрожающе нависать над Троппи. Казалось, что ещё секунда и он заплачет. Но тут уже вбежала учительница Фи-Фи.

– Тире Мо! Немедленно прекрати задирать своего одноклассника и займи свободное место! – запищала учительница, голос у нее был пренеприятный: высокий, визгливый, словно кто-то мелом по доске скрипит.

– Но это Троппи первый начал! – неожиданно сказала я и тут же пожалела об этом.

Одноклассники опять пораскрывали рты. Я даже заметила, что у Лили нет заднего зуба, а она сидит через парту от меня. Может, мама была права насчет зубов? Тире тоже заметил, что у Лили нет зуба, об этом он мне рассказал по дороге к директору. Но это уже было неважно, потому что теперь все знали, что мы с Тире соседи и друзья!

Как я и мама стали преступниками

Вечером мне знатно досталось от папы Сноба – запретили читать и велели держаться подальше от Тире. Допустим, если первое я охотно выполняла, то со вторым была в корне не согласна.

Вот Тире повезло больше! Я лежала на кровати, а стена-болтушка передавала мне разговор Тире и его мамы на левое ухо та-а-ак тихо, что даже я едва слышала. Мама Мо сказала: «Надо было треснуть этому Троппи как следует!», а потом она прибавила: «Лучше бы я выбрала другую профессию, тогда бы тебя никто не обижал…».

Я представляла, как было бы здорово, если бы они крепко друг друга обнимали и, даже возможно, Тире сидел бы у мамы Мо на коленках. Не знаю, почему мне так представлялось. Иногда хочется, чтобы мамы брали детей на колени и обнимали. Несмотря на то, что в городе есть глупый запрет на любое объятие, бег или прыг. В общем-то, здесь даже руку при встречи жать не принято, потому что слишком активно для такого душевного города. Но, думаю, что нарушить глупый закон ради любви вовсе не так страшно.

Той ночью мне приснился сон, что мы с мамой были настоящими преступниками – обнимались, а ещё она угощала меня любимым молочным коктейлем. Но нас сдал Троппи, потому что его мама никогда не нарушала закон ради любви, вот он и взбесился. Нас оштрафовали за превышение физического контакта, папа Сноб заплатил очень дорогими воспоминаниями и Мадам Сижу запретила мне подходить к маме. Так себе сон, если быть честной.

Утром я выглянула на кухню, за столом сидел папа Сноб, он читал газету и что-то жевал.

– Пап, а у нас много воспоминаний есть? – я хотела узнать на случай, если мы всё-таки будем обниматься с мамой.

Папа посмотрел на меня исподлобья и коротко ответил: «Достаточно». Интересно, а достаточно – это много или мало? Но у папы был вид такой, как бы сказать, суровый что ли. Я решила сама выяснить, сколько это – «достаточно». Пришлось прокрасться в комнату родителей и аккуратно залезть под стол, где живет коробка памяти.

Коробка памяти есть у каждого жителя Чувствилля. Это похоже на кошелёк или копилку, только в ней хранятся воспоминания. Папа говорит, что коробка памяти «вообще вещь поганая, хоть и дорогая». Однажды он отдал важные воспоминания и теперь уже ничего не помнит о своей школьной любви. А мама и рада! Я слышала, что мамам не нравится, когда папы вспоминают о своей прежней любви.

«Достаточно» – это жуть как много! Мне это стало ясно, как только я открыла коробку. Ведь воспоминаний у нас было очень-очень много.

– Па-а-ап! Па-па! Пап! – я шла с коробкой в руках на кухню. – Пап… А ты меня сильно любишь?

Он, не глядя на меня, грозно ответил: «Достаточно». Будь я глупой и маленькой, я бы решила, что «достаточно» – это непонятно сколько. Но я-то знаю правду, «достаточно» – это очень много.

– Пап, а спроси у меня, как сильно я тебя люблю.

– Ия, что тебе нужно? – обычно папа не жалуется на память, но я всё же повторила просьбу. – Хорошо, и как сильно ты меня любишь? – он задал вопрос, не отрываясь от чтения.

– Вот так! – я выставила руки и громко тряхнула содержимым коробки, чтобы папа Сноб посмотрел на меня. Небольшая стеклянная бутылка зеленого цвета выпала и с шумом превратилась в маленькие зеленые стекляшки. Папа Сноб медленно опустил книгу и устало глянул на осколки, которые превращались в пыль.

– Ты что? Ты что сделала?! – вдруг начал повторять он. – Ты всё… Бонс! Бонс! Она всё…

Откуда не возьмись появилась мама. У мам есть такой талант – вдруг появляться, если что-то идет не так. Мама взяла меня за плечи и тряхнула, что было очень странно, ведь она обычно даже рукой при встречи не машет. Перед отправлением в комнату я успела стащить изумрудный осколок, который удалось сохранить до того, как воспоминание превратилось в пыль.

Спустя несколько страниц книги, в комнату вошла мама Бонс.  Она аккуратно села на кровать и улыбнулась уголком рта.

– Мама, клянусь, я только хотела узнать, сколько значит «достаточно»! – я старалась не тараторить, но это всегда случается, когда нервничаешь. – Прости, мам. – я чувствовала себя виноватой и мне хотелось подарить папе новое воспоминание, гораздо лучше забытого.

– Ия, не бери больше коробку памяти. Воспоминания – очень дорогая вещь. Люди их берегут, чтобы случайно не забыть что-то важное. – голос у нее был ласковый и добрый.

– Сноб забыл наше знакомство… – она сжала рот в тонкую полоску, потом взглянула на мое кривое от страха лицо и сразу принялась объяснять.

– Нет! Он меня помнит! Помнит! Забыл только первую встречу. – я подавилась лимонадом, и он полился через нос. Мама засмеялась негромко.

– Сноб тогда сказал: «Вода всегда найдет выход!», – она улыбнулась очень широко и шепотом продолжила, – и влюбился…

Мне было жаль маму. Папа спокойно пил чай на кухне, потому что ничего уже не помнил, а она помнила всё. Взрослые говорят: «Не дай Бог забыть», а я думала тогда, как удобно ничего не помнить. Ведь папе сейчас гораздо лучше, чем маме.

– Но у вас есть много других воспоминаний! – возразила я, а когда поняла, что мама совсем никак не реагирует на меня, добавила – Как думаешь, папа теперь разлюбил меня?

– А почему он должен разлюбить тебя? – она забавно глянула на меня, так глядят на что-то глупое, но милое.

– Я ведь… и теперь у нас недостаточно… – отвечала я, ощущая щекочущие слезы на глазах.

«Нет, я не буду плакать. Я не буду плакать… Я не буду…» – повторяла я и внезапно заплакала.

Мама ничего не ответила, а только слегка обняла меня одной рукой. От этого сердце у меня чуть остановилось и потом начало работать как что-то сломанное, но живое. Мы нарушаем закон! Мы. Нарушаем. Закон. Взрослые бы сказали: «Этого было более чем достаточно для поддержки». А мне хотелось ещё! И это натолкнуло меня на мысль – может, детское «достаточно» отличается от взрослого?

Надежда

Осень плавно подходила к концу, и дни становились более погожими! Некоторые даже слишком: приходилось то и дело переодеваться. Я уселась перед открытым окном и надувала себя воздухом так сильно, что голова пошла кругом. Мама Бонс готовила хлеб и читала стихи вслух.

Во двор вышел соседский дедушка с кульком чего-то. Как только он выкинул первую гроздь содержимого, птицы сразу его окружили и принялись стучать клювами о землю. «Интересно, что там в голове у птиц, когда они стучатся о землю? У них там мозги не сотрясаются?»

Я решила попробовать клюнуть хлеб, который мама Бонс только приготовила и выставила перед открытым окном. Рот не подходил для этого, но вот нос! Нос у меня замечательно подходил: тонкий, острый и длинный, точь-в-точь клюв. Ещё раз взглянув на птиц, я принялась повторять всё, что они делают. Нужно сперва крутить головой и шеей, после моргать, а потом с силой клюнуть хлеб. Хлеб явно не ожидал, что кто-то будет его клевать, поэтому с грохотом упал на пол, захватив с собой тарелку. Нос тоже не ожидал, что он сегодня клюв, поэтому потерял нюх и ужасно заболел. Это не пугало настолько, насколько пугал голос мамы Бонс. Внезапные голоса взрослых пугают больше любой болячки!

– Ия, у меня есть опасения, что ты только что уронила свежий хлеб на пол!

– Мум, я прусту хутелу узнуть, ну сутрясуются лу музгу у птуц… – я зажала нос одной рукой. Не знаю почему, но так делают взрослые – хватаются за то, что болит.

– Чего? – мама Бонс выглянула из-за угла и закричала. – О, Господи, Ия! Ты что клюнула носом подоконник?