Сам ты девчонка!

Сам ты девчонка!
Камилла Магамедова

Как сложно быть ребёнком! Брови срастаются, зубы выпадают… И все напоминают, что ты маленький! Просто взрослые забыли главный детский секрет: правда – это самое важное, а мальчики тоже плачут.

Камилла Магамедова

Сам ты девчонка!

Ложь, мальчишки и комары

Интересно, а у всех детей брови срастаются в одну и выпадают молочные зубы? Потому что у меня одна тонкая светлая бровь, и всё время шатаются зубы. А моя мама говорит, что такое часто случается с детьми. Хотелось бы верить, но взрослые часто врут.

Вот одна история для примера. Однажды учительница Фи-Фи (а она считается взрослой) заявила, что любовь окрыляет. Я тут же представила как огромная Мадам Сижу порхает над Чувствиллем. Ну, уж нет! И вообще, интересно, тогда куда же подевались крылья родителей? В общем, верить я не спешила. Дети совсем не так наивны и просты, какими могут казаться.

В нашем городе мало в кого можно влюбиться. Но, когда речь идет о правде, я готова на всё. Поэтому на уроке, тщательно выбирая возлюбленного, я остановилась на Троппи. Пусть он задира и к тому же мальчишка… Зато он не любит географию, а это делает нас гораздо ближе.

– Троппи… – прошипела я. – Троппи!

Он сидел, согнувшись над книгой, и болтал тоненькими ножками в разные стороны. Это так сердило, что язык даже принялся расшатывать зуб.

«Может надо как-то особенно это делать?» – подумала я и тут же вспомнила, как мой папа подмигивает маме. Я не умею подмигивать одним глазом, поэтому подмигивала двумя сразу. Троппи очень старательно избегал меня, словно нарочно. Но, как только началась перемена, он как ужаленный вскочил и, нахмурив брови (или бровь, если верить маме), завопил:

– Что ты жмуришься, как виноград на солнце? Что тебе надо, Ия?!

– Влюбиться! – гордо отвечала я.

Сперва Троппи долго смеялся, потом обозвал глупой, а после разрешил влюбиться. Но только из-за страха, потому что увидеть Мадам Сижу, порхающую в облаках, всё равно, что съесть варёный лук.

В центре нашего города стоит гигантский уродец – высокое заброшенное здание, которое начинали строить много раз и много раз завершали, потому что Мадам Сижу никак не могла определиться, нужно оно или нет. По итогу это место назвали Признательной, и ходят туда, чтобы признаваться в самых разных вещах. Например, все влюбленные оставляют свои имена на стенах Признательной. Это означает, что теперь они очень любят друг друга, а не просто любят. Очень – это тоже важно.

Сразу после занятий мы потащились в Признательную. Троппи всю дорогу рассказывал, какой он умный и ничего не боится. А я думала, что будет просто ужасно, если учительница Фи-Фи соврала. Любить Троппи было всё сложнее и сложнее…

Наконец мы стояли в Признательной, стены пестрили, как небо во время салюта. Пришлось взобраться почти на последний этаж, чтобы отыскать место, куда помещалось бы пара имён. А потом ещё долго спорить, чьё имя будет первым.

– Ты что-нибудь чувствуешь? Может боль в спине или… – спрашивал Троппи, когда мы оба косились на жутко кривую надпись «Ия и Троппи». Я покачала головой и предложила обвести надпись в сердечко, чтобы сработало наверняка.

– У меня не выросли. – шмыгнул он носом.

– Может они вырастают в ответственный момент? Это надо как-то проверить. – говорила я скорее сама с собой, чем с Троппи.

– А как? – спросил он, лениво тыча сухой веткой в признание в любви.

Я думала и продолжала расшатывать передний зуб, который очень мешал весь день. В этот момент прямо на лоб Троппи приземлился ужасного размера комар. В самом деле не могла же я упустить момент, чтобы как следует треснуть Троппи по лбу? Я встала напротив него и уверенно сказала:

– Замри-ка… – смотря прямо в его малюсенькие глаза, я продолжила расшатывать зуб и хмурить свою единственную бровь. Я медленно тянулась к Троппи, представляя, как вот-вот тресну по его огромному лбу! Троппи не двигался, но лицо у него скривилось. И в самый ответственный момент он увернулся, а я упала с верхнего этажа.

Пролетев несколько лестниц, пару птиц и густое дерево, я в конце концов приземлилась на траву.

«Как больно любить, как паршиво и больно… очень больно, особенно ногам и спине…» – думала я, глядя в светлое, почти стеклянное небо.

Если быть честной, я очень хотела крепко полюбить Троппи, когда падала. Тогда бы у меня выросли крылья, и я не потеряла свой зуб, и не слегла бы в больницу с переломом всего.

Итак, взрослые – сплошное разочарование. А я застряла в гипсе на долгое-долгое время! Вот до чего доводят ложь, мальчишки и комары.

Страна Стеклянного шара

Шел Бог знает какой день постельного режима: я уже полностью разрисовала гипс, меня навестили все, кто только мог, и даже Троппи. Моя тоска доросла до учебников истории и разговоров с папой Снобом о нашей маленькой стране.

– Страна Стеклянного шара… Ты хоть задумывалась, почему мы так названы?

Когда взрослые задают такие вопросы, всегда страшно отвечать. И вроде промолчать – плохо, но ответить ещё хуже. Поэтому я промолчала, а папа Сноб продолжил.

– Правильно! Потому что мы живём в стеклянном шаре! – и он засмеялся. Это было совсем жутко. Иногда взрослые смеются над обычными вещами, таким странным смехом. Как бы сказать, чтобы не обидеть взрослых? Наверное, так не получится, поэтому я лучше не буду это описывать.

– Такие шары обычно дарят как сувенир, внутри целые улицы и города, а ещё идет снег из блесток! – продолжал папа. А я покосилась на него, ощущая, как вот-вот начнется рассказ про всю историю нашей небольшой страны.

«Интересно, все папы такие умные или только Снобы?» –  подумала я.

– Время течет иначе, дети говорят сразу, как только рождаются… – папа высоко задрал нос и закрыл глаза. – А гражданская война! У нас богатая история! Раньше странной правили сестры Мадам Сижу и Мадам Бегу. Но они очень разные, – его палец резко поднялся в небо и тут же упал вниз, —постоянно ссорились, и в конце концов, разошлись! Страну разделили на два города.

Папа Сноб больше всего в жизни любит две вещи: маму и историю. Мне кажется, он целый день готов говорить о стране Стеклянного шара, глядя на маму Бонс. Но правда в том, что мне история совсем не нравится, мне не нравится Чувствилль, мне не нравятся его глупые законы, и мне не нравится, что я не могу обнимать родителей или хотя бы говорить об этом. А ещё мне не нравится теплое молоко с пенкой.

Вся беда в том, что за

По правде, у меня есть мечта, но я о ней никому не рассказываю, иначе нас оштрафуют. Я мечтаю побывать в Бегундии. Она находится на противоположном конце Стеклянного шара. Там бывали единицы, и все они после возвращения ведут себя как-то странно… Машут руками при встрече, считают ворон, обнимаются! На уроках нам говорили, что жители Бегундии только и делают, что носятся с делами, а правит там тощая Мадам Бегу. Она настолько любит двигаться, что предпочитает не спать вовсе, из-за этого у нее огромный синяк под левым глазом и чуть меньше под правым. Вот бы побывать там хотя бы однажды!

Папа Сноб все ещё говорил, а я уже начинала засыпать. Когда кто-то умничает, всегда хочется спать.

«Господи, пусть у меня вырастет новый зуб, и пусть моя бровь станет двумя бровями. И пошли мне друга, с которым я отправлюсь в Бегундию! Я обещаю Тебе учить географию и больше никогда не влюбляться. Аминь» – сказала я про себя и уснула.

Последние дни в гипсе оказались самыми забавными. Я постоянно говорила со стеной-болтушкой в своей комнате, а она очень несерьёзная, так говорит папа. Вообще, дома в Чувствилле ужасные сплетники! Потому что все стены без исключения имеют уши и рты, да и к тому же не по одной паре. По правде говоря, в Чувствилле все только и делают, что говорят и слушают.

Мне сняли гипс через несколько дней. Пришло время возвращаться в школу. Мама Бонс даже подарила мне новое платье: красивое, светло-голубое с рукавами-буфами и узорчатым воротником. Надеть мне его, конечно, не разрешили, повесили красиво в шкаф «на особый случай».

– Мама! Я чуть не умерла, что ещё должно случиться, чтобы я смогла надеть это платье? – бунтовала я.

В школе всё было как прежде, мне даже стало грустно. Я нафантазировала себе поздравления, открытки и стихотворения в честь того, что я поправилась… Но ничего такого не случилось. Вообще, в жизни часто что-то не случается.

Когда я вернулась домой стена-болтушка рассказала, что у нашей соседки, тёти Мо, появился сын. Первое, что он сказал: «Сила действия равна силе противодействия». Это был какой-то физический закон. Тётя Мо наверняка страшно испугалась, что её теперь оштрафуют на дорогие воспоминания. Воспоминания – это наша местная валюта. Мама говорит, что платить ими гораздо дороже, чем какими-то деньгами.

«У меня появился новый сосед…» – я не могла нарадоваться, даже аппетит пропал от волнения. Из болтовни стен удалось выяснить, что малыша назвали Тире и что тётя Мо работает переводчицей с бегундинского, поэтому она читала все эти жуткие вещи про цифры, а Тире просто запоминал. Так что штраф ей не выпишут.

Тем же вечером мне официально запретили общаться с «физиком, математиком и Минусом!», то есть моим новым соседом Тире. Не знаю почему, но меня это очень обидело.

– Но он же не виноват, что тетя Мо переводчица! – взывала я.

– Милая, а что скажут стены-болтушки о том, что ты хочешь дружить с математиком? – почти шепотом сказал папа, чтобы стены не услышали, а уже следом громко добавил, чтобы слышали все, даже сама Мадам Сижу. – Это же позор! Никаких математиков в нашем обществе быть не должно! –  стены-болтушки тут же начали повторять фразу папы Сноба и разносить её по всему городу.

В любом случае настроение упало куда-то в живот. Мне хотелось налопаться чего-то вкусного, но мама Бонс вкусное готовит только на выходных и по праздникам. Поэтому я просто легла на кровать и уставилась на стену-болтушку. Мне повезло с ней, она очень дружелюбная и безумная хохотушка. Стена рассказала мне несмешную шутку и так громко засмеялась, что другие стены в нашем доме тоже затряслись. Всё это напоминало землетрясение, словно Стеклянный шар попал в лапы кота! И я даже немного испугалась, потому что книги на моей полке начали бегать по шкафу. Вскоре я услышала вопль папы Сноба. Когда я выглянула из комнаты, то увидела, что он держится за голову, а возле него, на полу, лежит томик Толстого. По правде говоря, это тяжелый удар. А правда – это ведь самое важное.