Не выпускайте чудовищ из шкафа

Потому что мальчишки, выросшие на этих скалах, не падают с них. И не ныряют в зимнее море.

Потому что…

– Зима, вы бы не могли… спуститься? – просить Бекшееву явно было неловко.

Он держался рядом, но отчетливо прихрамывал. А с тростью по горам не побегаешь. Тем более если ее дома оставить.

Да и костюмчик его, из темной шерсти, не для местных красот.

Я кивнула.

Спущусь. Осмотрю. Пусть и тошно, до того тошно, что зубы сводит. И Яжинский отступает, пропуская меня вперед.

Здесь берег пологий, и море порой выносит… всякое.

Теперь вот Мишку.

Шаг.

И галька скрипит под подошвой, проседая, а ямина заполняется соленою водой. Море холодное. И чувствую холод сквозь ботинки.

Иду.

Осторожно. Стараясь, как учили, видеть. Все. Берег пуст. Если тут кто и был, то следов не оставил, а если и оставил, то прилив их вычистил. Еще пару часов вода будет отползать, а вот Мишка останется.

Как же он так.

– П-подождите! – голос Бекшеева останавливает в трех шагах от тела.

Этот упертый баран все-таки полез по тропе. А как еще назвать человека, который с трудом на ногах держится? И не держится, судя по зеленому моховому следу на брюках. Но лезет, лезет… вцепился в плечо Яжинского, а тот и рад.

– Не трогайте ничего. П-пожалуйста. Я… дайте мне минуту. Я просто должен все увидеть.

Он трет виски и закрывает глаза. А потом решительно делает шаг, вклиниваясь между мной и Мишкой.

– Кто это?

– Начальство. Новое, – говорю тихо, не сомневаясь, впрочем, что слышат нас превосходно.

Яжинский кивает. А вот начальство… Бекшеев оборачивается.

И глаза открывает.

Твою же ж…

Расплывшиеся зрачки. Радужка почти не видна. А вот по белкам проступает характерная сетка капилляров. Правда, в этой утренней мути кровь кажется черной.

Запавшие глаза.

И сосуды, выступившие на висках.

– Он не того? – Яжинский смотрит с живым интересом.

А я качаю головой.

Я, конечно, встречала маг-аналитиков, но вот чтобы так близко, живьем да при работе…

Я прижимаю палец к губам, и то, что еще недавно казалось человеком, кивает. И отворачивается. Ступая медленно, он обходит Мишку, то и дело замирает. Наклоняется. И распрямляется. И снова. Зато камеры не нужны, хотя, конечно, для отчетности и снимки пригодятся. Картинку из головы аналитика не вытянешь. А отчеты…

Бекшеев останавливается ровно в той точке, с которой начал путь. И закрывает глаза. Стоит он невероятно долго, я почти теряю терпение, но вот поднимает руку.

– Положение тела вполне естественно, – голос его звучит глухо. – Следов постороннего присутствия не отмечено.

– Он не сам упал.

– Погоди, – перехватываю Яжинского, – он просто говорит, что видит.

– И?

– Данных недостаточно. Требуется дополнительная информация. – Бекшеев моргает. И морщится, трогая голову. А потом уже почти нормальным голосом добавляет: – Надо сделать снимки. – Надо. – А тело отправить к нам… Вскрытие. Вскрытие покажет.

Что именно покажет вскрытие, я не знаю, далека от этих дел. Но подхожу к Мишке. Мертв. И мертв давно. Когда? Он позавчера пропал, но… надо спросить у Барина, тот в покойниках лучше разбирается.

– Визуально похоже на несчастный случай. Если он упал… – Бекшеев поднял голову. – Берег здесь… не такой и высокий.

– Море на приливе полностью затапливает. Потом отступает. – Я бывала в этих местах. – Да и не здесь бы он упал, если упал. Его сюда притянуло. Тут загиб, течение. Тут много чего приносит.

– Нет. – Яжинский покачал головой. – Он бы в жизни. Он не сам! Не сам он!

Крик его тревожит чаек, что поднимаются с дикими криками. Птиц здесь хватает даже зимой, но как-то я к ним попривыкла, а теперь вдруг захотелось уши заткнуть.

– Не сам он. – Яжинский стиснул кулаки. – Не сам… он и тут быть не должен. Он… я его не сюда отправлял, не сюда… а от старой дороги в море утянуло бы.

Отуля обняла старика и что-то тихо настойчиво заговорила.

А потом ушли.

Сперва внучки, даже Янка, которой явно уходить не хотелось, но старшие утащили за собой. За ними и невестки. Последними – Яжинский с Отулей, вцепившейся в его руку.

– Плохо, да? – Бекшеев глядел на Никонова, спустившегося с камерой, метром да папкой для бумаг. – Это ведь мог быть несчастный случай?

– Мог, – со вздохом согласилась.

Мишку жаль.

Я помнила его совсем пацаненком. Я тогда только-только приехала. Я и Софья. И дом, ключи от которого передал посредник. И… и море вот. Я вышла на берег и стояла, стояла, глядя на это море. Вечность, может, если не больше.

– Тетка Зима, малинку будете? – Меня дернул за рукав вихрастый мальчонка. Волосы его выгорели добела, а кожа была медно-черной. – Вкусная малинка!