Почти цивилизованный Восток

Любит?

Она… она ведь всегда недовольна! Тем, как Эва ходит. И стоит. И сидит. Как рисует или как играет… у сестры не хватало гибкости в пальцах, акварели же отличались излишней мрачностью. Эва громко разговаривает.

И не умеет находить правильные темы.

Она смеется. И улыбается слишком уж простонародно. Правда, как это, маменька не объясняет. Но всегда находит к чему придраться… И любит?

Разве, когда любишь, оно вот так?

– Твой друг. – Отец тоже поднялся. – Возможно, я могу дать ему рекомендации…

– Ты?

– Некромантия – такая вещь, дорогой, что поневоле обзаводишься самыми разными связями.

– А…

– Я задал вопрос своим знакомым. И они приняли мою беду очень близко к сердцу. Но тот мир весьма сложен, разнообразен и… будь у нас время, мы бы справились.

Но времени нет!

Почти не осталось времени! У нее!

– Ты не пробовал отследить проклятье?

– Пробовал, конечно. – Берт поморщился. – И не только его ставил, но… след оборвался, стоило пересечь реку.

– Что ж, следовало ожидать.

– Следовало?

– Говорю же, тот мир весьма… разнообразен. И в нем хватает своих специалистов. Ну да представь меня своему другу. Он и вправду столь ужасен?

Глава 12, в которой речь идет о дорогих родственниках и глубокой к ним любви

Ужасен!

Настолько ужасен, что Эва застыла от этого ужаса. Разве… разве люди могут быть такими вот?! Огромными?! Невообразимо огромными! Жуткими!

С сероватой, будто припыленной, кожей!

С грубыми чертами лица, причем явно нечеловеческого! Встреться Эва с ним где-нибудь в гостиной… Хотя, конечно, кто пустит подобное в гостиную приличного дома? Но если вдруг – она бы обязательно упала в обморок.

Быть может, даже по-настоящему.

А теперь вот…

Она моргнула. И еще раз. Да, огромный. И широкий. И при том двигается мягко, текуче, будто в теле его чудовищном нет ни костей, ни весу.

И взгляд его…

Взгляд скользнул по кабинету, и гость прищурился.

Дрогнули ноздри огромного, слегка приплюснутого носа. А когда Берт открыл было рот, чтобы сказать что-то, наверняка вежливое, этот человек просто поднял свою лапищу и прогудел:

– Тихо!

И Берт подчинился!

Он никогда… даже отцу. Чтобы вот так и без слов. А тут замер. И… и еще Эва вдруг поняла, что ее… видят? Слышат?

– Я здесь! – От радости она подпрыгнула. – Здесь! Здесь!

– Скажи… – Голос у чудовища оказался неожиданно приятным. Или это оттого, что он и вправду видел Эву? Вот как-то даже симпатичнее стал. Немного. – Твоя сестра, она такая вот… мелкая? И лохматая?

Сам он мелкий!

То есть рост у Эвы – единственное, что можно назвать достоинством, если маменьке верить. Он самый удачный. Небольшой. Еще бы изящества… А вот относительно лохматости Эва не виновата, что у нее только один гребень, да и тот с обломанными зубьями. И занозистый! Волосы так и цепляет.

– Волос беленький. Светленький, – поправилось чудовище, чуть склонив голову.

– Она…

– Я не чувствую изменений некротического фона, – подал голос отец.

– Само собой, она же живая.

– Погоди…

– Так. – Чудовище вдруг нахмурилось и уставилось на Эву. Под взглядом его стало неуютно-неуютно. – Вы… идите. Сила ваша мешает.

Оно поморщилось.

– Эдди? – недоуменно уставился на него брат.

Стало быть, у него и имя есть. Правда, не сказать, чтобы оно подходит. Эдди – это Эдвард? Эдвин?

– Иди. Потом. – Гость указал на дверь. – Свечи есть? Восковые? Пусть принесут. Воды. Молока. Свежего.

Эве даже интересно стало.

Он… ладно, допустим, он ее увидел, но… дальше-то что? Видеть одно. А слышать? Если он только видит, то… то ей писать придется? Представить перо и тетрадь? Или лучше мел и доску? А он читать умеет? Вдруг не умеет? Тогда надо будет… знаками?

Как ему знаками рассказать все?

– Связь слабая больно, – пояснил Эдди и опять поморщился. – Я все-таки не совсем чтобы шаман.

Еще и шаман?