Ну уж нет, это не есть осмысленная жизнь. Это даже вообще не жизнь.
– Я не буду сниматься с турнира.
Я посмотрела на свою руку – изящное серебряное колечко на правом мизинце. Простая полоска металла с маленьким черным бриллиантом, в диаметре не шире самого колечка.
Оно лежало в кармане, когда Винсент меня нашел. Хотелось бы думать, что это кольцо моей мамы. Может быть, просто безделушка. Наверное, я так никогда и не узнаю.
Я рассеянно потерла его. Даже это незаметное движение не ускользнуло от внимания Винсента.
– Я бы нашел их тебе, если б мог, – сказал он. – Надеюсь, ты это понимаешь.
В груди отдалось болью. Я не любила открыто говорить о своих надеждах. Получалось как-то… глупо. Ребячливо. Еще хуже было слышать, как о них вслух говорит Винсент.
– Я знаю.
– Если бы у меня был хоть какой-то повод, если бы, скажем, начался бунт…
– Винсент. Я знаю! Знаю, что тебе туда нельзя.
Я встала и сурово посмотрела на него. Его взгляд метнулся к камину, чтобы не встретиться с моим.
Как странно видеть Винсента, который кажется чуть ли не виноватым!
Почти двадцать лет назад он вытащил меня из развалин во время кровавого ришанского мятежа. Город, который я покинула, – или то, что от него осталось, – находился в глубине ришанских земель. Единственным оправданием, почему пару десятилетий назад Винсент имел возможность войти туда, было восстание. А сейчас? Эта территория находится под защитой Ниаксии. Король хиажей не может нарушить границы в отсутствие войны между кланами. И хотя называть это вечно напряженное состояние «миром» было смешно, отец не имел никакого приемлемого повода вторгнуться туда и найти мою семью.
Если вообще кто-то из них выжил. Скорее всего, нет. Когда Винсент нашел меня в том доме, в живых никого не осталось. Но был ли кто-то еще? Ищет ли там кто-то меня?
Логичный ответ был мне известен. Человеческая жизнь очень хрупка. Но темные уголки моего сознания продолжали блуждать вдалеке. Где сейчас мои родные? Страдали ли они? Помнят ли меня?
Я никого не помнила. Может быть, именно поэтому так по ним тосковала. Мечта принимает ту форму, которая нам нужна. Двенадцатилетней мне было необходимо, чтобы они выжили и стали недостающим кусочком всей мозаики, чтобы наконец почувствовать себя цельной.
– Уже скоро, – тихо сказал Винсент. – Скоро ты станешь так сильна, что сможешь поехать.
Скоро.
Винсент не мог ничего сделать, но я могла – если бы была сильнее, чем человек. Даже еще сильнее – мне потребуется быть сильнее, чем большинство вампиров.
Я смогу, если буду такой же, как сам Винсент.
Это будет мое желание для Ниаксии, если выиграю Кеджари: стать кориатой Винсента. Стать связанной с ним душами. Связь Кориатиса была очень мощной – о ней ходили легенды. Даровали ее всего несколько раз в истории, и устанавливала ее сама Ниаксия. Это уберет из меня мою человеческую природу, сделав меня вампиром без риска, связанного с обращением, которое более чем в половине случаев заканчивалось смертью. И это свяжет мою душу с душой Винсента; его сила станет моей силой, а моя сила станет его силой. Я, конечно, мало что могла ему предложить. То, что он был готов преподнести мне такой подарок, было прежде всего свидетельством его любви.
В качестве его кориаты я получу силу, чтобы спасти семью, давшую мне жизнь, и стать истинной дочерью человека, который меня воспитал. Я стану одним из самых могущественных членов Дома Ночи и одной из самых могущественных людей в мире.
И больше никто никогда не станет меня недооценивать.
– Уже скоро, – согласилась я.
Он улыбнулся мне одними губами и встал:
– Ты готова?
– Да.
Это слово сухо прошелестело у меня во рту.
За эти годы я много раз пыталась молиться Ниаксии. И почти ничего не ощущала – может быть, потому, что я была человеком, а значит, меня нельзя было считать одной из ее детей. Но когда Винсент принес чашу и отделанный драгоценными камнями кинжал, надрезал мне руку и пустил струйку моей слабой человеческой крови в кованую золотую чашу, в затылке у меня стало покалывать. Винсент шептал молитвы на древнем языке богов, прижав большой палец к моей ране и выдавливая капли в подношение.
Он поднял глаза и встретился со мной взглядом.
– Ниаксия, Матерь неутолимой тьмы, Утроба ночи, тени, крови. Вручаю тебе Орайю Ночерожденную. Она дочь, которую подарило мне мое сердце, так же как оно сделало меня твоим сыном. Ее участие в Кеджари – величайший дар, который я когда-либо тебе поднесу.
Может быть, мне почудилось, но, кажется, его голос стал чуть более хриплым, самую малость.
– За исключением разве что ее победы.
Я не ожидала, что это будет так трудно.
Нет, я не была истово верующей. Но сейчас я ощущала присутствие богини, которая принимала подношение моей крови и обещала мне взамен лишь еще больше крови. Может ли она только брать, брать и брать, пока моим бедным смертным венам нечего будет отдавать?
Слова, которые связывали мою судьбу, висели в воздухе, густые, как дым.
– Ниаксия, я подношу тебе самое себя. Я подношу тебе мою кровь, мой клинок, мою плоть. Я буду состязаться на Кеджари. Я вручу тебе свою победу или свою смерть.
И затем финальные, закрепляющие слова:
– Аджа сарета.
«Возьми мою правду».
– Аджа сарета, – эхом отозвался Винсент, не сводя с меня глаз.
Кап, кап, кап – медленно вытекала из меня кровь.
То, что я вообще смогла уснуть, возможно, было заслугой только этих маленьких глотков вина. Наконец забрезжил рассвет, и Винсент откланялся. Я лежала в постели, таращилась на звезды, нарисованные на потолке. Ранку на руке дергало. До начала Кеджари оставалось, наверное, еще несколько дней. Но от совершенного подношения состязание внезапно стало восприниматься удивительно реальным, как никогда раньше.
Был уже почти новый закат, когда от усталости глаза все же закрылись. Мои кинжалы лежали рядом. Просто на всякий случай.
Сон одолел меня, беспокойный и тревожный, а я мечтала о безопасности.
Я едва помнила прежнюю жизнь. Но сны прекрасно умеют заполнять пустые места, которые остались от воспоминаний, изъеденных временем. Впечатления были смазанными, словно сильно разведенные краски. Маленький глинобитный домик с потрескавшимися полами. Объятия сильных рук, небритая щека и запах грязи и пота. Еда без крови, приторно сладкая, без привкуса железа. Мне снился усталый голос, читающий сказку, и само собой подразумевалось, что конец будет счастливым, потому что никаких других концов я не знала.
Я ненавидела эти сны. Легче было бы не помнить их и того, что они всегда кончались одинаково.
Через плотно закрытые окна струился лунный свет. Когда пришли вампиры, эти серебряные полосы перекрыли крылья… и еще крылья… и еще…
Два других маленьких существа выбрались из кроваток посмотреть на небо. А мне было слишком страшно. Я натянула одеяло на голову.
«Погаси огонь, живо, – прошипела женщина. – А не то…»