Операция «Эмин-паша». Том II. Германский конкистадор в Восточной Африке

В то время как мы, таким образом, пробивались через чащу, люди кикуйю, которые все еще были с нами, внезапно сбросили свои грузы и исчезли в зарослях. Сначала я подумал, что они где-то рядом увидели масаев и спрятались; но поскольку затем никто из них не вернулся, мне сразу же стало ясно, что это просто дезертирство со стороны этих господ, за что я в душе не мог обвинять их. Только двое из одиннадцати людей кикуйю были удержаны сомалийцами и должны были идти с нами до Баринго. Но я был обязан теперь дополнительно нагрузить верблюдов грузами, которые были брошены девятью кикуйю, в результате чего, наш марш еще более замедлился.

Все лесные ручьи, обнаруженные здесь, были сухими; и наше моральное состояние было подавленным, так как у нас не было никаких предположений относительно того, когда нам удастся выйти из чащи, или удастся ли вообще.

В полдень я позволил колонне отдохнуть. Хусейн и особенно сомалийцы молились вслух Аллаху, прося его о помощи, что я всегда поощрял при таких обстоятельствах, так как это поддерживало моральный дух мусульман. Мои носильщики показали, как обычно в эти дни, трогательную уверенность во мне лично. Они говорили: «Мы найдем воду сегодня, ибо хозяин сказал это».

В течение всего дня мы шли. Наконец, после четырех часов пополудни, чаща стала не столь густой. Мы обнаружили следы носорога, и в пять часов вышли на открытую, но, к сожалению, совершенно сухую долину. Здесь я разбил лагерь.

В данный момент важно было найти воду для каравана. Для этого я отправил две группы на юг и на юго-запад, а сам с Хусейном Фарой, отправился в северо-западном направлении. К шести часам мы вернулись ни с чем, и я съел скудный ужин один в моей палатке, так как Тидеманну становилось все хуже. Я расставил часовых вокруг лагеря. Рукуа также вернулся со своим отрядом с юга, не найдя воду.

Это был новогодний вечер, и мои друзья в Германии, вероятно, сидели в кругу своих родных и близких. Температура по ночам по-прежнему была прохладной, а из чащи вокруг слышалось тявканье шакала, и вдалеке изредка раздавался рев льва.

Меня не оставляли скорбные размышления об этом завершении 1889 года, когда к полуночи радостные крики внезапно раздались с южной стороны лагеря, и сразу после этого галла по имени Мандутто, был торжественно препровожден ко мне несколькими носильщиками. Он только что вернулся из своей экспедиции на юго-запад, и на плечах принес два кувшина с водой. «Мандутто нашел воду», – радостная весть, которая передавалась из уст в уста по всему лагерю и внезапно превратила общую меланхолию в оживленное состояние радости.

С сердцем, полным благодарности, я теперь успокоился. Чудесным образом эта опасность также была предотвращена; и в полной уверенности в завтрашнем дне я заснул и проснулся в 1890 году.

Вода, обнаруженная Мандутто, была принесена из тропического бассейна на склоне западной окраины плато Лейкипия. Пруд был спрятан в скалах, в густой траве и, таким образом, будучи не подвержен прямому воздействию лучей солнца, сохранился и не высох полностью. К этому пруду, который находился примерно в четырех милях от нашего лагеря в юго-западном направлении, я перенес свой лагерь утром 1 января, и там я снова провел день отдыха, прежде чем следующим утром совершить марш к реке Гуасо-Тьен. Холодный ветер свистел с севера, была настоящая январская погода; но у нас была вода! Мы могли пить какао и варить суп. В тот день я начал писать отчет о пребывании экспедиции в Масаиленде.

Мы были теперь на высоте более восьми тысяч футов (2400 м) над уровнем моря и на следующее утро пошли на запад по понижающемуся склону плато Лейкипия.

Когда после марша я сидел в своей палатке, мне доложили, что в окрестностях есть люди, которые, по-видимому, хотели вступить с нами в контакт. Я знаками подозвал их и обнаружил, что это были молодые вандоробо.

«Вы знаете путь к Гуасу-Тьян?» – спросил я их, когда они освоились в моем лагере.

«Гуасо-Тьян очень близко», – сказали они.

«Он течет к Баринго, не так ли?»

«Баринго находится вон там». Они указали на северо-запад.

«Тогда эта гора, которую мы видим, вероятно, Донго Гелеша?»

Они знаками ответили утвердительно, явно поразившись тем, что я знаю это название.

«Теперь я скажу вам кое-что, мои хорошие вандоробо. Вы должны показать мне путь к Гуасу-Тьену и к Немпсу. Взамен я дам вам одного вола и красивую одежду, когда мы прибудем в Немпс».

Они смотрели друг на друга и, похоже, были не склонны соглашаться с этими предложениями. Поэтому я продолжил:

«Откуда я родом, это обычай показывать дорогу незнакомым людям, которые приходят в страну. Тот, кто не делает этого по своей собственной воле, будет вынужден это делать. Вы не склонны следовать нашим обычаям. Поэтому я должен попросить вас спать ночью с моими сомалийцами, чтобы вы тайно не скрылись в темноте и тумане. В остальном вы получите хорошее обхождение».

Когда, несмотря на мои дружеские слова, двое мужчин внезапно попытались сбежать, они были схвачены сомалийцами и связаны. На следующий день мы прошли с ними в Немпс, откуда им разрешили вернуться в свое племя с богатыми подарками. Таким образом, главная забота прошлой недели была преодолена, и сегодня я впервые с нетерпением ожидал легкого продолжения нашей экспедиции.

На следующее утро мы пересекли западную окраину Лейкипии при помощи двух проводников вандоробо. Сначала мы проходили через сгоревшие и запутанные кустарники, а затем на запад, по широкому пути вниз по склону.

Вдруг вся колонна разразилась громким криком восторга. Перед нами открылась зеленая долина, в которую плато Лейкипия обрывалось перпендикулярно вниз. Вдоль этой долины петляла река Гуасо-Тьен. Таким образом, мы достигли речного района озера Баринго. Мы оставили позади грубое и негостеприимное плато Лейкипии, и, вероятно, навсегда, избавились от тревог, доставляемых нам борьбой с масаями.

Через траву высотой в человеческий рост мы за четверть часа достигли Гуасо-Тьен. Река была, по большей части, пересохшей, и только в местах, где высокие тростники укрывали русло от солнечных лучей, было немного воды, которой караван утолил жажду. Я решил, соответственно, пойти дальше по реке, где, согласно утверждению вандоробо, было больше воды.

Было почти три часа дня, когда мы подошли к грандиозному ущелью, где Гуао-Тьен начинает круто падать в вниз. По грубым валунам и огромным каменным скалам мы спустились вниз. Ущелье сужалось и проход стал очень узким, а затем полностью исчез, когда мы подошли к массивной скале, полностью перегораживающей русло и представляющей вертикальный обрыв, по меньшей мере, в шестьдесят футов (18 м) высотой. Это было непреодолимое препятствие для дальнейшего продвижения, и поэтому я решил вернуть колонну на ночь в место за небольшим поворотом вверх по реке, где под скалой было немного воды.

Берега круто поднимались с обеих сторон, так что каждое слово, даже тихо произнесенное, отзывалось громким эхом в ущелье. Здесь мне нужно было выставить только двух часовых, одного сверху и одного снизу, чтобы обезопасить лагерь от любого неожиданного вражеского вторжения.

Накануне, пытаясь спуститься с верблюдами, мои сомалийцы обнаружили путь справа от Гуасо-Тьен, которым я отправился на следующее утро. Этот путь привел нас на высоту 8100 футов (2500 м) к самому дальнему краю озера Баринго. У меня отсюда был полный обзор этой очень замечательной земли, и я полагаю, что здесь мы имели дело с огромным кратерным кольцом, диаметр которого я впоследствии смог определить в пятнадцать немецких миль (семьдесят английских миль или 111 км). В большом кольце имелось множество маленьких кратерных колец, самым глубоким из которых является озеро Баринго. Таким образом, мы стояли напротив образования кратера, которому не было равных в мире, и который я мог бы сравнить только с одной из кольцевых систем на Луне. Спуск с окраин этого кратера на глубокую долину внутри почти перпендикулярен, а пейзаж действительно великолепный.

Спустившись вниз по зигзагообразному пути, мы снова подошли к реке Гуасу-Тьен в точке, где она поворачивает на запад. Отсюда мы продолжали следовать по руслу реки. Скалы справа и слева поднимались на высоту около восьмисот футов (240 м). В некоторых местах они сближались, в других формировали довольно широкое ущелье. Опять же, там, где русло находилось в тени скал, сохранялась вода, но в тех местах, где солнце могло светить перпендикулярно, имелось только сухое дно.

В одном месте скалы так близко сошлись друг к другу, что осел едва мог протиснуться в этот проход, а верблюды застряли. Я был вынужден отойти назад и расположиться лагерем в более широкой части ущелья. Здесь мы оставались целый день, пытаясь вытащить верблюдов, что было сделано после большого напряжения усилий.

Только 5 января мы покинули ущелье реки Гуасу-Тьен, которое доходит до юго-западного угла озера Баринго. Далее мы повернули на запад, прямо через равнину к Нджемпс. Мы разбили лагерь у одного из малых притоков Гуасу-Тьен. В тот день один из носильщиков уронил горящую головню на сухую траву, которая сразу же загорелась, и огонь быстро начал распространяться, к счастью в направлении от лагеря. Это событие, к счастью, привело меня к поиску места для лагеря на месте, которое уже выгорело и не представляло опасности от огня. Я говорю «к счастью», потому что вечером ветер изменился на противоположный, и теперь огонь, который в полдень ушел в саванну, вернулся окружным путем, опять же, с большой скоростью. С трудом нам удалось расположить ослов и боеприпасы в центре небольшого выгоревшего ранее места, которое я выбрал. Г-н фон Тидеманн, который установил свою палатку на краю травянистой степи, должен был поспешно, перенести ее, чтобы избежать опасности быть сожженными в ней.

На следующее утро мы были рады покинуть это негостеприимное место, в надежде, что перед ночью мы увидим само озеро Баринго.

Томсон нарисовал очень соблазнительные картины озера Баринго. Мы надеялись найти там пищу в изобилии и восстановить чувство безопасности для собственной жизни. Поэтому, мы терпеливо часами шли через через сухую саванну, а затем поднимались к последней окружности скал вокруг озера Баринго. К одиннадцати часам озеро лежало перед нами! Зеленая травянистая саванна простиралась далеко и широко, затемняясь кое-где коричневыми и красноватыми пятнами голой земли и скал. Напротив, чуть ниже нас, поднималась крутая группа скал, которая, по имеющимся у нас картам, могла быть не чем иным, как Камазией. Это название было, кроме того, подтверждено вандоробо, которые удивились, что я мог знать такие имена. Но направо прекрасный бассейн озера Баринго изгибается, как залив Сорренто, или Неаполитанский, а к северу рассеянные острова возвышаются над его поверхностью.

Неужели мы действительно покинули негостеприимные степи масаев? Нам нужно было только спуститься к озеру, чтобы ощутить реальность.

Около часа мы наслаждались созерцанием великолепной картины. Был ли такой же энтузиазм у моих невпечатлительных носильщиков, которых интересовало только то, как скоро они наполнят свои горшки пищей? Во всяком случае, чувство удовлетворения было всеобщим, и это способствовало тому, что спуск к озеру был произведен быстрее и легче, чем при других обстоятельствах. Нам пришлось пробираться почти по вертикальному склону на протяжении около двенадцати сотен футов (360 м); конечно, не приятная задача для верблюдов, или для носильщиков, со своими грузами в шестьдесят фунтов (27 кг). По достижении края окружности кратера я остановился, чтобы собрать всю колонну. К несчастью, этим утром я потерял одного из своих верблюдов, так что у меня осталось их всего трое.

Но то, что это было в сравнении с тем фактом, что мы с уверенностью достигли территории Баринго. К двум часам мы под удары барабана уже шли по травянистой степи на запад. Впервые после долгого перерыва на нашем горизонте снова появились акации и мимозы.

Около пяти часов мы разбили лагерь под широкими тенями деревьев; и с радостным чувством я сел перед своей палаткой ужинать, а в семь часов над нами уже тихо сияла луна.

Никого из туземцев мы в тот вечер не увидели. На реке Гуасо-Тигериш, которая впадает в Баринго, есть две масайские деревни. Сегодня вечером я снова лег, чтобы отдохнуть, с таким же удовлетворением, которое я испытал в канун Рождества.

Озеро Баринго

На следующее утро мы под бой барабана пошли к юго-западу и вскоре вышли на широкую дорогу. Через некоторое время я услышал человеческие голоса слева от меня. Через несколько сотен шагов перед нами поднялись толстые колючие заграждения масайской деревни Нджемпс. Старейшины племени вышли и ответили на мое «ламбо» дружеским «ламбо саной». Мы обменялись рукопожатиями.

Отряд воинов-туземцев встал во главе колонны и повел нас на запад. Мы пересекли Гуасо-Тигериш и оказались в прохладной тени мимозных деревьев, на севере от этого места мы наблюдали трогательные остатки караванов Томсона, доктора Фишера и графа Телеки – все они жили здесь в свое время. Грузы были быстро положены на землю, а палатки установлены, и вскоре мы почувствовали приятное чувство уединения в этой стране среди дружеского племени.

Трудности и опасности, которые мы пережили на плато Лейкипия, начались, как буря и постепенно сглаживались в нашей памяти.

ГЛАВА IX. ОТ ОЗЕРА БАРИНГО К ОЗЕРУ ВИКТОРИЯ НЬЯНЗА

Нджемпс находится примерно в пяти милях от озера Баринго. Мы до сих пор сохранили нашу собственную жизнь, сражаясь, и мы нигде не платили дикарям дань. Но у нас было большое стадо, благодаря чему мы обменивали мясо на овощи, зерно, мед и рыбу. Туземцы сами страдали от голода и вряд ли были готовы расстаться со своими продуктами за одежду и ткани, а тем более, за украшения. Но я платил козами и овцами, и таким образом нам удалось купить соответствующий запас «veri-veri», своего рода красного проса, а также меда и ежедневного пополнения нашего рациона рыбой. Из кукурузы мы приготовили какую-то еду, которая, сваренная в соленой воде, стала очень вкусным дополнением к нашему молоку.

Среди овец, которых мы привезли с собой, эти масаи здесь и там узнавали животных, которые были украдены у них их кузенами с плато Лейкипия, с которыми они жили в смертельной вражде. Конечно, я не мог согласиться вернуть их без обменного эквивалента; если бы я согласился на это, я должен был бы скоро избавиться от всего моего стада. Считалось, что мы жили в дружбе друг с другом, будучи объединенными нашей общей враждой по отношению к их соплеменникам с плато.

Я очень скоро оправился от усталости марша по Лейкипии, но, к сожалению, г-н фон Тидеманн не смог восстановить свое здоровье за четыре дня, которые мы провели на озере Баринго.

Относительно низменная область между горами Донго Гелеша на востоке и плато Камазия на западе, находилась на высоте 3400 футов (1000 м) над уровнем моря, и в первый раз, после долгого перерыва, у нас теперь были более теплые ночи, в то время, как дни все еще оставались довольно прохладными.

Вся эта низменность заполнена своего рода красноватой глиной, в которой солнце делает большие трещины и расщелины. Недостатком этого региона является исключительная сухость, которая часто губит урожай и вызывает голод. Масаи, которые, в отличие от своих собратьев на возвышенных плато, занимаются сельским хозяйством, освоили очень изобретательный метод орошения; но эффективность этого орошения зависит от состояния реки Гуасо-Тигериш, которая почти высыхает в этом сезоне года.

Я посетил озеро Баринго в воскресенье 12 января. Кстати, мы увидели огромное количество всех видов животных. Но у самого озера их было видно не так много, потому что оно окружено по южному берегу широким поясом тростника, через который нужно пробираться, чтобы достичь воды.

Масаи этих регионов, названные людьми народа ванганоэси «вакуафи», то есть «торговцами», – имя, которое, кстати, неизвестно среди самих масаев, – значительно сократились численно и утратили воинственность, и, следовательно, были более скромны, чем их наглые кузены на плато. Они ранее принадлежали к большому племени, которое в начале этого столетия было полностью побеждено и разбросано во всех направлениях другими масаями. Часть из них была оттеснена еще дальше на север к озерам, обнаруженным графом Телеки, отчасти к Усагуа, отчасти до Кавирондо, и недалеко от берегов озера Виктория. Эти люди умны и, безусловно, способны к культуре. Они гостеприимны по отношению к незнакомцам, потому что ждут от них защиты от племен других масаев, которые время от времени нападают на них. Торговые иноземцы, будь то арабы или европейцы, также заинтересованы в постоянном поддержании здесь этой колонии мирного и дружелюбного масайского племени.

Я высказался по этому поводу в докладе, который подготовил в Баринго 10 января для немецкого комитета «Эмин-паша» и который не мог быть опубликован в течение длительного времени: