Узник неба

– Обычно мы не развозим покупки, но в вашем случае с удовольствием доставим бандероль по нужному адресу. Можно уточнить, получатель живет здесь, в Барселоне, или?..

– Именно тут, – процедил он.

В ледяном взгляде тенью проскользнула застарелая черная злоба.

– Сеньор не желает сделать дарственную надпись или приложить визитную карточку прежде, чем я упакую книгу?

Покупатель неловко раскрыл роман на титульной странице. Лишь тогда я заметил, что вместо левой руки у него протез, раскрашенная фарфоровая имитация кисти. Незнакомец достал авторучку и черкнул пару строк. Потом он вернул мне книгу и, развернувшись вполоборота, заковылял к выходу. Я с недоумением смотрел ему вслед.

– Не будете ли вы так любезны назвать мне имя вашего друга и адрес, по которому необходимо доставить подарок? – спросил я вдогонку.

– Там все найдете, – отозвался он, не потрудившись остановиться.

Я открыл книгу на странице, где незнакомец оставил автограф:

«Фермину Ромеро де Торрес, который восстал из мертвых и хранит ключ от будущего.

13».

В этот миг звякнул дверной колокольчик, и я встрепенулся – незнакомец ушел.

Я поспешил к двери и выглянул на улицу. Покупатель удалялся, сильно хромая и помалу сливаясь с силуэтами, бороздившими плотные слои сизого тумана, пеленой висевшего над улицей Санта-Ана. Я собрался было окликнуть незнакомца, но вовремя придержал язык. Правильнее и проще всего было позволить ему уйти подобру-поздорову, однако интуиция, а также склонность к опрометчивым поступкам и безрассудство одержали надо мной верх.

4

Я повесил на дверь табличку «Закрыто» и повернул ключ в замке, исполненный решимости проследить за незнакомцем в толпе, понимая, что это сулит мне неприятности. Отец, рискнувший оставить на меня магазин, да еще в разгар кризиса продаж, наверняка сделал бы мне выговор, обнаружив по возвращении, что я дезертировал с поста. Но я надеялся, что успею придумать по дороге приемлемое оправдание. Из двух зол я выбрал меньшее, решив, что легче стерпеть ворчание отца, чем гложущее беспокойство, овладевшее мной при встрече со страшным калекой. Моя тревога усиливалась от того, что я не мог знать, какие именно счеты были у незнакомца с Фермином.

У продавца книг в силу его профессии очень мало возможностей освоить на практике тонкое искусство слежки за подозрительным типом, оставаясь при этом незамеченным. При условии, что большая часть покупателей не принадлежит к числу злостных должников, чаще всего свои познания он черпает из собраний полицейских рассказов и романов (по песете за штуку), заполняющих полки в его магазине. Сутана не сделает человека священником, тогда как преступление или подозрительное происшествие способны мгновенно превратить его в детектива, особенно если он – любитель криминальных историй.

Следуя по пятам за незнакомцем в сторону бульвара Рамбла, я старательно вспоминал основные правила для начинающего сыщика и прилежно их придерживался. Для начала я отстал от него метров на пятьдесят, держась за спинами более корпулентных прохожих и заранее присматривая убежище вроде ниши портала или магазинчика, куда можно юркнуть, если объект наблюдения остановится и неожиданно обернется. Дойдя до бульвара, незнакомец перешел дорогу и по центральной аллее двинулся в сторону порта. Бульвар был сплошь увит традиционными рождественскими гирляндами, витрины многочисленных лавочек были украшены огоньками, звездами и фигурками ангелов и предвещали процветание, которое, как обещало радио, ожидало нас вскорости.

В те годы Рождество все еще сохраняло аромат тайны и загадки, присущий сказке. Радуга в снежной пыли, оживленные лица людей, живущих в молчаливой тоске, придавали разноцветному убранству некое подобие подлинности, заставляя поверить в сказку хотя бы детей или тех, кто научился забывать.

Наверное, поэтому с особой ясностью я увидел, что в рождественской мистерии не было персонажа, выглядевшего менее празднично на общем радостном фоне, чем объект моего преследования. Неспешно хромая, он шел по бульвару, часто задерживаясь у зоокиосков и цветочных прилавков и разглядывая попугаев и розы с таким восторгом, словно никогда их раньше не видел. Пару раз он притормаживал у бесчисленных газетных палаток, вращал стойки с открытками и развлекался чтением заголовков газет и журналов. Казалось, будто прежде он ни разу не бывал на бульваре, ибо вел себя подобно ребенку или туристу, впервые очутившемуся на Рамбла. Впрочем, для детей и туристов характерен такой вид простодушной наивности и беспомощной растерянности, когда от обилия впечатлений глаза разбегаются. Что же касается моего объекта, то здесь простодушием или невинностью и не пахло, даже получи он благодать от младенца Иисуса, под надвратной скульптурой которого он только что прошел, минуя церковь Богоматери Вифлеемской.

Заинтересовавшись вдруг какаду с роскошным оперением бледно-розового цвета, хромой остановился. Попугай косо поглядывал на него из клетки, выставленной на одном из лотков с живностью в начале улицы Пуэртаферриса. Незнакомец подошел к клетке с таким же видом, с каким он давеча приблизился к антикварному шкафу в букинистической лавке, и принялся что-то нашептывать какаду. Птица была великолепна в своем шикарном оперении, с большой головой и размахом крыльев, как у каплуна. Она выжила в облаке смрадного дыхания хромого и внимала ему охотно и сосредоточенно, явно заинтересовавшись его словами. В ответ, чтобы развеять возможные сомнения, она быстро закивала головой: от возбуждения хохолок из розовых перьев встал торчком на макушке.

Через пару минут незнакомец, удовлетворенный диалогом с пернатым, продолжил путь. Секунд через тридцать я тоже прошел мимо этой палатки и стал свидетелем небольшого переполоха – смущенный продавец суетливо накрывал клетку полотняным колпаком, поскольку птица, восхищая превосходной дикцией, принялась скандировать речитативом: «Франко, скотина, чтоб пропала твоя мужская сила». И я совершенно точно знал, где попугай почерпнул эту свежую мысль. Во всяком случае, незнакомец продемонстрировал, что обладает своеобразным чувством юмора и весьма опасными политическими взглядами, в ту эпоху не менее редкими, чем мини-юбки.

Эта интермедия отвлекла мое внимание. Потеряв хромого из виду, я решил, что безнадежно его упустил, однако вскоре заметил мрачную фигуру, сгорбившуюся у витрины ювелирного магазина Багес. По бокам от входа во дворец вице-королевы располагались будочки писарей. Я осторожно подкрался к одной из них и, спрятавшись, стал внимательно наблюдать за калекой. Глаза его сверкали, как рубины, а вид благородного золота и драгоценных камней за пуленепробиваемым стеклом будто повергал в сладострастный трепет и томление. Сомнительно, что столь сильные чувства сумел бы пробудить в нем целый букет молоденьких певичек из кабаре «Ла Криолла» в пору его наивысшего расцвета.

– Что желаете, молодой человек? Любовное письмо, ходатайство, прошение к его превосходительству, весточку о добром здравии родственникам в деревню?

Писарь, занимавший будку, послужившую мне укрытием, выглядывал из тесной конурки с видом исповедника, преисполненный желанием оказать услугу. Табличка, прибитая над окошком, гласила:

«Освальдо Дарио де Мортенссен

Писатель и философ

Предлагаются любовные письма, исковые заявления, завещания, поэмы, инвективы, поздравления, прошения, извещения, гимны, дипломные работы, апелляции, ходатайства и прочие сочинения в любом стиле и жанре.

Одна строчка – десять сентимов (стихи рассчитываются по отдельному тарифу).

Вдовам, инвалидам и несовершеннолетним – скидки».

– Итак, юноша? Любовное послание, от которого зрелые красавицы промочат нижние юбки соками желания? Лично для вас я сделаю специальную скидку.

Я показал ему обручальное кольцо. Писарь Освальдо пожал плечами, сохраняя невозмутимость.

– Наступила новая эпоха, – возразил он. – Если бы вы знали, сколько мужей и жен протоптали сюда дорожку…

Я снова прочитал объявление. Оно вызывало какую-то смутную ассоциацию, которую мне никак не удавалось уловить.

– Ваше имя мне кажется знакомым…

– Я знавал лучшие времена. Возможно, некогда вы его слышали.

– Оно настоящее?

– Nom de plumme[5 - Литературный псевдоним (фр.).]. Художник выбирает имя сообразно своему предназначению. В моем свидетельстве о рождении записано: «Женаро Ребольо». Скажите на милость, кто доверит сочинять любовные письма человеку с подобным именем… Итак, как вам предложение дня? Хотите отправить письмо пылкой страсти?

– В другой раз.

Писарь обреченно вздохнул. Проследив за направлением моего взгляда, он нахмурился. На его лице отразилось любопытство.

– Наблюдаете за хромым, да? – вырвалось у него.

– Вы его знаете? – спросил я.

– Уже с неделю он тут крутится. Прилипает к витрине ювелирного магазина и совершенно шалеет, как будто вместо колец и ожерелий за стеклом выставлена задница Красотки Дориты, – пояснил Освальдо.

– Вы с ним хоть раз разговаривали?

– На днях мой коллега набело переписывал для него письмо. Вроде у старика не хватает пальцев…

– Кто именно? – упорствовал я.

Писарь неуверенно посмотрел на меня. Он опасался, что лишится потенциального клиента, дав честный ответ.

– Луисито. Вон он сидит напротив, у музыкального магазина «Бетховен», парень с лицом семинариста.

В знак благодарности я предложил Освальдо немного денег, но он отказался их взять.

– Я зарабатываю на жизнь пером, а не длинным языком. Болтунов у нас и так пруд пруди. Если у вас когда-нибудь возникнет проблема грамматического свойства, я всегда на месте.

Он вручил мне визитную карточку, повторявшую слово в слово объявление, висевшее на киоске.

– Я работаю с понедельника по субботу, с восьми до восьми, – уточнил он. – Освальдо, рыцарь пера, к услугам вашим. В эпистолярном жанре мне нет равных.