Узник неба

– Не сердитесь, друг мой Даниель, – сказал он. – Вы уж меня простите. Ради спасения магазина, а главное, чтобы порадовать вашего отца, я готов, если потребуется, совершить паломничество в Сантьяго, обрядившись в костюм тореро.

– Будет достаточно, если вы скажете отцу, что находите удачной затею с вертепом, и продолжите в том же духе.

Фермин кивнул.

– Этого мало. Во-первых, я извинюсь перед сеньором Семпере за неподобающий тон, а во-вторых, в знак раскаяния пополню вертеп фигуркой, чтобы показать, что рождественскому духу не страшны даже большие универсальные магазины. У меня есть приятель в подполье, который мастерит каганеры доньи Кармен Поло де Франко[15 - Каганеры – фигурки человечков, справляющих большую нужду. Часто такие статуэтки изображают известных людей. Дарить и ставить каганеры в вертеп является распространенной традицией в Каталонии.]. Они выглядят так реалистично, что просто оторопь берет.

– А ограничиться агнцем или царем Валтасаром вам не по силам?

– Как скажете, Даниель. А теперь, если не возражаете, я сделаю что-нибудь полезное. Например, распечатаю коробки с собранием вдовы Рекасенс, они уже с неделю собирают пыль в чулане.

– Вам помочь?

– Не беспокойтесь. Занимайтесь своими делами.

Я проводил его взглядом: Фермин направился в кладовую, находившуюся в дальней части служебного помещения, и начал облачаться в синий рабочий халат.

– Фермин, – окликнул я.

Он обернулся, глядя на меня вопросительно. Я замялся на миг.

– Сегодня случилось одно происшествие. Я хотел бы рассказать вам о нем.

– Расскажите.

– Даже не знаю, с чего начать. Вас кое-кто разыскивал.

– Она была хорошенькой? – спросил Фермин, пытаясь придать беседе шутливый тон, хотя ему не удалось скрыть тень тревоги, затуманившую взгляд.

– Приходил мужчина. Достаточно пожилой и немного странный, если честно.

– Он не назвался? – поинтересовался Фермин.

Я покачал головой:

– Нет. Но он оставил для вас подарок.

Фермин нахмурился. Я протянул ему книгу, которую незнакомец купил пару часов назад. Фермин взял ее и с недоумением повертел в руках, изучая переплет.

– Разве это не тот Дюма, что выставлен у нас в шкафу за семь дуро?

Я подтвердил, что тот самый.

– Откройте титульный лист.

Фермин послушно выполнил мое указание. Прочитав дарственную надпись, он резко побледнел и с трудом проглотил комок в горле. Зажмурившись на миг, друг молча посмотрел на меня. Мне показалось, будто за пять секунд он постарел на пять лет.

– Когда посетитель вышел из магазина, я проследил за ним, – откровенно признался я. – Неделю назад он поселился в дрянных меблированных комнатах на улице Оспиталь, в доме, что напротив пансиона «Европа». Насколько мне удалось выяснить, он живет под чужим именем, а именно под вашим: Фермин Ромеро де Торрес. Я узнал от одного из каллиграфов у дворца вице-королевы, что старик давал переписать начисто письмо, в котором шла речь о большой сумме денег. Вам все это о чем-нибудь говорит?

Фермин поник и съежился, будто каждое слово моего рассказа падало на его голову, как удар дубины.

– Даниель, чрезвычайно важно, чтобы вы не вступали в разговоры с этим типом и больше не следили за ним. Ничего не предпринимайте. Держитесь от него подальше. Он очень опасен.

– Кто он, Фермин?

Фермин закрыл книгу и спрятал ее на стеллаже за ящиками. Опасливо покосившись в сторону торгового зала и убедившись, что отец все еще занят с покупательницей и не услышит нас, Фермин приблизился ко мне и прошептал:

– Пожалуйста, не рассказывайте о происшествии вашему отцу и вообще никому.

– Фермин…

– Сделайте милость, я прошу во имя нашей дружбы.

– Но, Фермин…

– Умоляю, Даниель. Не теперь. Поверьте мне.

Я неохотно кивнул и показал ему сотенную купюру, которой со мной расплатился незнакомец. Не было нужды объяснять Фермину ее происхождение.

– Это проклятые деньги, Даниель. Пожертвуйте их монахиням на благотворительность или отдайте первому встречному нищему на улице. А еще лучше – сожгите.

Фермин умолк и принялся снова переодеваться. Сняв рабочий халат, он натянул свой истрепанный макинтош и нахлобучил берет на свою маленькую головку, словно оплавившуюся и напоминавшую паэльеру[16 - Специальная сковорода с двумя ручками для приготовления национального испанского блюда – паэльи.], изображенную Сальвадором Дали.

– Уже уходите?

– Передайте вашему отцу, что у меня открылись неожиданные обстоятельства. Вы окажете мне такую любезность?

– Конечно, но…

– Сегодня я не смогу вам ничего объяснить, Даниель.

Он прижал руку к животу, как будто у него скрутило кишки, и принялся жестикулировать второй, словно пытаясь поймать на лету слова, которые так и не сорвались с языка.

– Фермин, может, вам станет легче, если вы поделитесь со мной…

Фермин задумался на миг, потом безмолвно покачал головой и вышел на лестничную клетку. Я проводил его до выхода из подъезда и смотрел, как он удаляется под моросящим дождем: всего лишь человек, на плечи которого легла вся тяжесть мира. А тем временем на Барселону уже надвигалась ночная мгла, которая была чернее черного.

9

Научно доказано, что любой младенец нескольких месяцев от роду способен безошибочно почувствовать тот самый критический момент среди ночи, когда родителям удалось наконец задремать. Тогда он поднимает рев, чтобы взрослые ни в коем случае не продрыхли дольше тридцати минут кряду.

В ту ночь, впрочем, почти как всегда, малыш Хулиан пробудился около трех, о чем не замедлил оповестить во всю силу легких. Я открыл глаза и повернулся. Рядом со мной лежала Беа, и ее кожа светилась в полумраке. Медленно просыпаясь, жена потянулась плавным движением, позволявшим угадать контуры стройного тела под простыней, и что-то неразборчиво пробормотала. Я подавил естественное желание поцеловать любимую в шею и стянуть с нее бронированную ночную рубашку до пят, которую тесть подарил ей на день рождения, без сомнения, не без умысла. Никакими ухищрениями я не сумел добиться, чтобы этот аксессуар затерялся в грязном белье.

– Я уже встаю, – прошептал я, целуя жену в лоб.

В ответ Беа повернулась ко мне спиной и накрыла голову подушкой. Я замер, с наслаждением созерцая изящные изгибы спины и сладкий спуск к ягодицам, которые не могли спрятать никакие рубашки в мире. Почти два года я прожил в браке с этим загадочным созданием и все еще испытывал изумление, ощущая его тепло подле себя в момент пробуждения. Я осторожно отвернул простыню и погладил бархатистое бедро сзади. Мне в руку тотчас вонзились острые ноготки Беа.

– Не сейчас, Даниель. Ребенок плачет.