Девочка Кая

– Говори уже, – прислоняюсь затылком к холодной стене террасы и выпускаю дым. Думаю, что хуже мне уже вряд ли будет. Но ошибаюсь.

– Ксюша из декрета выходит после Нового года, – режет он меня по живому. Надеялся, что эта сердечная рана зарастет и огрубеет, но нет. Каждый раз она начинает кровоточить, стоит мне заговорить о Гуровой.

“Нет, больше не болит. Не болит, – уговариваю сам себя, повторяя, как мантру”.

Столько лет прошло, а меня все не отпускает. Пронзило в самое сердце, как пулей на вылет. Говорят же, что женщина для мужика – погибель. Вот моей смертью и стала наша медичка Ксения Сергеевна Гурова. Жена сослуживца, если это можно вообще так назвать, которого я никогда не уважал ни на грамм. Сам он полное ничтожество, крыса тыловая. Все, что может, так это прятаться за спиной своего отца-полковника. Но тот вроде нормальный мужик, что не скажешь о его никчемном сыночке. Надо было Георгию Борисовичу своего Славика на танцы отдавать, а не в полицию пропихивать. Тем более в спецотряд, пусть и кадровиком. Вообще не понимаю, что Ксюша нашла в нем. Почему с ним осталась, если подо мной стонала, мне в любви клялась? Сука, ненавижу. Как же я ее ненавижу.

– Да похрен, Бес. Переживу, – отталкиваюсь от ледяной стены и застегиваю куртку до самого верха. Накидываю капюшон. Сбегаю вниз по обледеневшим ступеням.

– Куда ты? – бросает мне в спину Стас.

– Прогуляться.

– Ага, как же, похрен ему, – вздыхает он и уходит в дом, оставив меня в покое.

Под сапогами хрустит снег, а я медленно иду по дорожке, разглядывая проступающую луну. Хочется волком выть на нее от тоски по тем временам, когда мы с Ксюшей были вместе. Каждый день вспоминаю наши встречи. Не могу выкинуть ее из головы. Да и не хочу. Она лучшее, что со мной было. Но теперь как-то нужно приспосабливаться к новым реалиям. Вот так вот меня шманает уже четвертый год.

Дохожу до площадки с декорациями и ледяными скульптурами и вижу пацаненка лет трех. Оглядываюсь по сторонам в поисках его родителей, но никого поблизости больше нет. Подхожу ближе. Малец пыхтит, пытаясь взобраться в сани Деда Мороза, запряженные бутафорскими оленями.

– Ты тут один, что ли? – помогаю мелкому усесться в сани.

– Один, – деловито отвечает, складывает ладошки на колени и сидит, словно чего-то ждет. Прям как я возле Ксюшиного кабинета когда-то. Нет, все, пора выкинуть из головы всю эту хрень о ней. Иначе кукухой поехать можно.

– А родители твои где? – еще раз оглядываюсь.

– Говолю же, один я, – сердито отвечает. Забавный. – Не мешай мне Деда Молоза ждать.

– Так ты руки отморозишь. Он же холодный, а ты без варежек. Дай-ка помогу, – напяливаю мальчугану варежки, которые висят на резинке, и протягиваю мандарин. – Держи. И на кой ты его ждать собрался?

– Желание хочу загадать, – отвечает, засовывая мандарин в карман. Потом резко возвращает на меня взгляд и смотрит круглыми голубыми глазенками. – Ты Дед Молоз?

– Ты с чего так решил? – смеюсь над ним. – На мне нет ни шубы, ни бороды.

– Так лано же еще. Новый год не сегодня. Вот ты и без костюма.

– Ну ладно, раскусил! Загадывай свое желание. Чего хочешь? Машинку на пульте управления или вертолет? – а я, так и быть, передам хотелки родителям, когда они объявятся.

– Нет, – отвечает с серьезным выражением лица. – Я хочу, чтобы мама была сисливой. Так ты исполнишь? – радуется, глупый. Если бы мы все были счастливыми, просто загадав желание у Деда Мороза. Я бы тогда уже давно Ксюху себе загадал, чтоб моей была.

– Попробую, раз ты так хочешь. Вот сейчас найдем твою мамку и осчастливим, – киваю найденышу.

– Спасибо! А то она мало улыбается и плачет иногда, когда не видит никто.

– Эт плохо, что плачет.

– Данька! – врывается в наш тихий мужской разговор женский голос. – Господи, как же я перепугалась! Мама чуть с ума не сошла! Зачем же ты убежал, малыш?

Наблюдаю за сценой воссоединения. А самого словно током прошибает. Все нутро за секунду в фарш перемалывает. Смотрю на нее и крышей еду. Все тот же голос, те же светлые локоны, рассыпанные по плечам. И голубые, как небо, глаза. Вот так встреча.

Опустив мальца на землю, поднимает на меня взгляд и замирает. Узнала? Конечно, узнала, такое не забывается.

– Привет, Ксюш.

– Привет, – тихо отвечает дрожащим голосом. Все такая же красивая, зараза. Словно и не было тех четырех лет разлуки.

– Мам, можно на голку? Я всего палу лаз скачусь. Ну, пожалуйста! – дергает мальчишка за рукав ее короткой шубки.

– Даня, значит? – не обманул меня мой слух? Какая же ты гадина, Ксения Сергеевна. Не только сердце и душу у меня отобрала, но и имя, которым мечтал назвать своего сына. От нее, между прочим. Но это так и осталось лишь мечтой. Ненавижу.

– Хорошо, но только пару раз, – отпускает от себя буквально на несколько метров. Снова поднимает на меня когда-то до безумия любимый мною взгляд.

А меня ломает так, что не могу сохранять то спокойствие и холодность, которые собирался. Делаю шаг, еще один. Чувствую ее легкий ванильно-цветочный аромат, который навсегда осел в моих легких. Думал, придушу при встрече предательницу, захлебнусь от ненависти. Но вразрез разуму касаюсь ее мягких пушистых волос, стряхивая с них невесомые снежинки. Накидываю на ее голову капюшон, чтоб не простудилась. Не хотел ведь даже на секунду касаться ее. Но стоило увидеть, как всю мою крепость, которую выстраивал все четыре года против Ксюхи же, разбомбило к хренам за долю секунды, как увидел ее воочию. Что же ты со мной сделала? Зачем мою душу в решето превратила?

– Как ты? – все, что могу выдавить из себя. На самом же деле у меня куча вопросов к ней. Какого хрена она пошла на попятную? Почему осталась с этим ушлепком? А может, меня никогда и не любила вовсе? Или деньги Гурова оказались важнее? А вернее будет сказать, его папочки. Но сейчас все это становится неважно. Меня просто рвет на части от того, что вижу ее, что она так близко. Обещал же себе не подходить ближе положенного. Не вдыхать с жадностью ее запах, не прикасаться к мягким волосам. Но сейчас все установки разносит к черту. Хочется схватить ее и силой заставить быть со мной. Ведь именно так и надо было поступить тогда. А не давать ей время.

– Что ж ты четыре года назад не поинтересовался? – зло бросает, плотнее запахивая шубку. Еще и наезжает? Какого черта, Ксения Сергеевна?

– Так интересовался же, Ксюш, – болезненно отзываюсь и касаюсь ладонью ее холодной щеки. Готов к тому, что она оттолкнет. Но она не делает этого. – Ты ж сама отворот-поворот дала.

– Не перекладывай все с больной головы на здоровую, Вадим. Если бы ты хотел, все было бы по-другому, – отвечает с обидой. Серьезно, мать твою? Это я виноват?

– Дура ты, Ксенька. Я ж любил тебя больше жизни, а ты… – очерчиваю большим пальцем ее губы, которыми раньше с жадностью упивался. Кажется, что Ксения до сих пор моя. Но это лишь иллюзия. А может, и тогда все было неправдой? Да нет, я же сам видел, как она любила, отдавалась мне полностью. Любовь это была.

Замечаю, как дрожат ее ресницы, а глаза начинают блестеть. Жалеет, что мы расстались? Как бы я хотел, чтобы жалела. Но если это было бы так, она не жила бы сейчас с Гуровым и не родила ему сына. Жаль, что не мне. Я мечтал об этом когда-то.

И вот сейчас она снова передо мной. На секунду мой воспаленный разум подает надежду, а что если все можно исправить, вернуть? А вдруг еще все можно повторить? Но мой бред обрывают.

– Кай, ты куда пропал? – орут пацаны во весь голос, возвращая меня в реальность. Ксенька дергается и выпархивает из моих рук.

Глава 3

(Ксюша)

Я вышла замуж за Гурова не по большой любви. По крайней мере, с моей стороны. Я пришла медсестрой в спецотряд Бессонова сразу после универа. Там и познакомилась с Ярославом. Он сразу стал оказывать мне знаки внимания. Дарил цветы, таскал шоколад и конфеты, провожал до дома. Я понимала, что он хочет от меня больше, чем просто рабочие отношения и дружбу. Но я не могла ему этого дать. Ну не екнуло во мне ничего, не зацепило. Я сразу дала понять Гурову, что его ухаживания ни к чему не приведут. Но он продолжал настаивать на своем.

А через пару месяцев я сама попросила его о помощи.

В корпусе "спецов" всегда работал медпункт. По утрам бойцы проходили быстрый медосмотр. Я мерила давление, пульс, температуру, оценивала кожный покров. И только после этого допускала до смены или тренировки. На непредвиденные случаи у нас имелись и серьезные препараты. Но инъекции я не делала, не приходилось. Да и на это в штате был врач. Поэтому этим в случае чего занималась Надежда Юрьевна.

Но в тот злополучный день я находилась в кабинете одна. Соответственно, и кабинет после ухода закрывала тоже я.

Придя на работу в понедельник, я обнаружила, что шкафчик с препаратами был приоткрыт. Видимо, я просто была уставшая и забыла его закрыть. Но когда я недосчиталась одного из сильнодействующих препаратов, чуть с ума не сошла. Ведь ответственность за них в тот день лежала на мне. А это грозило мало того, что лишением должности, так еще и служебным расследованием. Меня трясло так, что я даже стакан воды выпить не могла, не стуча по нему зубами. Вот тогда Слава и застал меня в кабинете всю в слезах. Успокоил, пообещал помочь. Через его отца все это дело быстренько замяли. А я дальше продолжила работать на своем месте. После этого случая Гуров меня и дожал. Конечно же, я была безмерно благодарна за помощь. В итоге не смогла отказать и вышла за него замуж. Он знал, что вселенской любви я к нему не испытывала. Но и это не было для него препятствием. Он убедил меня в том, что его любви хватит на двоих. Так и началась наша совместная жизнь.

Думала, привыкну, смогу полюбить Ярослава. Но уже через полгода я поняла, что больше нет никаких сил делить с ним быт и постель. Я просто устала и была морально выжата. Меня уже ничего не радовало, я жила по инерции.

– Ксения Сергеевна, что-то на вас в последнее время совсем лица нет, – заметил Бессонов, пока я мерила ему давление. – Или это бледность? Никак пополнение в семействе предвидится?

С командиром отряда у нас складывались довольно теплые отношения. Он часто заходил ко мне, чтобы справляться о состоянии своих бойцов. Иногда приструнивал некоторых, чтобы не липли лишний раз. Жаль, на Гурова в свое время это не подействовало.