Пока играет ROCK

– Тогда ясно. Твоя тётя, возомнившая себя медиумом, думала, что очистит мой дом от скверны. Но, к счастью, удалось заразить её лёгкие до того, как она принялась за проблему всерьёз. Так вот, рыжик: зимой две тысячи третьего года мистер и миссис Бауэрс хотели отправить своего восемнадцатилетнего сына в хибару для торчков. Навешали на его комнату замков, но совсем не учли, что он хорошо выбивал и свои, и чужие окна, лазая по крышам…

Лесли панически всхлипнула. Шелохнуться по-прежнему не удавалось, ступни как гвоздями к полу приколотило, а по щекам покатились слёзы. Она не хотела слышать, что было дальше, но её мнением не интересовались. Холод объял сильней, и она осознала, что призрачные руки Эша легли ей на плечи, обжигая даже через толстовку. Ледяной воздух на шее. Как сама смерть. Столько месяцев ходить с ней рядом, чтобы встретиться лицом к лицу сейчас: ирония или злой рок?

– Я убивал их медленно, с наслаждением, – рассказывал Эш, и на удивление, его проникновенный шёпот отчётливо слышался даже на фоне сменившейся музыкальной композиции. – Я связал отца и заставил смотреть, как избиваю мать его же любимой бейсбольной битой. Он слышал каждый хруст её сломанных костей, видел кровь и мычал, как тупая корова на скотобойне. Когда мать отключилась, я свернул ей шею. А потом отрезал отцу член, сунул в её поганый дохлый рот и оставил его истекать кровью. Уверен, что он слышал, как я пришёл в комнату Софи. – Лесли бы зажмурилась, если хотя бы веки ей ещё подчинялись, но вместо этого глаза наполнялись слезами ужаса. Что угодно отдала бы, чтобы не слышать этого кошмара, но вкрадчивый голос всё не умолкал, проталкивая ледяные иглы в вены: – Она проснулась от их криков, верещала, звала мамочку. Мне было жалко эту шмакодявку, но, в конце концов, без них она всё равно была бы никому не нужна. Точно так же, как им не нужен был я. Софи умерла быстро и легко, просто уснула, придушенная своей подушкой. Она до сих пор мне благодарна за это, кстати. Это лучше, чем быть брошенной. Так мы остались семьёй.

– Ты – псих, – сумела собрать в себе силу воли для шипения Лесли, и горло тут же сжало хваткой потерянного контроля над собой.

– Я просто воздал им по заслугам, рыжик. А потом вернулся сюда, в эту самую комнату, и вколол себе всё, что было в моих заначках. Это была действительно кайфовая смерть. А как бы хотела умереть ты? – вопрос прозвучал буднично, как прогноз погоды. Пугая своей открытостью даже больше, чем весь рассказ о Бауэрсах.

Лесли чересчур часто задумывалась над этим в последние полтора года, чтобы сейчас не суметь найти ответа. Она вибрацией ощущала, что на тихие слова ей осталась свобода владения телом, а всё остальное забирала плавная музыка, новая песня из репертуара мастера дьявольщины. Тонула в тягучем вокале Мэнсона.

– Я бы… Тоже хотела умереть без боли, – наконец, выдавила Лесли, чувствуя, как сильно заслезились глаза. Стыдно за свой эгоизм. Но за месяцы в отделении для онкобольных она видела столько умирающих в муках пациентов, что даже представлять, как подобное будет уготовано и ей, страшно.

В разы страшней старых баек о чьих-то смертях двадцатилетней давности. Цинизм? Нет, просто, когда ходишь рядом со смертью дольше года, начинаешь воспринимать её неизбежной данностью, а не чем-то из ряда вон выходящим.

– Бедная девочка, – вдруг абсолютно понимающе, но не жалостливо вздохнул Эш, и Лесли ощутила на скуле невесомое холодное касание. Даже не могла сказать, пальцами или губами: всё ещё деревянное тело не подчинялось ни единой мышцей, чтобы обернуться. – Мы можем помочь друг другу, знаешь? Тебе уже всё равно. А я хочу жить. И пить бурбон вместо тебя. Поделишься своей искоркой, рыжик?

Воздух тягучий, пыльный и блокирующий лёгкие. Вопросы, которые на самом деле не являлись таковыми: Лесли хватало пульсирующего в пьяном непонимании разума, чтобы осознать хотя бы эту суть. Она даже кивнуть не могла, так какое к чёрту согласие? Хрипловато-потусторонний голос из динамиков тем временем окутал каждый нерв, начисто заблокировав естественный страх.

– Таблетка, чтобы не быть. Таблетка, чтобы забыть. Таблетка, чтобы стать совсем другой. Но ни один наркотик на земле не примирит её с самой собой[3 - Marilyn Manson – «Coma White» (перевод © Лингво-лаборатория «Амальгама»: www.amalgama-lab.com).]…

Лесли прикрыла веки и медленно, пошатываясь, развернулась. Безумная, расслабленная гипнотическая улыбка растянула сухие губы. Она не понимала, почему на такие движения тело не сопротивлялось – да в общем-то, она об этом больше и не думала. Слегка нетрезво, обезоружено покачивалась в такт плавной музыке, играющей щекоткой под мозжечком. Поймала новый взгляд Эша, мёртвое ледяное свечение через косматую белую чёлку. Его ладони холодно и невесомо обхватили пылающее огнём лицо. Рот приоткрылся в облечённом вздохе: в заброшенном и неотапливаемом доме ей становилось ненормально жарко, а к его прохладе всё больше хотелось тянуться.

– Какая ты умница, Лесли. – Эш погладил её краснеющую скулу кончиками пальцев, покровительствующим жестом, от которого в груди заныло и замурчало нечто дикое, абсолютно не подчиняющееся мутной тяжёлой голове. – Такая послушная. Так легко меня впустила. Я тебе нужен даже больше, чем ты мне, правда же?

Его вкрадчивый голос смешивался с вокалом Мэнсона, забирая последние узды контроля над собой. Где-то под черепной коробкой стучало понимание, что это уже не сон, вот только слушать не его, а звуки любимого рока гораздо приятней. Будто коматоз, в котором руки сами безвольно легли на плечи Эша: холодные, не имеющие плоти, лишь очертания. Но каким-то чудом ладони не проходили сквозь него, опираясь практически на воздух. Кожа Лесли горела, а каждый выдох отдавал клубками пара. Она не видела, как стол с неслышным хрустом затягивала изморозь, а магнитофон покрывался взявшимся из ниоткуда инеем. Но её тело не ощущало ни капли дискомфорта, кроме жара. Лишь в голове тихо плакала от бессилия забитая в угол девочка, которая просто не имела сил сопротивляться. Все они были растрачены на борьбу с гниющей плотью и метастазами уже много месяцев назад.

– Она ждёт падения вниз. Мгновенье – и все её куклы остались одни…

Ничего более странного Лесли ещё не ощущала. Невесомость, когда Эш мягко обвил её талию и закачал, имитируя танец в такт жёстким гитарным риффам. Бесплотный, но осязаемый прохладным воздухом, подчиняющий каждую мышцу. Он слишком высокий: Лесли доставала ему едва ли до середины груди, но, запрокинув голову, не разрывала зрительного контакта. Ледяные глаза оказывали удивительный эффект заморозки сознания, и, пока она в них смотрела, было не больно. Не больно думать о предательстве Ройса, о своей разрушенной жизни и мучительной химиотерапии, об умиравшей под этой крышей маленькой девочке, зовущей маму.

– Почему мне так… хорошо? – хрипло спросила Лесли, послушно качаясь в невесомых руках. Происходящее противоестественно, но об этом так просто не вспоминать.

– Потому что играет хорошая музыка, – легко отозвался Эш, криво улыбнувшись: – Не надо говорить. Слушай. – Он сипло, но расслабляюще мягко подпел солисту: – Таблетка, чтобы не быть. Таблетка, чтобы забыть…

Ноги слабели, колени подкашивались. Без малейшего сопротивления Лесли позволила Эшу вести в их кривом, школьном танце, пока кроссовки не ткнулись пятками в кровать. Вспышка в ледяных зрачках и короткое, резкое дуновение прохладного воздуха ударило её в грудь – это руки Эша толкнули назад, вынуждая сесть на пыльный матрас. Она тихо охнула, на короткую секунду вылетев из расслабленной неги. Разум тут же вспыхнул отрезвляющей паникой, но попытке дёрнуться и встать тело не подчинилось. Заметив короткий испуг, мелькнувший на её конопатом лице, Эш многозначительно прижал палец к губам:

– Тш-ш. Ты уже не сбежишь от меня, ты не сможешь сбежать, пока играет рок. Так что расслабься и получай удовольствие. Я хочу, чтобы тебе было так же кайфово, как было кайфово умирать мне на этой самой кровати.

Он мечтательно улыбнулся, а Лесли жалобно хныкнула, потому что забитая девочка внутри прекрасно осознала свою участь.

Зато тело… О, кожа покрылась мурашками восторга, когда пальцы Эша подцепили замок на её толстовке и потянули вниз. Вновь желание коснуться, продиктованное лишь этой болезненной, ненормальной пульсацией мышц в то время, как разум плакал от безысходности. Лесли попробовала перехватить его руку, но лишь загребла пальцами воздух и вдруг пьяно, дико расхохоталась, рассыпая медные кудри по трясущимся плечам:

– Ха… ха-ха-ха… Чёрт возьми…

Эш не замер, не отстранился, и даже не прекратил расстёгивать толстовку. Только густая бровь вопросительно вздёрнулась на эту слепую тихую истерику, которая вот-вот грозила стать икотой:

– Похвальный оптимизм, рыжик. О чём ржём?

– Я… я…

Лесли никак не могла найти воздух для ответа, а потом сама сорвала с плеч кофту и швырнула на пол. Эш наблюдал за ней с нескрываемым интересом, что несказанно веселило. Жизнь у неё действительно потрясающая. Потому как сейчас даже дохлый парнишка, который физически младше на десяток лет, в ужасе отпустит её восвояси, забыв дальнейшие грязные планы.

Она сама для себя куда страшней любого кошмара.

– Не блевани, – истерично хохотнула Лесли напоследок, а потом глубоко вдохнула и подцепила край футболки, стягивая её через голову.

Она давно не носила белья сверху, в нём пропала необходимость. Вместо красивых полушарий её тело могло похвастать только выпирающими рёбрами и двумя длинными поперечными шрамами, бледными и сморщенными, которые лишь усиливали впечатление, что это мужская грудь без сосков. Лесли, не мигая, смотрела исключительно в прорехи на штанах Эша, не решаясь взглянуть на его лицо. По её скромному мнению, такое чудовище, каким стала она, не захочет трогать даже призрак. Даже во сне. Всхлип и слабая попытка прикрыться скомканной в руках футболкой. Уродина. Ублюдочная уродина, но сегодня это может её спасти.

Трясло от жара, от проступившей на лбу испарины. Или это так действовал алкоголь? Уже неважно, потому как подрагивающих плеч внезапно коснулась очередная прохлада. Приятное покалывание, и Лесли нехотя подняла глаза, сталкиваясь с парализующей льдистой прозрачностью радужки Эша, в которой не мелькнуло ни унции должного отвращения. Того, к чему давно привыкла. Точнее, к чему её приучил Ройс.

– Если кто-то может блевануть от вида твоего тела, то я бы всерьёз задумался о его ориентации, рыжик, – укачивающим мягким тембром произнёс Эш, невесомо поглаживая её плечи. – Как там в Библии… «Пусть кинет камень тот, кто безгрешен»? Я бы сказал так: «Пусть кинет камень тот, у кого нет изъянов». А это… – Его пальцы прочертили по ключице ниже, до первого шрама, и Лесли закусила губу, сдерживая непрошенные слёзы. – Вовсе не изъян, а твоя фишка. В борделях Амстердама за такую девочку дали бы приличный куш, знаешь?

– Вот уж не думала, что едва закончивший школу наркоман бывал в Амстердаме, – выдавила Лесли вымученную улыбку.

«И что чокнутый, убивший всю свою семью, способен цитировать Библию», – эту ядовитую мысль она предпочла замолчать. Слушать новую, но на этот раз незнакомую, плавно качающую музыку и Эша, впитывать колкий лёд его лёгких касаний было гораздо приятней, чем анализировать происходящее. Начнёшь – и снова будет страшно. А так… пусть и дальше кружатся в голове безумные пьяные вертолётики.

– Непременно побываю, – прошептал Эш совсем близко, наклоняясь к ней и наконец-то накрывая её губы своими.

Только погрузившись в оживляющую прохладу целиком, Лесли поняла, насколько сильно ждала этот момент. Опьяняющее ванильное мороженое, от которого немели язык и губы. Не мокрые и долгие поцелуи Ройса, не пошлая попытка сожрать, а словно добрая ложка пломбира, в меру сладкого и в меру политого сиропом из амаретто. Запах миндаля и терпкости.

И чем дольше это продолжалось, тем чётче ощущались пальцы на груди, нежно поглаживающие нитки шрамов. Всё ещё холодные, от которых бросало в мелкую дрожь, они обретали плотность и вес. Изморозь медленно, с неслышным за музыкой и бешеным стуком сердца треском, подбиралась по изголовью кровати, закрывая царапины.

Но этого никто не видел.

Лесли непроизвольно попыталась ухватиться за плечи Эша и потрясённо вздохнула, ощутив их внезапную твёрдость. Отстранилась, пытаясь отдышаться и рассыпая клубы морозного пара. Снова мелькнул в голове страх – и тут же исчез, задавленный ледяным взглядом. Это даже стыдно, чувствовать себя непослушным ребёнком, когда на самом деле физически намного старше. Лесли растерянно собрала в кулак его серую майку, и Эш сам стянул с себя тряпку резким жестом.

– Зачем тебе это? Что ты хочешь со мной сделать? – глухо спросила она, воспользовавшись этой короткой паузой. Будто сама не понимала. Курт Кобейн всё поведал строчками своей песни. Играющей же сейчас композиции без слов она не узнавала: похоже, что-то авторское.

– Я думал, таким большим девочкам давно известно, чего хочет парень, когда начинает раздеваться, – издевательски протянул Эш, растоптав последние сомнения.

Лесли больше не пыталась соображать: изголодавшееся по мужскому вниманию тело пульсировало от удовольствия, когда холодные пальцы Эша поглаживающим жестом прошлись по её выступающим рёбрам. Задержала дыхание, стараясь не слишком явно глазеть через полумрак на его торс – ничего примечательного в нём и не было, обычный худощавый парень с бледной кожей и серебряной цепочкой крестика на шее. Но Лесли всё равно смотрела, жадно запоминая расположение родинок, трёх тёмных точек у ярёмной впадины. Да, в любой другой ситуации она бы сопротивлялась до последнего, не давая себя касаться. Хотя что-то подсказывало, что любое движение, которое Эшу не понравится, тело вновь откажется выполнять.

Словно желая подтвердить эту теорию, он мягко толкнул её назад, и Лесли упала спиной на матрас, подняв пыль. Сама же потянула его к себе, молча радуясь тому, что он обрёл плотность – но не вес. Это стало ясно, когда Эш сел на её бёдра, нависая над ней тёмной тенью в свете слабо мигнувшего фонарика смартфона. Новый студёный поцелуй уже не был односторонним, Лесли отвечала с любопытством впервые целующегося подростка. Не каждый день попадается возможность попробовать губы призрака. Холодная рука остужала горящую кожу, томительно медленно гладила талию и живот, поселяя горячий трепет внутри. Страшно и мучительно необходимо, а запах миндаля просочился глубоко в рецепторы, выжигая затхлость и пыль.

Всё ещё играла музыка, но Лесли не разбирала слов в низком хрипловатом вокале. Всё её ненормально горящее, как в больной лихорадке, существо тянулось к источаемой Эшем прохладе, желая лишь усилить контакт. Его язык прошёлся по её нижней губе, чтобы снова погрузиться в рот вкусом сливочного пломбира. Она даже не сразу заметила, что он не дышал – скорее, ловил её дыхание своим лицом, каждой секундой вытягивая из неё весь ненужный жар.

Ей – больше не нужный. Искра, которую она не собиралась поддерживать и где-то на подсознании была готова отдать просто так, за короткие мгновения удовольствия. За то, чтобы наконец-то ощутить себя желанной. Женщиной. Полноценной. Манящей. Той, которую хотелось касаться, хотелось вот так нагло и по-мальчишески расстегнуть джинсы и запустить пальцы за край белья. Долгие, неторопливые поцелуи Эша ушли вниз, не оставив без внимания ни шеи, ни полоски первого шрама. Холодные губы одаривали каждый дюйм противоестественного следа чувственными касаниями, и Лесли тихо всхлипнула, безоружно откинув голову. По покрытому инеем матрасу рассыпались рыжие кудри, и одинокая слезинка скатилась из уголка глаза, прежде чем она закрыла веки. Поражение. Выставить напоказ свою слабость было не лучшей идеей, если она и впрямь планировала бежать…

Да только уже не планировала и в мыслях. Случайный парень, которого и парнем нельзя назвать, трогал её так нежно и откровенно, как никогда не дано было Ройсу. Будто он понимал в разы больше. Будто знал, какая адовая каша в её голове, и как там навести порядок, попросту стянув с неё джинсы и кинув в сторону кроссовки.

– Ты красивая, – тихо и немного удивлённо прошептал Эш, вновь склонившись над Лесли и запустив в её волосы пальцы, с интересом пропуская через них кудри. Словно это стало ясно только когда исчезла лишняя одежда, а на грязном матрасе раскинулось тощее розоватое от аномального жара тельце, покрытое мурашками. – Маленький глупый рыжик.

Его льдистые глаза снова притянули к себе, не дав шанса ответить хоть что-то. Вторая рука скользнула к бёдрам, поглаживая и посылая сноп мурашек до самых пяток. Лесли хотелось касаться его в ответ, но она смогла только выгнуться навстречу, когда ловкие пальцы прошлись по нежной коже между ног и накрыли пульсирующую точку клитора. Контраст пылающего горячкой тела и прохлады вышел настолько потрясающим, что Лесли потеряла способность дышать на несколько долгих секунд. Не дав ей глотнуть кислорода, Эш снова впился в её губы, превращая мир в рябящий водоворот. Единственное, что осталось необходимого.

Он ласкал её легко и умело, едва касаясь, но обжигая каждый раз, как пальцы надавливали чуть сильней. Дразнящие движения сменялись более чувственными, и Лесли впилась ногтями в его плечи, слабо дёргаясь от повышенного напряжения. Низ живота сводило от желания и тоски по заполненности, которой она так давно в себе не ощущала. Где-то глухо скрипели гитарные партии неизвестной композиции, долбя в затылок слабой в окутавшем дурмане мысли:

«Я не «не смогу». Я не хочу бежать», – Лесли и впрямь боялась, что сейчас это закончится, она проснётся, и больше не будет никаких умопомрачительных прохладных касаний и губ со вкусом амаретто. Сейчас она жила, и это было чудом куда большим, чем любой сумасшедший в своей реалистичности сон. Глухо, на грани осознания, брякнули заклёпки спущенных широких штанов Эша.