Кровавая луна

И все-таки он был уверен, что слышал, как хлопнула дверь. Йеппе спустился с последней ступеньки. По-прежнему ни звука. Веяло прохладой, словно на сквозняке. Через носки он ощутил промерзший пол подвала. Вдоль стен проступали очертания пыльных полок. Сердце бешено колотилось в груди, он ощутил непреодолимое желание развернуться, добежать до машины и уехать отсюда подальше. Сделав глубокий вдох, он попытался успокоиться.

Не было никакого смысла продолжать стоять в темноте. Пошарив рукой по стене, он нащупал выключатель и включил свет. Подвал был пуст. Опустив сотейник, Йеппе подошел к двери. Никаких следов взлома, все как всегда. На всякий случай он потянул дверь на себя. Она открылась.

Оказывается, дверь была не заперта.

На полу у порога намело снега. Значит, это были не галлюцинации, дверь не была закрыта на замок и хлопала от сквозняка.

Прежде чем покинуть дом, Йеппе всегда проверял все двери. И дверь подвала была заперта, когда он уезжал на работу. А теперь она открыта. Ключ, помимо него самого, имелся только у Йоханнеса.

Йеппе обошел весь первый этаж, везде включил свет. Никого. Проверил наверху, снова спустился вниз и, надев сабо, вышел в сад. Он был один. Перед входом в подвал с улицы виднелись следы на снегу, однако он сам туда спускался утром за лопатой для снега, так что, вероятно, следы были его собственные.

Видимо, сам и забыл запереть дверь.

Йеппе вернулся на кухню. Обрести прежнее ощущение безопасности оказалось не так уж легко. Облокотившись на стол, он взял бокал, полный еще прохладного пива. Он медлил.

Альфа выпил напиток, который растворил его внутренние органы.

По спине от копчика до самой шеи пробежали мурашки, отчего волоски, растущие выше горловины свитера, немедленно встали дыбом. Не успев как следует обдумать пришедшую ему в голову мысль, Йеппе выплеснул пиво в раковину и вышел в коридор. Надел куртку и ботинки. Надо поскорее убираться отсюда. Отыскав в кармане ключи от машины и направляясь к подъездной дорожке, он написал сообщение Ханне. От вороха мыслей мозг его кипел, порождая смятение.

* * *

«D?me еpais le jasmin, a la rose s’assemble, rive en fleurs frais matin, nous appellent ensemble…»[14 - Партия из оперы «Лакме» Лео Делиба – «О приют, где цветут розы, свесясь над рекой. Нас она в час утра манит хладною водой. В тишине по реке поплывем мы вдвоем!» (пер. либретто Е. Клетновой).]

Родриго налил себе еще белого вина, уже третий бокал за последние двадцать минут, и оглядел гостиную их с Йоханнесом квартиры на Скюдебанегэде. Вино постепенно действовало, тем более что он так и не поужинал. В данный момент он жалел о том, что не является любителем виски или коньяка; более крепкий напиток притупил бы чувства гораздо эффективнее, нежели «Грюнер Вельтлинер». «Дуэт цветов» был их общим музыкальным воспоминанием, «Лакме» была первой оперой, которую они слушали совместно во время первого романтического путешествия в Париж. Туда, где розы перемежаются с жасмином. Это было давным-давно. От того момента его отделяли десяток лет и целый континент.

В зеркале на стене спальни, богато обрамленном и чересчур большом – представители нестандартной ориентации любят такие зеркала, – отражались золотистая кожа и высокие скулы. Родриго ясно помнил звонок Йоханнеса после их первой встречи в Пэн-клубе[15 - Популярная в свое время в Копенгагене дискотека для гомосексуалистов.], когда тот признался, что наконец-то нашел пару карих глаз, в которые хотел бы смотреть всю оставшуюся жизнь. Спустя три месяца Родриго перебрался из Сантьяго-де-Чили в Копенгаген, и чувство влюбленности не поблекло ни разу за все двенадцать лет их отношений. Или он ошибался?

Он снова набрал номер и увеличил громкость на телефоне. Как замечательно они жили. Идеально. Все восхищались ими и их взаимной любовью, и не без оснований: двенадцать лет вместе и все еще влюблены друг в друга – ну разве не идеальны подобные отношения? Им было хорошо вместе, даже почти не приходилось искать компромиссы и подстраиваться друг под друга, они занимались любовью и веселили друг друга. Родриго был всем доволен. Но вот как насчет Йоханнеса?

Родриго не мог заставить себя признаться никому, даже Йеппе, в том, что Йоханнес пропадал и раньше. Нечасто. Его длительные отлучки за время совместной жизни можно было пересчитать по пальцам. И все же такое случалось. Случилось и теперь. Йоханнес отправлялся на какую-нибудь вечеринку, стильно одетый, трезвый, в дверях дарил поцелуй на прощание и объявлялся дома лишь на второй, а то и на третий день. Он отключал телефон и был недоступен. Родриго обзванивал его друзей или колесил по улицам Копенгагена в поисках возлюбленного. Но в тайне от всех. Слишком стыдно было посвящать посторонних в семейные дела.

Всякий раз Йоханнес возвращался, толком не протрезвев, весь перепачканный, и заваливался в постель дня на полтора. Зато потом чувствовал себя очень виноватым и становился таким милым, что нельзя было его не простить. Родриго всегда казалось это ничтожной ценой за то счастье и благополучие, которое Йоханнес принес в его жизнь. За исключением самых неприятных моментов. Хуже всего было ощущение, что Йоханнес исчезнет из его жизни. Что их взрослое и счастливое совместное бытие закончится. И тогда ему придется уйти и привыкать к свободе.

Родриго позвонил в очередной раз. Снова автоответчик. Он налил себе еще вина, поднялся, дошел до туалета и перед зеркалом сбрызнул заплаканное лицо ледяной водой. Буквально накануне Йоханнес подошел к нему после душа и на этом самом месте обнял его – их прекрасные нагие тела отразились в зеркале. Красивая пара. Родриго поднял сиденье унитаза, его вырвало: белое вино с желчью, слезы, слюна.

Когда-то давным-давно он был сильным парнем. Он жил у себя на родине в окружении родных, знакомых, говорил на родном языке. Ездил на пляж с друзьями, кузенами, одноклассниками. Поездка из Сантьяго-де-Чили до Плайя ля Вирген была такой долгой, что добравшись туда, компания оставалась там на пару дней. Спали прямо на пляже, рыбачили и готовили на костре. Пили. Пели. Целовались. Курили джойнты под звездным небом. В то время он знал, кто он такой, знал, на что способен. Никакого Йоханнеса, никакой Дании. Уверенный в себе чилийский католик-гомосексуалист, интеллигент, надежный товарищ. В высшей степени принципиальный идеалист.

Но принципы непоколебимы лишь до тех пор, пока их не подвергнут проверке.

Родриго прополоскал рот и направился прямиком в угол гостиной, к столу с компьютером Йоханнеса. Преимуществом положения домашнего бухгалтера и ответственного за улаживание хозяйственных вопросов был доступ ко всем паролям. Не дав себе времени на раскаяние, Родриго набрал кличку их давно умершего английского бульдога и год рождения Йоханнеса, после чего на экране открылся виртуальный рабочий стол. Его совсем не мучила совесть, когда он открыл чужую электронную почту. Не было смысла просматривать профиль на Фейсбуке, ведь страницу вел агент Йоханнеса, который регулярно обновлял ленту посредством всяческих историй личного содержания и рассказами об очередных успехах. Йоханнес не любил социальные медиа. Как типично для того, кому есть что скрывать, с тоской подумал Родриго.

Ничего странного в папке «Входящие» и в «Архиве». Корзина пуста. Йоханнес не имел привычки переполнять корзину, он стирал ненужную информацию немедленно. Родриго нерешительно открыл удаленные файлы iCloud, там хранились виртуально синхронизированные документы, удаленные с того или иного устройства.

Есть! От этих документов Йоханнесу не пришло в голову избавиться.

В первое мгновение Родриго испытал злорадство, быстро сменившееся печалью, от которой он едва не рухнул со стула. Вот и доказательство. Общение между Йоханнесом и Альфой, сокрытая до поры до времени беззастенчивая истина, которая, обнажившись, в одну секунду разбила вдребезги привычную жизнь.

* * *

Когда Йеппе, еще не вполне оправившись от охватившего его дома волнения, постучался в ржавую дверь на Стефансгэде, ему открыла Марджун, соседка Ханны. Взглянув на него безжизненными, никогда не улыбающимися глазами, она отвернулась, даже не поздоровавшись. По словам Ханны, у Марджун имелись проблемы в отношениях с мужчинами, но это не мешало ей быть лучшей на свете соседкой. Йеппе пересекся с ней всего несколько раз в прихожей или по дороге в ванную, но уже вовсю испытывал к ней ненависть с оттенком какого-то необъяснимого детского страха.

Угрюмая лесбиянка Марджун любила только женщин, кошек и анархистов, а его воспринимала как воплощение мещанства, обветшалости и уродства. С каких это пор молодежь запатентовала молодость?

– Привет, Марджун, – сдержанно поздоровался Йеппе и проследовал за девушкой в небольшую общую кухню, выходившую во внутренний дворик. Марджун предпочла проигнорировать вопрос, как дела, после чего Йеппе поинтересовался, где Ханна.

Марджун махнула большим пальцем через плечо, тем самым дав понять, что Ханна находится в ванной, и продолжила откупоривать банку с кошачьим кормом для двух полосатых мохнатых существ, трущихся о ее лодыжки. Йеппе задержался на кухне, решившись прибегнуть к пустой болтовне.

– Разве не странно кормить говядиной своих кошек, а самой при этом быть веганом? Как вообще сочетается одно с другим?

Он понял, что потерпит поражение в этой дискуссии, едва собеседница открыла рот.

– Кошки являются хищниками, им по природе положено есть мясо, в отличие от людей.

Она раздраженно вывалила все содержимое банки в миску.

– Ох, это не совсем… – попытался возразить Йеппе, но девушка оборвала его на полуслове.

– К тому же веган тут твоя подружка, а я флекситарианец.

– Флекси-кто? Никогда прежде не слышал этого слова.

– Флекситарианец! Я не ем мясо ежедневно, но время от времени употребляю.

Хамские интонации в репликах девушки укреплялись, и Йеппе предпочел удалиться в комнату Ханны без лишних вопросов. Женщины двадцати с небольшим лет явно переоценены общественным мнением. Ханна – исключение, само собой разумеется.

Они повстречались в кэмпинговом лагере во Фримантле, симпатичном пригороде Перта, который является одним из самых удаленных мировых мегаполисов. Только ради этого стоило посетить Перт. Ханна была в обществе двух других студентов, Йеппе путешествовал в одиночестве. Они быстро нашли общий язык, как часто случается вдали от дома, когда невозможное становится возможным. Спустя несколько дней Ханна оказалась в его палатке, где и прожила до самого конца тура. Она была слишком молодой для него. Тут не поспоришь. И все же нечто романтическое было в том, чтобы отправиться на край света и встретить там девушку с Нёрребро, девушку с веснушками и с улыбкой, будившей блаженный трепет в его теле. На данном этапе Йеппе пытался перестать анализировать ситуацию; он решил просто наблюдать, к чему это все приведет в итоге.

Ханна появилась в комнате обернутая полотенцем, лицо ее обрамляли влажные крупные локоны. Красивая, молодая, еще не обсохшая после душа. Замечательное сочетание. Лучшее в мире средство от любого беспокойства, пускай и не слишком долговременное. Йеппе ощутил пульсацию в низу живота, когда привлек к себе Ханну и скользнул руками по ее спине к ягодицам. Вся сочность, вся упругость, что воспринимается совершенно естественной, когда мы молоды, куда девается это все потом? Испаряется, тратится на сложные биохимические процессы типа фотосинтеза, превращается в облака? Что происходит?

– Дай мне хотя бы высушить волосы. – Она, рассмеявшись, оттолкнула его. – И давай сначала хотя бы поговорим. Необязательно сразу трахаться. Будешь чай?

Последнее, чего Йеппе хотелось в данный момент, это чай. Да и не только в данный момент.

– Ну давай, почему бы и нет.

Ханна наклонилась вперед и обмотала волосы тюрбаном из полотенца. Ее гибкое тело все было покрыто веснушками. Она стояла перед ним совершенно голая и такая естественная, прямо как он любил. Йеппе встречал не так много женщин, которым было бы комфортно ходить голышом перед своим мужчиной. Она натянула хлопковые трусики, маленькую грудь скрыла под безразмерной футболкой и исчезла на кухне. Йеппе слышал, как она наполнила и включила электрический чайник, как что-то сказала Марджун, от чего обе прыснули со смеху.

Он сел на толстый матрас, лежавший прямо на полу, и снял обувь. Аккуратно сложил носки и по старой привычке разложил их по ботинкам. В теле по-прежнему ощущалось беспокойство, которое не торопилось отпускать его, похожее на остатки похмелья. Ханна появилась на пороге с подносом, на котором стояли два стакана с кипятком и лежали два чайных пакетика. Она закусила нижнюю губу, как будто маневры с подносом требовали от нее большой концентрации.

– Послушаем музыку?

Не дожидаясь ответа, она открыла телефон, выбрала музыку и подключила портативный динамик. Пространство между ними заполнилось французским хип-хопом, настолько громким, что поговорить вряд ли представлялось возможным. Закрыв глаза, Ханна раскачивалась из стороны в сторону. Ее ноги покрылись гусиной кожей.

– Как прошел твой день? На занятиях была? – Йеппе приходилось кричать, чтобы услышать самого себя. – Не замерзла? Может, оденешься?

Ханна села рядом с ним, уставившись на чайный пакетик в бокале, стоявшем перед ней, гладкий лоб пересекла морщинка. Йеппе внезапно почувствовал, что, кажется, чем-то разочаровал девушку. Он совсем запутался: чего она все-таки хочет – разговаривать или танцевать?

Молчание между ними затянулось, и Йеппе получил возможность вслушаться в слова рэпера, который, насколько он понял, решил покинуть этот мир по-самурайски.