Арендатор

Кухню оккупировал судмедэксперт Нюбо, он занимался трупом, лежащим головой к стене и напоминавшим предмет, забытый кем-то на пестром тряпичном коврике. На девушке были обрезанные джинсы, белый кружевной бюстгальтер, кеды, руки были обнажены. Ее длинные светлые волосы раскинулись липкими щупальцами, создав вокруг головы подобие солнца с детского рисунка.

Нюбо был зрелым почтенным мужчиной, разговаривавшим со свойственным медикам участием и очень быстро, словно стремясь отпугнуть дилетантов первыми же фразами. Это был патологоанатом на государственной службе, он пользовался огромным уважением, но Йеппе он не очень нравился. У него было смутное ощущение, что эта антипатия взаимна.

– Здорово, Нюбо, ну как там? – Йеппе присел на корточки рядом с судмедэкспертом и посмотрел на тело.

Нюбо покачал головой.

– Какое-то дерьмо. – На этот раз он говорил в обычном ритме. – Жертва – молодая женщина двадцати с небольшим лет. Она подверглась грубому насилию, на голове несколько глубоких порезов и следы от ударов тяжелым предметом. Тимпанальная температура 28 градусов, окоченение к моменту моего прихода чуть менее часа назад уже началось. Значит, смерть, вероятно, наступила между десятью вечера и четырьмя утра. Однако, как ты догадываешься, пока что я ничего не могу сказать наверняка. Никаких внешних признаков сексуального насилия. Порезы на ладонях и предплечьях указывают на то, что она оказывала сопротивление, но есть также несколько, гм… порезов, нанесенных, пока она еще была жива.

– Ты хочешь сказать, ее изрезали до того, как наступила смерть?

Нюбо кивнул с серьезным выражением лица. Между двумя мужчинами повисло молчание. Оба знали, что впереди – натиск прессы и распространение панических настроений среди населения. Не говоря уже о реакции достойных всяческой жалости родственников.

– Лицо повреждено довольно сильно, но, к счастью, есть несколько татуировок, которые упрощают опознание. Да, еще обнаружен орнамент.

– Орнамент? – Йеппе поймал взгляд Нюбо.

– Преступник изрезал лицо жертвы после наступления смерти. Я не искусствовед, но похоже на художественную резьбу по бумаге. – Нюбо устало вздохнул.

– Резьбу по бумаге? И что это значит? – Йеппе недоуменно сдвинул брови.

Нюбо взял труп за подбородок. Осторожным движением он развернул окровавленное лицо к резкому свету из прихожей.

– Кажется, убийца вырезал для нас валентинку.

Плохие прогнозы Йеппе в отношении предстоящего дня сменились на худшие.

*

Перед зеркалом в человеческий рост Эстер застегнула винтажный блейзер от Хальстона, осторожно разгладив ладонью ткань. Тонкие шерстяные брюки, шелковая блузка и блейзер; она чувствовала, что одета слишком изысканно, слишком формально, но ей нужна была одежда, которая помогла бы ей выдержать этот день.

Мысли роились в голове. Юлия или Каролина? Нет, Юлия не может быть. Не должна быть Юлия. Но и не Каролина. Крошка Каролина, которую она знала с самого рождения. Какова вероятность того, что это окажется незнакомка? Подруга попросилась переночевать и пригласила подозрительного субъекта? Головная боль тяжким бременем таилась позади глазных яблок, не реагируя на пару таблеток ипрена, проглоченных перед приемом ванны.

Эстер услышала, как в кухне копошится Кристофер, и мысленно благословила его. Он уже почти четыре года был ее учителем пения, но со временем отношения между ними развились в нечто более глубокое. Он стал ее близким другом, хотя она была в три раза старше. Никого другого она бы сейчас не вынесла.

– Кристофер, милый, кофе готовишь? – Она вошла в гостиную; он, улыбаясь, наливал кофе из френч-пресса.

Она улыбнулась в ответ и, как всегда, обрадовалась его симпатичному лицу, черты которого свидетельствовали о наличии азиатской примеси в родословной. Раскосые карие глаза, растянувшиеся почти до самых висков, иссиня-черные волосы, худощавое телосложение. Как обычно, он был одет не по размеру: толстовка с торчащей из-под нее рубашкой, джинсы с мотней, болтающейся где-то у колен, вязаная шапка и кожаная куртка. В таком облачении он выглядел еще моложе. Этакий уличный подросток.

Кристофер оставил многообещающую сольную карьеру в пользу нерегулярных подработок и беспорядочного образования. Он сам не знал толком, почему. Однако, казалось, он вполне доволен своей нынешней работой костюмера при Королевском театре, которая позволяла ему по ночам колдовать над весьма специфической электронной музыкой, а также давать уроки нескольким тщательно отобранным ученикам.

Уйдя из университета на пенсию прошлой весной, Эстер пообещала себе всю оставшуюся жизнь заниматься только тем, что ей казалось по-настоящему интересным. Петь, писать и готовить. Множество путешествий, возможно, даже сексуальная связь, если ей еще доведется когда-нибудь встретить кого-то, кого она возжелает. Никаких больше экзаменов и преподавательских совещаний!

Эстер плюхнулась в персиковое каминное кресло, водрузив ноги на специальную подставку из того же комплекта. Кристофер устроился на марокканской подушке на полу. Эпистема и Докса не преминули тут же вскарабкаться к нему на колени, рассчитывая на то, что он их погладит.

– Что стряслось внизу? Почему приехала полиция? – Он интересовался с таким невинным видом, что ей было сложно ответить на эти вопросы. Мягкий тембр его голоса относился к совершенно иной реальности, нежели ужасающие новости.

– На втором этаже обнаружили труп. – Она откашлялась. – Девушка. Они еще не знают, кто. Но выглядит все очень серьезно. Похоже на преступление. – Ее голос охрип. – А Грегерс – в Королевской больнице с инсультом, или что там у него. Как будто весь мир сегодня обрушился.

Кристофер почесывал брюхо Доксы, потупив взгляд. Другой на его месте вскрикнул бы от ужаса, начал докучать расспросами и выказывать потрясение. Но не Кристофер. – Чем я могу помочь?

Сердце Эстер наполнилось благодарностью, и переносить свалившиеся на нее проблемы стало гораздо легче. Она была не одинока.

– Нужно выгулять собак. И еще – не приготовишь нам чего-нибудь поесть?

– Хорошо, пойду прогуляюсь с собачками, и обед за мной. Может, рыбы купить? Посмотрю, что там есть на Фредериксборггеде. – Эстер кое-чему научила его на кухне, и постепенно Кристофер превратился в искусного домашнего повара.

– Спасибо, дорогой, возьми денег из кошелька в коридоре, ты знаешь, где он лежит.

Эстер откинула голову на спинку кресла и попыталась расслабиться с помощью дыхательных упражнений. Не странно ли, что он не стал ничего спрашивать?

Прекрати! – прошептала она сама себе. – Тебе везде мерещатся привидения, старая дура!

Кристофер заглянул в гостиную.

– Ты что-то сказала?

Она подняла голову и увидела его бледное лицо под серым капюшоном толстовки.

– Я очень сожалею о случившемся. Надеюсь, что не все так плохо, как сейчас кажется, – тихо произнес он, бережно выпихнул собак в коридор и открыл дверь. Эстер услышала незнакомый голос.

– Здесь проживает хозяйка дома?

Эстер выпрямилась и повернулась к прихожей. Кристофер стоял между тявкающих мопсов, уставившись на одетого в белый комбинезон мужчину в дверях.

– Да, это я.

Эстер с трудом встала из глубокого кресла и прошла к входной двери, чтобы встретить незнакомца. Это был один из дактилоскопистов; утром она не раз видела, как он входит и выходит из квартиры девушек. Он доверху застегнул свой защитный костюм; красная полоса на лбу говорила о том, что еще мгновение назад на нем был капюшон.

– Мне необходимо взять у вас отпечатки пальцев. – Мужчина протиснулся мимо Кристофера и очутился в тесной прихожей.

– Конечно. Мне сказали, что кто-то за ними придет. Добрый день. Эстер ди Лауренти.

Эстер протянула ему руку. Мужчина поставил на пол тяжелый с виду портфель и ответил на рукопожатие с едва заметной улыбкой.

Наверное, собирать улики на месте преступления – непростая работа. В животе у Эстер сжалось при мысли о том, что происходило на втором этаже ее дома.

– Как это делается? Что нам понадобится?

– Стол и ваши ладони, вот и все. Это займет не больше минуты.

Эстер закатала рукава и указала на рабочий стол. К своему удивлению, она обнаружила, что Кристофер по-прежнему с мрачным видом стоит в дверях. Она замерла и тепло улыбнулась ему. Он явно был потрясен не меньше ее.

Она вскакивает на велосипед и мчится по центру города. Это старенький дамский «Ралей», купленный на полицейском аукционе, да в Копенгагене никто и не ездит на новых велосипедах. Она летит по узеньким улицам навстречу одностороннему движению и наслаждается ветром, от которого щиплет в носу и глазах. Остановиться и купить дорогущий круассан в маленьком кафе, всегда переполненном горожанами с непременными одноразовыми стаканчиками кофе в руках. Бариста долго игнорирует ее, хотя ничего, кроме переполненной раковины, не мешает ему обслужить девушку. Она в раздражении принимает решение уйти, но все-таки остается и ждет.

В городе, где она выросла, нет ни одного кафе, не считая гриля на железнодорожных станциях DSB и пары кофейных столиков в мебельном магазине на центральной улице. С тяжелым сердцем она вспоминает бесконечно тянущиеся вечера с вечной темнотой и скукой. Массивные деревянные двери, всегда плотно закрытые, чтобы не дуло, и вымученные разговоры родителей за гратеном из брокколи. Мать все время болела и очень рано умерла. Ощущение хрупкости было обязательной составляющей их дома, оно присутствовало в бытии столь же конкретно, как большой угловой диван, на котором никогда не сидели гости. Хрупкость и болезнь.

Прохладные летние вечера в тонкой джинсовке и беспокойные метания между заправкой и футбольным полем. Словно шаги могли их куда-то привести. Словно польская водка, которую наливали в банки из-под колы и потягивали через соломку, могла заполнить их существо. Они слонялись по улицам, не она одна была такой; никто не хотел оставаться дома. Они тусовались на остановке и смотрели на проезжающие автобусы. Такой мелкий городок не мог рассчитывать даже на мало-мальски приличный поезд-спаситель. Молодежь была вынуждена связывать свои упования с изношенными рейсовыми автобусами, идущими на Хольстебро.