Мирное небо

Даша, моя старинная подруга. Мы познакомились с ней в университете, когда она опрокинула на меня тарелку с жидким картофельным пюре в столовой, а из-за жирного пятна от котлеты мне пришлось выбросить почти новую юбку. Она училась на историческом факультете, и была моей полной противоположностью. Вероятно, они действительно притягиваются. Даша тонкая, романтичная профессорская дочка, которая вечно опаздывала на занятия из-за того, что зачитывалась очередной любовной историей в метро и проезжала свою станцию. Она была как раз из тех, кто ждал принца на белом коне. Она очень живо представляла свою свадьбу в мельчайших деталях. Мы уравновешивали друг друга, будучи двумя крайностями, и вместе отлично проводили время. Мы были на последнем курсе, и уже почти сдали все выпускные экзамены. После получения диплома, который мы обе получили в красной обложке, Даша устраивала вечеринку на родительской даче. Там я познакомилась с Пашей.

Это была любовь с первого взгляда. Я могу утверждать, что сей феномен существует так как испытала его на себе. Все происходит в точности как в американских фильмах, люди встречаются взглядами и внешний мир перестает существовать. Ты перестаешь слышать посторонние звуки, не видишь людей вокруг. Становится совершенно неважно где ты находишься и что делаешь. Важно только одно – человек напротив, единственный, которого ты видишь. С ним не обязательно говорить, что-то делать, ты просто смотришь на него, и ощущаешь рождение. Свое собственное. Края сознания касается понимание того, что до этого момента ты не жил. Ты просто спал в ожидании. Также в тебе есть полная уверенность в том, что человек напротив испытывает совершенно те же чувства. Что это за чувства, ты еще не успел понять. Лишь спустя час-другой ты понимаешь, что это любовь. Но как так может быть?! Как можно полюбить совершенно незнакомого человека? Как можно лишь сказав ему свое имя быть готовой идти за ним на край света? Как можно быть готовой отдать ему свою жизнь совершенно ничего о нем не зная? Да может он придурок? Нет, ты почему-то уверена в том, что он вполне нормальный. Нет. Он не нормальный. Он самый лучший. Ты любишь в нем каждый миллиметр, каждую родинку, каждый пульсирующий сосудик на теле, видный сквозь кожу, каждый волосок. Каждый жест, ты очаровываешься малейшим поворотом головы, слегка измененным тембром голоса, а случайное, едва ощутимое соприкосновение любых частей ваших тел вводит тебя в экстаз.

– Вера! Да что с тобой?! – буквально кричала мне в ухо Даша, тряся за руку.

– А? – непонимающе ответила я, вернувшись на планету Земля.

– Ты стоишь как вкопанная, уставившись на того парня. Над тобой уже ребята смеются. Да и над ним тоже. Стоите как два придурка и лупитесь друг на друга. Ты что его знаешь?

– Кажется что да. Но нет, нет, не знаю. А кто он? – спросила я.

У меня действительно было ощущение, что мы с ним знакомы всю жизнь, что я знаю о нем все и даже больше. Мне казалось, что я знаю о нем больше, чем он сам знает о себе.

К нему подошел однокурсник Даши, он тоже у него что-то спрашивал, потом они подошли к нам.

– Дамы, познакомьтесь, это Паша, – сказал Олег, однокурсник Даши. – Он приехал ко мне на пару дней из Питера по делам, и я решил взять его с собой, ведь не только дела в Москве можно решать, а и отдохнуть по полной! Правда ведь?

Уже через пятнадцать минут мы сидели в беседке вдвоем и наперебой друг другу что-то рассказывали. Нас невозможно было друг от друга оттянуть. Я помню, как он накинул на меня свой пиджак. На нас смотрели как на зверей в зоопарке, все привыкли к моей нелюдимости. Нет, это не то слово, я не была нелюдимой, я не общалась с парнями. Да и о чем с ними вообще можно говорить? Все знали, что покорение меня это дохлый номер, и если я захочу общения с каким-то парнем, то я сама к нему подойду. Если кто-то пытался покорить меня знаниями, то у меня их было больше, выносливостью – то же самое, дерзостью – здесь вообще можно заткнуться. Я была всем не по зубам. А тут вдруг я спокойно общаюсь с парнем, которому и подвигов-то совершать не надо было. Я просто с ним общалась.

– Наверно это любовь, – вздыхала Даша, заломив руки, и мечтательно глядя на нас.

Паша был несколько старше меня, ему было тридцать три года, а это на одиннадцать лет больше чем мне. Да, это число одиннадцать «мое». Когда меня спрашивают какое мое любимое число, я отвечаю одиннадцать. Нет у меня любимого числа, да и что это вообще за бред, любимое число? Чушь собачья. Это число «мое» потому что оно меня выбрало. Одиннадцать лет, месяцев, часов, минут, параграф в книге, номер автобуса, номер в отеле, высота каблука моих любимых туфель, номер моего дома… Меня окружает это число. Не знаю, что оно в себе несет, но оно точно меня выбрало, это я давно заметила. Так вот, Паша был старше меня на одиннадцать лет, жил в Питере и работал в Институте лингвистических исследований РАН. Я думаю, что не стоит даже упоминать о том, что мы говорили на одном языке, или даже на нескольких. Как минимум на четырех. Иногда в разговоре мы сами того не замечая перескакивали на разные языки и подолгу на них разговаривали. Понимание того, что я говорю не по-русски приходило ко мне тогда, когда я не находила подходящего слова. Зная так много языков я могу уверить любого, что русский язык самый лучший язык в мире. Я оценила его богатство, когда поняла, как сильно ограничены другие языки. На каждое русское слово я могу найти как минимум шесть-восемь синонимов. Это нормально. Но мы этого не ценим. Я перевожу в основном учебники и научные труды, потому что для того чтобы переводить художественную литературу мне мало слов в других языках. Если такое и происходит, то перевод идет на русский язык, а не с него.

В Москву Паша приехал в командировку, проверять какие-то данные. Решив сэкономить на гостинице, которую естественно оплачивал институт, он остановился у знакомого своего знакомого. Не так давно распался Советский Союз, и мы вступали в мир, в котором можно все. Спекуляция, валюта, заграница, крупные финансовые махинации и так далее. Ну и мелкие махинации в виде прикарманивания казенных денег в оплату за гостиницу. По-хорошему, и Олег не знал Пашу. Просто знакомый отца Олега попросил приютить Пашу на пару дней. Никто ничего о нем не знал. Как и я. По большому счету мне было все равно кто он и чем живет. Любовь затуманила мне разум розовой пыльцой.

– Поехали со мной в Питер? – сказал Паша, целуя меня в обнаженное плечо.

Дашины родители укатили в Сочи, и она оставила нам ключи от дачи. Я даже не возвращалась домой с вечеринки, просто позвонила отцу и сказала, что жива, и когда вернусь не знаю.

– Что я там делать буду? – ответила я.

– Будем жить вместе, найду тебе работу в каком-нибудь ВУЗе, у меня много знакомых.

Спустя четыре дня после вечеринки я зашла домой, отец, как всегда сидел в своем кресле в кабинете и читал очередную газету.

– Ну надо же кто объявился, – буркнул он увидев меня.

– Я ненадолго, я уезжаю жить в Питер, – крикнула я, вытаскивая чемодан из-под кровати.

Через минуту в дверном проеме показался ошарашенный папа.

– Остановись на минутку и расскажи все толком, – выдавил он.

Я посмотрела на папу, и мне вдруг стало его жалко. Он выглядел совсем растерянным.

– Что значит уезжаешь жить? – промямлил папа.

Отец не мог мне сказать и слова против, на любой его комментарий я кидалась на него озлобленной фурией. Мама умерла в прошлом году, она погибла во время митинга Черного октября 1993 года[3 - Черный октябрь – внутриполитический конфликт в Российской Федерации 21 сентября – 4 октября 1993 года. Произошёл вследствие конституционного кризиса, развивавшегося с декабря 1992 года. Результатом противостояния стало насильственное прекращение действия в России существовавшей с 1917 года советской модели власти, сопровождавшееся вооружёнными столкновениями на улицах Москвы и последующими действиями войск, в ходе которых погибло не менее 158 человек и 423 были ранены или получили иные телесные повреждения (из них 3 и 4 октября – 124 убитых, 348 раненых).]. Когда это случилось, я заметила, что отец как будто вздохнул с облегчением. Наконец-то мы заживем нормальной жизнью, подумала я. Но не тут-то было. Жизнь отца не сильно изменилась. Он вставал не раньше одиннадцати дня и ложился после двенадцати ночи, это было самым большим изменением. Еще он теперь мог курить в своем кабинете, правда, сильно высунувшись в окошко. Он достал свои любимые домашние тапочки на кожаной подошве, купленные в какой-то командировке в Грузии. Мама не разрешала ему в них ходить, потому что они «жутко шаркают». Теперь можно было шаркать сколько влезет. Но это были все изменения. Его отношение ко мне не изменилось. Было чувство, что призрак мамы летает по дому и подглядывает за нами, следит, чтобы все было правильно, и так, как она любит. Когда к нам в университет приехал фотограф чтобы сделать календарь МГУ, он отбирал симпатичных девушек в качестве моделей, мне было предложено стать Мартом. Отец сказал, что мама бы этого не одобрила, и поспособствовал тому, чтобы меня не взяли. Тогда я поняла, что ничего не изменилось, он остался таким же бесхребетным, не имеющим своего мнения жалким стареющим мужиком. Он не знал, как ему жить без мамы, больше никто не указывал ему что делать, как думать, теперь он был предоставлен самому себе. Но он не знал, как распоряжаться своей жизнью, и столь внезапно свалившейся на него безграничной свободой. Много позже я поняла, как сильно изменилась жизнь папы, он не только вдруг остался без мамы, человека главенствующего, а соответственно и несущего ответственность за все решения, он вдруг очутился в чужой стране. После распада СССР, жизнь уже россиян круто изменилась. Мы впервые ощутили что такое бедность. Никогда раньше я не задумывалась об экономии, мои родители всегда хорошо зарабатывали. Теперь же вся наша жизнь вдруг оказалась привязанной к доллару, а русские деньги вмиг обесценились. Хорошо у папы была зажиточная жилка, видимо передавшаяся ему от его родителей, и он еще в последние годы существования Советского Союза начал покупать доллары. Тогда это было запрещено, и было преступлением, так что мама об этих сбережениях не знала. В один день профессорской зарплаты отца стало хватать лишь на то, чтобы оплатить счет за квартиру и коммунальные услуги. Все, чего раньше было нельзя, вдруг стало можно, пал железный занавес, и все сошли с ума, одурманенные этим ароматом свободы. Вернулся капитализм, начали открыто работать валютные проститутки, кстати сказать, в то время это была хорошая профессия, дающая возможность выйти замуж за иностранца и покинуть пресловутую Россию, к тому же представительницы этой профессии имели весьма солидный доход. Папа был в шоке от происходящего вокруг, ему хотелось сойти с этой безумной карусели, но она лишь набирала скорость, и сойти было уже невозможно. Он смотрел на меня с отчаянием, неужели и я сейчас его брошу?

– Жить, папа, означает – жить, навсегда. Вот что это значит, – язвительно ответила я.

– Ты не можешь со мной так поступить! Ты бросишь старика одного!?

– Ты даже не спросил, зачем я туда еду, с чего вдруг мне взбрело это в голову! Только о себе и думаешь!

Отец растерянно смотрел на меня, и тут меня прорвало, я вывалила на него все, что копилось во мне долгие годы.

– Зачем мне здесь оставаться? Что ты можешь мне предложить? Может быть свою любовь? Ах нет, об этом я могу даже не мечтать, ведь мама же запрещает тебе любить меня, как будто я воспалившийся аппендикс в животе вашей идеальной семьи. Я – девочка! Да как ты вообще посмел впрыснуть в нее дефектные сперматозоиды, недостаточно крепкие, из которых получаются девочки? Как ты посмел опозорить ее, обрюхатив девочкой, этим отродьем? Только за это меня уже нельзя любить! Что ты можешь мне предложить? Может быть поддержку? О, нет! Ты понятия не имеешь о том, что такое поддержка, что такое и в горе и в радости, ты умеешь только в радости, а в горе, ты Вера как-нибудь сама. Что еще, папа? Родительское тепло и уют? Опять мимо! Ты ждешь, что я создам его для тебя. Но ты немного перепутал, когда человек заводит детей, он берет на себя за них ответственность, и она длится не до совершеннолетия твоего ребенка, тебя с ней положат в гроб. Вот что значит быть родителем!

Я вернулась к сбору чемодана, я бросала в него все, что попадалось под руку. Мне хотелось поскорее убраться из этого дома, он был для меня интернатом, в котором нужно выживать. Я остановилась на секунду и повернулась к отцу, он неподвижно стоял в дверном проеме.

– У меня нет родителей. И никогда не было, – добавила я.

Я вложила в эту фразу всю свою горечь и разочарование. Мне казалось, что отец сейчас заплачет. Но я считала, что он заслужил это. Раздался звонок в дверь. Только тогда папа сдвинулся с места, все остальное время он просто стоял в дверях и смотрел, как вещи летят в чемодан. Он пошел открывать, это был Паша, я услышала его голос.

– Познакомься, – сказала я отцу, – это Паша, мой парень, с ним я уезжаю в Питер, мы будем жить вместе.

Паша пожал руку отцу, тот что-то невнятное ответил. Папа был разбит, куда бы он ни ступил, взрывалась мина, а он был посреди минного поля своей жизни. Тогда мне не было его жалко. Мы уехали, папу я увидела лишь через год, он приехал в гости на мой день рождения.

Я строила свою семью. Я из кожи вон лезла, чтобы у меня было все по-другому, не как у моих родителей. Я во всем прислушивалась к Паше и давала ему быть мужиком. Правда у него не очень-то получалась, но я этого не видела. Я была ослеплена любовью. Паша сказал, что та квартира, в которую он меня привез его. Я не сразу обратила внимание на то, что соседи называли нас «новыми жильцами». Буквально через полтора месяца Паша пристроил меня в один университет преподавателем английского и французского языков, им понравилось, что на два языка может быть один преподаватель. Потом начался учебный год, все было хорошо, я даже не обращала внимания на то, что у нас были очень скромные зарплаты. Мы бесконечно любили друг друга, и этого было достаточно.

Однажды я обмолвилась о свадьбе, но Паша сказал, что уже был женат, и вообще не считает штамп в паспорте чем-то весомым и нужным. Я же люблю все необычное, а гражданский брак в то время как раз был чем-то необычным. Несмотря на то, что свадьбы в ЗАГСе у нас не было, он настоял, чтобы мы именовали друг друга мужем и женой, даже кольца купил. Со своей мамой он знакомить меня тоже категорически отказался. Объяснил это тем, что мать его очень любила его бывшую жену и другую ни под каким соусом не примет. Это, мол, для моего же спокойствия. Отец его давно умер, других родственников не было. Ну что ж, нет, так нет, не особо-то и хотелось. Мы жили душа в душу, мы обожали друг друга, надышаться друг другом не могли. Он действительно любил меня. Мне не нужны были слова, я это просто чувствовала. То, что между нами случилось в момент «первого взгляда» действительно было общим. Вспоминая то, что мы чувствовали в тот момент, выяснилось, что чувствовали мы одно и то же. Удивительная вещь.

Преподавать в университете мне нравилось, спустя буквально пару месяцев после начала учебного года у меня появились любимчики, ими были те, у кого был талант к языкам, и те, кто очень старались, кто действительно хотел овладеть чужестранным языком. Меня любили студенты, не так велика была между нами разница в возрасте. Преподаватели же меня любили далеко не все, я же была «выскочкой», предлагала новые методики обучения, которые казались мне более логичным и лучше усваивались теми, кому языки давались трудно. Однажды мне ректор прямо сказал, чтобы я не сильно-то увлекалась, инициатива во все времена имела инициатора. Мне было обидно, но я сделала вид, что все поняла и подчинилась. На деле я преподавала так, как считала нужным, просто не распространялась об этом. Ректор был в курсе, уж не знаю, кто ему сболтнул об этом, но тему эту он больше не поднимал.

Пока я не работала, я накупила всяких ваз, комнатных цветов, поменяла шторы и люстры, в общем, сделала все под себя. Я люблю все яркое и броское, но особо не увлекаюсь, так как знаю, что здесь легко перебрать. Мама всегда говорила, что у меня напрочь отсутствует чувство вкуса. У нее было все пастельных тонов и в рюшечку. Как же меня бесили эти рюшечки! Когда папа приехал к нам в гости, то сразу отметил в этой квартире меня.

– Я вижу, что интерьер ты тут сама меняла, – сказал он осмотревшись.

– Тебе что-то не нравится? – недвусмысленно спросила я.

– Нет-нет, просто вижу, что ты приложила свою руку.

Мне хотелось, чтобы папа увидел как у нас с Пашей все хорошо и как мы счастливы, ведь мама всегда говорила, что с моим характером мне не видать счастья, и уж тем более не видать замужества.

– Паша, так вы жениться собираетесь? – аккуратно спросил папа.

Паша опять завел свою шарманку о том, что это сейчас не модно, да и не нужно, и мама его меня не примет, как и любую другую кандидатку на роль его жены. Папа удивленно на нас смотрел.

– Так ты действительно счастлива? – спросил он меня, когда мы вышли покурить на балкон.

– А ты ожидал другого? – язвительно спросила я.

– Вера, прекрати. Я не твоя мать. Я никогда не разделял ее мнения относительно тебя. И, хоть ты и не веришь, я люблю тебя, и действительно желаю тебе счастья.

Я молча смотрела на папу, а он продолжил.

– Я считал, что это твоя очередная выходка, чтобы меня позлить, но что-то очень она затянулась. Вот я и решил проверить, может ты уже наигралась и хочешь домой, а вернуться самой гордость не позволяет. Но теперь я вижу, что это не прихоть, что ты и правда счастлива с этим парнем. Я рад за тебя, дочь.