Ворожея

Молодой кузнец не просто медленно шел к месту, где с утра стал обоз, он еле плелся. И даже не из-за того, что устал или не желал помогать нечестивому торговцу. Если б парень был чуток духом тверже да сердцем чище, то сыскал бы силы признаться себе, что мастер он никудышный. Что без батьки ему до зари никак не сдюжить с целым обозом, и через сажени три, от силы пять, кони снова «разуются». Но самое главное, его нежелание идти наперед всего исходило от страха. Обоз-то стал не где-нибудь, а аккурат промеж Древним лесом да Смрадной топью, обиталищем Багника[7 - Багник – дух, живущий в болоте, которое никогда не покрывается растительностью и имеет вид грязной и черной лужи. Он никогда не появляется над поверхностью болота и свое присутствие в нем выдает только пузырьками и мелкой рябью.]. А тут еще Купалье. Ведь всем ведомо, что в такую ночь самая бестолковая ведьмарка да самый последний нечистик утраивают свои силы. И хоть селяне издревле разбегаются по дубравам да борам, дабы натешиться иль папарать-цвет сыскать, но к Смрадной топи да Древнему лесу не суются.

Но как ни тянул Цвет время, а до места добрался.

И все ж странный какой-то этот торговец. Нет чтобы в деревню вернуться до конца Купалья, так костры вокруг обоза разложил, точно специально всяких нечистиков призывает. Сам вон на подушках расписных ноги закрутил, очи сомкнул да какую-то дудку курит. Стражу выставил. Неужто этот пришлый мыслит, что десяток крепких воинов сумеют выстоять хотя бы супротив одного упыря иль какого иного мерзотника? Да ни один даже самый ладный меч с волшбой черной не сдюжит!

Когда нерадивый кузнец подошел вплотную к торговцу, тот продолжал неспешно выпускать струйки густого серого дыма. В стеклянном сосуде, к которому резная дудка крепилась мягкой трубкой, постоянно что-то булькало. Очей хозяин обоза так и не раскрыл. Цвет обиделся – ишь ты, никак не ниже князя себя мыслит.

– Ну, чего тут у вас стряслось? – спросил молодой кузнец.

Старшой помощник, тоже обряженный в длинный халат, но малость поплоше, согнувшись чуть ли не пополам, заговорил:

– О, свет-искусник! Как же мы рады тебе! Наконец ты исправишь этот досадный простой, и наш караван опять устремится по неотложным делам. Хвала небесам, драгоценный товар не пострадал!

– Ну, это… Вот и добре. Так какая кобыла потеряла подкову?

– А ты сюда иди, милейший, сюда, – приторная сладость в голосе говорившего понравилась молодому кузнецу, потешила гордость. Торговец совсем не так с ним изъяснялся. Цвет уже было решил, что не такие уж и противные эти чужеземцы. Но когда понял, сколько работы предстоит, ощутил, как к горлу подкатывает дурнота. Гонец, посланный торговцем, ничуть не приврал – каждая лошадь в обозе потеряла по подкове. И слетели как раз те, что отливал и ставил молодой мастер: на правое переднее копыто. Цвет густо покраснел, тихо радуясь, что никто из односельчан этого не ведает. Его и так частенько ругают, а тут вон первое задание – и не сдюжил. Торговец внезапно раскрыл веки и пристально поглядел на кузнеца. В узких глазах читался укор – и краска на лице молодого кузнеца проступила гуще.

– Ну, я это, что ль за работу примусь?

Помощник кивнул и, согнувшись еще ниже, задом отошел в сторону. Хозяин обоза вновь сомкнул очи.

Как и ожидал молодой кузнец, до вечера ему справиться не удалось. Вон уж и солнце закатилось. Торговец давно на боковой почивает. Старшой помощник пряную лепешку лопает. Охранители у костерка вином балуются, на кузнеца поглядывают, что-то на своей тарабарщине молвят да посмеиваются. А Цвету еще три коня подковать надобно. Эх, друзья-приятели никак уже с девками через огнище скачут, скоро венки станут ловить да по лесам с молодицами разбредутся, а он тут… Эх… Вот бы папарать-цвет сыскать! Уж тогда бы он зажил! Уж тогда бы он никак не меньше старосты сделался…

Вдруг недалече раздался протяжный волчий вой. У края стойбища мелькнуло нечто огромное и снова нырнуло во тьму. Сердце Цвета дрогнуло. Стражники что-то закричали. Торговец резко сел, пытаясь вникнуть в происходящее еще мутным ото сна сознанием. Цвет же шарил настороженным взором по стойбищу. И сильно пожалел, когда отыскал-таки незваного гостя. Лишь невероятное усилие молодого кузнеца сдержало рвотный позыв – тело помощника безвольно сползало на землю по краю телеги… без головы! Рука все еще сжимала недоеденную лепешку. Гигантский рыжий волчара вдвое, а то и втрое крупнее обычного волка с громким хрустом разжевывал добычу…

Селяне всегда считали Цвета неповоротливым и нерасторопным, но нынче он со скоростью резвого скакуна и ловкостью кошки, не помня себя от страха, оказался на самой макушке ближайшей сосны. То ли от ужаса, то ли по глупости, но молодой кузнец так и не смог сомкнуть век. Он видел все…

Видел, как охранители скопом кинулись на лютого зверя, а затем один за одним полегли, не сумев противостоять стальным клыкам да мощным лапам.

Видел, как с невероятной быстротой и бесстрашием торговец выхватил саблю и сражался да как волколак дожирал его с особым смаком.

Видел, как нечистик поднял запачканную в чужой крови морду и оскалился, точно усмехнулся, а затем исчез среди деревьев.

* * *

Трое подлетков остались без пары. Они не поймали венков, да и не созрели еще с девицами папарать-цвет искать. Но не сетовали. Проводив взглядом молодцев, подлетки что-то горячо обсуждали. Милава не стремилась выяснять – навряд ли что страшнее, чем перелезть через двенадцать огородов, дабы сбылось сокровенное желание, – и побрела в деревню. Авось все ж удастся оградить и дом старосты от чар ведьмарки. Ворожея ступала неслышно, даже листочки от ночного ветра-тихушника шумели сильнее.

– Как ты хороша! – послышался чей-то восхищенный шепот слева.

Милава замерла, пригляделась – благо ель надежно ее скрывала: на полянке сидели двое.

– Да и ты мне сразу приглянулся, – негромко промурлыкала в ответ девица, теснее прижимаясь к парню.

– Дозволь примкнуть к твоим устам, – попросил молодец.

– Примкни, – тихонько хохотнула пригожуня.

– Точно мед липовый, – задыхаясь, произнес молодец и обвил руками тонкий стан светловолосой девицы.

– И мне такие ласки по сердцу.

На том разговор утонул в стонах и всхлипах. Милава не хотела ни мешать, ни тем паче осуждать пару, оттого попятилась, дабы незамеченной обогнуть полюбовников стволов за пять. Но только сделала шаг назад, как ночную тишину прорезал девичий визг:

– Вот ты где!

– Ружа? – испуганно выдавил молодец.

– Да что ж это?! – даже в темноте Милава разглядела, как на девичьих щеках блеснули слезы.

– Ружа, я… я… – молодец в отчаянном поиске подмоги глянул на свою полюбовницу, но светловолосая краса лишь выпрямила спину, тонкую, как камышинка, – мол, не стану я ни подсоблять, ни выкручиваться. Ворожея не видела лика разлучницы, но готова была поклясться, что ее губы изогнулись в довольной ухмылке.

– Ты ж сватов к осени обещал заслать! А сам… тут!

– Ружа…

– Изменник! Будь ты проклят! И весь твой род!

Ружа бросилась прочь от поляны, где только что обнаружила неверность своего нареченного. Ее русые локоны, омытые лунным светом, мелькнули за кустами и растворились в ночи. Милава содрогнулась – слишком добре ведала, что такая угроза в купальскую ночь бесследно не проходит. Полюбовники молчали. Молодец встал и дрожащими руками расправил свою одежу.

– Ты куда это? – возмутилась девица. Ее голос показался знакомым, но ворожея решила, что негоже и дале подсматривать – и без того лишку увидела. Уже в чащобе до нее донеслись слова обиженной полюбовницы:

– Ты еще пожалеешь!

Милаве стало даже малость жаль молодца: что стоит в такую ночь какой-нибудь красе соблазнить непутевого парня? Но и оправдывать его не хотелось – что, ежели таких девиц на его жизненном пути повстречается целая вереница?

Над головой почудилось движение. Милава поглядела вверх. Едва касаясь верхушек сосен и елей, ночное небо рассекал десяток помел, оседланных ведьмарками. Видать, на Лысуху летят! Милава упала в травы, замерла, вдыхая пряный запах земли и надеясь, что ее не приметят.

Сердце бросилось вскачь, когда одна из наездниц подлетела прямо к тому месту, где под высоким папоротником схоронилась Милава. Донеслось шумное сопение – ведьмарка принюхивалась.

«Обманись, птичье око, ошибись, звериный слух, отведись, ведьмачий нюх…» – молила про себя ворожея.

– Неужто почудилось? – летунья явно была сбита с толку. – Я же чуяла…

Милава продолжала молиться – и уже в следующий миг шум метлы стих. Она глянула в небо – на фоне круглой, словно колесо, луны мелькнуло несколько крохотных силуэтов. Какое-то время ворожея созерцала ночное светило и вдруг поняла, что совсем скоро зацветет папарать-цвет.

Папарать-цвет! Вот что способно помочь в ее противостоянии бабкиной силе! Вот что сумеет охранить всю деревню от черной мощи!

Надобно только сыскать дивное растение.

* * *

Папарать-цвет издревле ценился промеж людей дороже самых недосягаемых богатств. Против него даже злато, из которого тянули нити на наряды князя, казалось конским волосом. Даже редчайшие самоцветы, что доставали из огненных недр северных гор, а после рядили огранкой и украшали тело самой княжны, представали кучкой гальки. Да что там! Многие люди способны убить, чтоб завладеть чародейным цветком. Не диво – ведь нашедший папарать-цвет получает необыкновенную власть, власть подобную той, которой наделены боги. Ну кто порой не мечтает оказаться невидимым? Иль не желает понимать язык зверей, птиц да растений? Кто откажется от скарбов, таящихся во чреве земли? Иль не помыслит обратить на себя взор возлюбленного?

Но не каждому дано сыскать папарать-цвет. Ежели живет в сердце хоть крупица недоброго помысла иль душу тяготит корысть, то необыкновенный цветок никогда не покажется на глаза. Люди до сих пор памятуют древнюю историю о том, как один человек решил добыть папарать-цвет.

Некогда в одной деревне жила девица, дочь кузнеца, Янина. С красотой ее лика могла поравняться разве что луна, а с цветом густых волос – лишь спелая пшеница. Стройности ее стана завидовали березы. Но боги не обидели пригожуню и смекалкой. Однажды в ту деревню с торговым обозом приехал молодой пастушок Ян. Лишь завидев прелестницу, он тут же полюбил ее больше жизни. Янина ответила на пылкие чувства. Но когда молодые пришли в дом девицы за благословением, батька наотрез отказался отдавать дочь за чужака. Он прочил ей остаться в родных местах и выйти замуж за единственного сына мельника – наследника родительского ремесла и состояния. Куда уж там пришлому пустозвону равняться с нажитым и спрятанным в закромах первого человека на деревне!

Тогда Ян и Янина решили сбежать и найти счастье где-нибудь в ином местечке, пусть и без родительского дозволения. Батька прознал про то и запер дочь, а Яна высек до полусмерти. Когда же раны кое-как затянулись, Ян прокрался к заколоченному окошку и попытался вызволить любую. Но разве могут голые руки тягаться с железными решетками да пудовым замком на дверях?