Время библиомантов. Книга крови

Вместе они перешагнули через раму, в которой когда-то висела распашная дверь – обе створки двери были выломаны давным-давно. Перед ними раскинулась верхняя палуба «Флёр де Мари» – огромное пространство, открытое всем ветрам, с наносами из пыли и пепла, доходившими до щиколоток, усеянное камнями и обломками скал, поднятыми высоко в воздух и занесёнными сюда ужасными смерчами ночных убежищ.

Вслед за Зибенштерном Фурия подошла к проржавевшему ограждению и вместе с ним взглянула вниз, на каменистую пустыню, на цепочку сторожевых огней и дальше, на горизонт. По ту сторону горной гряды костры, полыхавшие в лагере чернильных поганок, отбрасывали оранжево-красные отблески на проносящиеся по небу облака, нависавшие над скалами.

– Ты упоминал о кораблях-порталах в «Книгах творения»? – Фурии приходилось повышать голос, чтобы перекричать порывы ветра. Клюв петушиной книги снова забился глубоко в её карман.

– Нет, – ответил Зибенштерн. – Я многого не предусмотрел, да и не хотел слишком многого. Но всё написанное мной всё быстрее выходило из-под контроля. – Казалось, следующие свои слова он тщательно взвешивает. – Особенно с тех пор, как в мире объявился некто, так же способный влиять на прошлое и настоящее.

– Но Федра уже сорок лет находится здесь, в…

– Я имею в виду не Федру, а тебя, Фурия.

Наверное, ей следовало бы удивиться. Возможно, ужаснуться или почувствовать себя польщённой. Вместо этого она ничего не ощутила. Она просто продолжала смотреть вдаль, в непроглядную ночь, ощущая, как Зибенштерн искоса смотрит на неё.

– Ты ведь читала «Книги творения», правда? – спросил он.

– Только первые два тома, и потом ещё одиннадцатый. В своих заметках Ариэль дошёл до седьмого тома, когда до него добрался убийца, посланный Федрой. Что содержат остальные тома, не знает никто, кроме тебя.

– Федра не приказывала убить Ариэля или кого-либо ещё. Экслибр должен был украсть одиннадцатый том, и всё.

– Почему именно одиннадцатый?

– Потому что в нём предсказывается появление экслибров – одно из необдуманных пророчеств, которые я лишь обозначил и которые затем неожиданно вырвались из-под контроля и зажили собственной жизнью. Как навязчивая идея, которую ты записываешь, чтобы от неё отделаться, не предполагая, как долго ещё она будет тебя преследовать. Если бы я знал, какие последствия будут иметь несколько опрометчивых предложений… Но я тогда не ведал, что творил.

– Ну, в любом случае ты был очень изобретателен.

– Долгое время я вообще не принимал всего этого всерьёз. Весь этот проект мира, законы библиомантики… Это была просто игра, способ убить время для человека, который не знает, про что бы ему такое написать. По мере того как написанное начинало сбываться, я постепенно стал понимать, что нужно быть осторожным. Бремя ответственности давило на меня слишком сильно, поэтому в последнем, двадцать четвёртом, томе у меня есть персонаж, который описывает мне мир библиомантики из будущего и подаёт мне самую мысль о его создании.

– Если бы в моём времени библиомантика не существовала, я бы не смогла рассказать тебе о ней.

– А если бы ты не рассказала мне о ней, я бы не смог создать её у себя в девятнадцатом веке. Классический временной парадокс: чем больше о нём размышляешь, тем больше он превращается в чёрную дыру, засасывающую в себя всё остальное, и прежде всего законы логики. Однако истории похожи на реальность. Иногда в них существуют провалы, несоответствия, которые, к сожалению, не способны изменить главное – людей, которые действуют в них, и их образ мыслей и чувств.

– Что там написано про меня? – спросила Фурия.

– Что на свете существует ещё кто-то, способный запустить изменение этого мира. Одна девочка, которую зовут Фурия Саламандра Розенкрейц, рождённая в 1999 году. Что только я и она могут переписывать «Книги творения» и таким образом изменять структуру мира библиомантики.

При других обстоятельствах Фурия, вероятно, не поверила бы ни единому слову Зибенштерна. Однако она вспомнила, что сотворила с Изидой, изменив прошлое, и о непредвиденных последствиях этого деяния, затронувших весь мир. Чтобы спасти жизнь Изиды, Фурия превратила её в экслибру из книг Зибенштерна, допустив тем самым возможность экслибрам быть библиомантами. Сама того не желая, она обеспечила равновесие сил между библиомантами и экслибрами, и по сей день никто не мог предсказать, какие последствия это равновесие будет иметь в долгосрочной перспективе.

– Я ненавижу тебя за то, что ты дал мне столько власти, – ровным голосом произнесла она.

– Я сделал это потому, что когда-то ты очень много для меня значила, – возразил он. – Ты подтолкнула меня к созданию мира библиомантики, когда мы стали переписываться, и начала рассказывать мне о будущем, в котором ты жила. Фактически ты взяла меня за руку и показала, что мне надлежит делать. Я сотворил этот мир для тебя, Фурия, чтобы в один прекрасный день ты тоже воплотилась в жизнь. Мысль о том, что ты так и останешься мечтой, моей собственной выдумкой, была для меня непереносима. Я хотел, чтобы ты стала реальностью, девочкой из плоти и крови. Девочкой, в которую я влюбился в семнадцать лет.

Что она могла возразить на это? Её пальцы крепче вцепились в проржавевшие перила, и она начала считать огоньки костров, горевших внизу. Фурия не хотела углубляться в то, что только что услышала. И меньше всего на свете хотела принимать на себя ответственность, которую взвалил на неё Зибенштерн.

– Я даже не в состоянии как следует присматривать за младшим братом, – произнесла Фурия после долгого молчания. – Когда я взяла на себя ответственность за жизнь Изиды, первое, что я натворила, – перевернула с ног на голову весь мир библиомантики. К чему бы ты ни стремился, ты выбрал неподходящую кандидатуру. Я никогда в жизни не изменю ни единого слова в «Книгах творения». Клянусь!

– Ты единственная, кто ещё может это сделать. Я потерял свои способности библиоманта давным-давно. Даже если бы я хотел, я бы больше не смог изменить ничего. А ты сможешь.

«Ты попытался, – подумала Фурия. – А я тебе не дала этого сделать».

Разве тем самым Фурия не взвалила на себя ту ответственность, от которой она с таким жаром отказывалась сейчас?

– Ненавижу истории о пророчествах, – произнесла она. – И о девочках, которые спасают мир.

– Кто говорит о спасении мира? – возразил Зибенштерн.

Глава седьмая

– Ты это имел в виду? – спросила Фурия и отступила на несколько шагов от перил. – Когда ты сказал, что когда-нибудь я сама захочу написать последнюю пустую книгу, ты думал, что сможешь убедить меня увидеть этот мир твоими глазами? Решить, что мир заслуживает уничтожения?

Зибенштерн медленно повернулся к ней. За его спиной в ночном небе алые зарницы раскалывали пополам гряды облаков. На горизонте за пределами долины бурлящей чёрной массой копошились идеи, предвестницы хаоса всех цветов радуги, с которыми Фурия встречалась между страницами мира.

– Я не имею в виду разрушение в слепой ярости, – сказал он. – Я имею в виду разрушение как обновление мира. Как попытку сотворить что-то лучшее. Раньше, во время работы над моими романами, я, бывало, вычёркивал и переписывал целые главы, чтобы улучшить историю в целом. Теперь у тебя, Фурия, тоже есть такая возможность – с той только разницей, что ты можешь переписать свою собственную историю и историю всех библиомантов на свете. Перепиши «Книги творения» – и ты изменишь прошлое, а вместе с ним – настоящее и будущее. Ты обладаешь достаточной властью, чтобы исправить все мои ошибки и глупости и сделать этот мир лучше. Кто же откажется от такого шанса?

– Я, – ответила Фурия. – Я откажусь от него не раздумывая.

– Только потому, что превращение твоей подруги Изиды имело столь серьёзные последствия? Что в этом плохого? Ты подарила угнетённым экслибрам возможность самим стать библиомантами и оказывать сопротивление Академии. Благодаря тебе этот мир значительно приблизился к ситуации равновесия сил. Разве это не то, чего вы хотели достичь вашей партизанщиной, – равноправия? Одно лишь это изменение дало экслибрам больше, чем все покушения и преступления, совершённые твоими друзьями.

– Ты что, действительно не понимаешь? – Она посмотрела на него в упор. По доскам палубы в очередной раз хлестнул ветер. – То, что произошло тогда, произошло случайно. Последствия могли быть совершенно иными, и гораздо худшими. Риск слишком велик.

– Да, потому что ты не знала, что делала. Но «Книги творения» дают тебе возможность тщательно взвесить твои поступки. Твои дела предстают перед тобой чёрным по белому. Представь себе мир в виде огромного часового механизма. Ты сможешь аккуратно заменять мельчайшие шестерёнки, чтобы стрелки больше никогда не отставали и не спешили.

– Но я не хочу этого могущества!

– Речь не идёт о том, чего хочешь ты. Это миссия, а не развлечение. Ты единственный человек, который в состоянии взять её на себя. Тогда, давным-давно, я бы не доверил её никому другому, и сегодня дела обстоят так же. Время только подтвердило мою правоту: ты примерила эту ответственность на себя и никогда не отнесёшься к ней легкомысленно.

– А как считает Федра? С тех пор, как я сюда попала, я видела её только однажды.

– Именно она поможет тебе добраться до «Книг творения». И как можно скорее, прежде чем идеи доберутся до этих мест и поглотят всё вокруг. – Зибенштерн глянул вверх – туда, где чернота на беззвёздном небе была гуще всего. – У нас есть всего пара дней, не больше.

Фурия пристально посмотрела ему в глаза.

– Но у неё другие цели, чем у тебя, так ведь? Иначе ты бы не притащил меня сюда, чтобы обсудить всё это.

Зибенштерн кивнул с улыбкой:

– Она сама решит, когда посвятить тебя в свой план. Ясно одно: ты получишь возможность переписать «Книги творения». Федра надеялась, что это произойдёт здесь, в ночных убежищах, поэтому она хотела переправить сюда одиннадцатый том. Но, похоже, всё усложняется.

– Но тогда мне нужно будет вернуться в резиденцию!

«Вернуться домой!» – пронзила её радостная мысль. Только Фурия знала, куда она спрятала тома, – в глубине библиотеки, в бывших римских катакомбах. На этот раз Федра не сможет послать туда никого другого. Возможность покинуть ночные убежища внезапно придвинулась ближе, стала зримой и ощутимой.

– Я знаю, о чём ты думаешь, – продолжил Зибенштерн. – Но даже если тебе удастся сбежать от Федры, неужели ты захочешь, чтобы все эти бедствующие внизу, в долине, остались на твоей совести?

– Чернильные поганки! – вырвалось у неё. – Они убили столько библиомантов, что я не…

– Они защищались от нападений Академии. Кроме того, с тех пор сменилось несколько поколений. Твой отец сражался в ночных убежищах. Сколько ему было лет, когда он умер? Около шестидесяти? До этого возраста здесь не доживает никто. Дожить до сорока здесь большое счастье: большинство поганок умирают гораздо раньше. В лагере ты не найдёшь никого, кто бы сам участвовал в прошедшей войне.

– И ты, и Федра, вы оба требуете от меня переписать «Книги творения». Но вы хотите, чтобы я изменила в них ход событий. Федра считает, что, переписав одиннадцатый том, я смогу изменить историю экслибров так, чтобы чернильные поганки никогда не появлялись на свет. Ты же хочешь ещё большего.