Восхитительная черная роза

– Деньги я, кстати, подобрал. В двух днях пути отсюда есть город, я покинул его две недели назад, так что это верное дело. Мы приедем в него совершенно обессиленные, но уже там можно будет поесть от пуза и напиться в стельку.

Мидж отрешённо кивнула. Она подумала о другом.

– Те люди… которые напали на меня… ты убил их?

Грейсон не ответил и больше не взглянул на Мидж. Они проехали в молчании ещё несколько часов, пока мужчина не остановил коня.

– Животное устало, а я отбил задницу, – деловитым тоном пробурчал Тигр, снимая девушку с седла. – У меня есть немного воды в фляге, сегодня как-нибудь протянем.

Мидж покрутила закостеневшей от однообразной неудобной позы спиной, размяла руки, потопала ногами.

– Мы можем заночевать тут. Посмотри в седельной сумке, там должно было остаться немного вяленого мяса. И у меня есть одеяло.

Грейсон недоуменно поднял сперва одну бровь, затем – обе. Мидж благодарно улыбнулась ему, снова вспомнив, что он спас её от смерти… Хоть и косвенно явился причиной, по которой она вообще подверглась такому риску.

– Будем держать вахту по очереди. Теперь, с тобой, мне будет гораздо спокойнее засыпать.

Они развели костёр, вскипятили воду, напились горячего травяного чая. В прежней жизни, подумала Мидж, между ней и мужчиной, будь он хоть сколь угодно некрасив, после опасной ситуации, закончившейся её спасением, она бы почувствовала к нему расположение. Но теперь, как ни странно, мысль о том, что её спутник, вероятней всего, убил тех картёжников, напротив, даже стёрла изрядную часть той симпатии, что девушка почувствовала к Серому Тигру в первую минуту их знакомства. Но как телохранитель он до поры до времени вполне годился – пока она нужна ему, он её не тронет. А как только они выполнят условия сделки до конца, Мидж даст дёру со всей возможной скоростью. С благословения Высшей Айне, тогда у неё, быть может, достанет сил действительно сделать это быстро.

– Кто первым будет в дозоре? Неплохо бы отгонять койотов, я много навидалась за время путешествия… – отрешённо произнесла девушка, не до конца вынырнув из холодных напряжённых мыслей.

Грейсон молчал, глядя в огонь. Мидж запнулась на полуслове, поняв, что он её, судя по всему, даже не слышит, хлопнула себя руками по коленям сложенных «калачиком» ног. И тут мужчина оторвал взгляд от костра и буквально пронзил спутницу блеском зрачков.

– Скажи мне вот что… Почему ты носишь эту маску? Ведь не только потому, что ты экзорцист?

Мидж опустила руку на пояс, где покоилась привязанная птичья маска, огладила отполированную поверхность.

– Я же цунцу. Никакой загадки нет.

– Хм. Я не так много знаю о цунцу. В академиях не учился, знаешь ли.

Мидж от неловкости пожала плечами. Озверевший убийца из её размышлений плохо вязался с тем расслабленным здоровяком, шлепающим на голых плечах комаров, что сейчас сидел по другую сторону костра. Девушка заодно отметила, что Грейсон перестал называть её «крошка», как в первый день знакомства. Может быть, пережитая опасность все-таки сблизила их, хоть немного? Может быть, кое-что она могла бы рассказать? Во всяком случае, очень хотелось – Мидж долгие месяцы блуждала одна, не имея возможности поговорить с кем-нибудь по душам.

– Цунцу, как и линормы, создания первой эпохи творения. Говорят, Высшая Айне создала их одновременно со своими детьми, когда населяла крону Святого Древа, хоть все твари земные – дети Её. Как правило, цунцу живут уединенно и скрещиваются между собой, но порой… Ты знаешь. Мужчины-цунцу влетают в окна женщин, соблазняют их, а потом от этих связей рождаются дети. Бедных матерей порицают как блудниц – ровно так же, как если бы отцом ребенка был простой человек. Но ведь цунцу… Им, ты знаешь, не так-то легко воспротивиться.

– Да уж. – Грейсон раздумчиво ухмыльнулся. – Я видел твою силу. И если это только при четверти крови…

– Нет, я имела в виду не это. Цунцу нет смысла принуждать девиц или вдов – они пригожи, каждая женщина сама с радостью раскрывает им объятия. А даже если и нет, некоторые знают, как быстро очаровать даму.

Мидж замолчала, задумавшись о чём-то своем, ее зрачки дрогнули, словно взволнованная камнем гладь пруда. Разговор ненадолго прервался, но Грейсону не хотелось спать, он предпочел бы послушать что-нибудь ещё.

– И это, значит, твоя история? Дед-насильник?

– Нет, – Мидж сказала это медленно, с трудом выплывая из каких-то своих воспоминаний. – У меня в роду бабка-цунцу. Тоже, знаешь ли, типичная история, совершенно не выбивающаяся из общей канвы. Она с сёстрами купалась в озере, и отец украл её кулон. Без него бабушка не могла вернуться – ворота царства для неё просто бы не открылись. И так, обманом, он вынудил её выйти за него замуж. Бабушка до сих пор говорит, что это не так, что она влюбилась в деда и пошла под венец добровольно, но я неохотно верю. Пытаюсь поставить себя на её место… Знаешь, она до сих пор необыкновенно красива. И выглядит даже моложе моей матери. Но мне от неё ничего не передалось в этом плане.

– Хм, в легендах у цунцу крадут перья, а не кулон.

Мидж покачала головой.

– Нельзя украсть часть того, что является твоей природой. Но закабалить – можно. – Девушка встала. – Всё, больше ни о чём говорить не хочу. Уж прости меня… я пойду спать.

Грейсон достал из рюкзака арбалет, вложил короткий болт и сел спиной к костру и Мидж, наблюдая за тёмным горизонтом. Напарница дала ему пищу для размышлений. Нечасто дамы в первую же ночь, что они проводили вместе, заставляли Тигра о чём-то задуматься: перекатывая мысленно этот каламбур, как мог бы перекатывать меж пальцев гладкий камешек, Грейсон улыбнулся.

Следующий день путникам пришлось провести в сёдлах, без еды и пищи. Но оба уже достаточно долго путешествовали, чтобы без труда смириться с таким положением вещей: мысль о скором отдыхе в городе подстёгивала обоих, и даже уставший Ясень охотно нёс и тяжелого Грейсона, и Мидж, и седельную сумку. Наконец, они прибыли. Грейсон уже бывал в этом городе и почувствовал в груди тепло, будто вернулся домой, только слабее, чем будь оно так взаправду. Мидж бросила на него всего один взгляд, и его ощущения отчасти передались ей: чувство, словно щека прильнула к родной груди.

Под аркой ворот с названием города лежала мёртвая птица. Дурной знак, подумала Мидж. Она обычно не обращала внимания на падаль – подумаешь, необычность! Но трупики птиц, её отдалённых родственников, всегда казались ей недобрым предзнаменованием. Тем более, что порой она месяцами не встречала на дороге передавленных колёсами или окровавленных пернатых тушек, и тогда все действительно долго шло как по маслу.

Девушка въехала в ворота верхом, а Грейсон шёл рядом, ведя Ясеня за узду.

Путники остановились в хорошей гостинице: кровати были почти без клопов, а горничные могли нагревать ванну каждый вечер. Но в первый день прибытия Мидж и Грейсон не пожелали излишеств, они заказали ужин посытнее и накинулись на еду. Добрых полчаса оба просто поглощали пищу, молча, не глядя друг на друга, облизывая пальцы, не стесняясь причмокивать и вылизывать тарелки. Только когда животам стало тесно в одежде, они откинулись на спинки стульев и посмотрели друг на друга поверх гор объедков.

– Надо поделить деньги поровну, – сказала Мидж, не надеясь, что Грейсон согласится. И он действительно не принял её точку зрения.

– Нет, тебе полагается всё, за вычетом того, что я возьму на новые сапоги. И коня.

– Но ты спас мне жизнь. – Мидж сказала это гораздо более спокойно, чем собиралась, будто неискренне. Но на самом деле её просто уже сморило от тёплой пищи. Грейсон и сам, казалось, начал засыпать прямо за столом: он отвёл глаза, прищурился и не ответил девушке. Не сговариваясь, они поднялись наверх, в комнату, шатаясь, будто пьяные, хоть не взяли в рот ни капли спиртного. Хорошая еда расслабила их ещё сильней, чем это мог бы сделать алкоголь.

Мидж рухнула на кровать, с восхищением зарываясь носом в настоящую подушку, набитую даже не перьями – пухом! Мидж невольно мурлыкнула от удовольствия.

Пружины кровати скрипнули рядом: это лёг Грейсон.

– Деньги твои, пигалица, – сказал он, подложив руку под голову, а вторую подушку толкнув поближе к Мидж. – У нас уговор услуги за услуги, золотыми ты от меня не отделаешься.

Раньше от хорошей пищи Мидж захотелось бы пофлиртовать – сытость её организм словно путал с опьянением, но теперь она просто уснула, едва смежив веки.

Грейсон какое-то время лежал рядом, слушая её ровное дыхание, затем встал и отправился на конюшню – досыпать ночь.

Целую неделю они не выходили из гостиницы, посвятив всё время еде, питью и сну. Мидж ещё и принимала ванну – каждый вечер, пока у неё, наконец, не начались месячные. Это значило, что организм восстанавливается. Это было хорошо. Говорят, за морем, в королевстве Эльзил, где поклоняются Высшему по имени Уризен, а о Сотворительнице Всего Высшей Айне и не знают, также возносят молитвы некоей Деве Хервор. Говорят, она была настолько чиста, что, в отличие от смертных женщин, не имела крови ни единого месяца за всю свою жизнь, пока не вознеслась на небо – даже не на крону Древа.

«Впрочем, в Эльзиле все странные, – Мидж не видела в менструации ничего нечистого, напротив, это был знак высшего благословения женщине, способной рождать новую жизнь, и знак её постоянного обновления, – вот у Высшей Айне совершенно точно есть месячные. Все мы дочери её, подобные ей, а уж цунцу – особенно.»

Впрочем, как и в Эльзиле, в Бралентии, откуда Мидж была родом, экзорцистки не проводили ритуалов в свои особенные дни – но не потому, что считались нечистыми, а оттого, что посвящали эти дни молитве и единению с природой. Мидж же достигала гармонии как могла в вынужденных стеснённых условиях: между сном и едой высовывалась из окна, пытаясь различить среди смрада улиц благоухания хоть каких-нибудь растений. Впрочем, на девятый день в городе Мидж почувствовала, что достаточно окрепла для того, чтобы отправиться, наконец, в ближайшее святилище. Нужды молиться девушка не испытывала, однако юность в монастыре научила её быть почтительной к Высшей, к тому же, ей требовалось ритуальное одеяние экзорциста – раньше она любила привлекать к себе внимание своим уникальным даром, превосходящим по силе способности многих других, если не сказать – всех. Но, судя по неприятному инциденту две недели назад, Мидж была слишком беспечна. Всё равно, немногие платили больше за показуху – значение имел только результат. Да и потом, порой Мидж изгоняла демонов бесплатно, словно состояла в ордене… Хоть на самом деле не имела ни малейшего отношения к жрецам-экзорцистам. Но такова была цена её сверхмощных сил: невозможность отказать нуждающемуся. Это была половина причины, по которой девушка слонялась по свету. Сам дар гнал её из поселения в поселение, по всему королевству и за его пределы.

Святилище находилось почти на окраине города. Неподалёку шелестел листвой лес – зелёная волна со временем отхлынула от стены домов, но прежде, несомненно, святилище стояло в окружении деревьев. Огромное белокаменное здание с отверстием в кровле, сквозь которое ввысь взмывал символ этого мира, святого древа – могучий дуб. Мидж улыбнулась, представляя, как войдёт внутрь и прикоснётся к многомудрой коре. Говорят, за океаном, в Эльзиле, поклоняются изображениям из цветного стекла и письменам на табличках – как можно? Вот уж никак не понять этого обычая, в котором мёртвая, покрытая лаком и краской, плоть символа мира ставится выше живой.

В святилище вело две двери – мужская и женская. Это делалось для того, чтобы женские желания, символизируемые завязываемыми на ветвях древа лентами, не смешивались с мужскими. Мидж в последние годы входила только в мужскую дверь. Она имела теперь только мужские желания, хотя лент не повязывала вовсе. Только однажды она сделала это. Древо и Высшие вняли её просьбе… Но Мидж не знала, о чём умоляет. Пока не стало слишком поздно.

Однако сейчас она даже не вспомнила о прошлом, ступив на белые мраморные плиты под прохладные своды святилища. В середине помещения пол был разобран – по мере разрастания древа плиты убирали. Именно туда, к средоточию силы, Мидж и двинулась. Она не сняла капюшона с головы, а перед входом надела маску. Не оттого, что боялась быть узнанной (казалось, в святилище, кроме неё, никого и нет), но потому, что её маска была не просто подарком человека, о котором она поклялась помнить всю жизнь, не просто воззванием к частичке крови цунцу в её венах, но ещё и символом экзорцистов – если врачи носили клювастые деревянные футляры для лиц, то врачеватели душ оставили только символ, сделав свои маски изящным украшением. И опознавательным знаком тоже.

Мидж почтительно приложила ко лбу два скрещенных пальца – знак Древа – и двинулась к дубу. Она буквально чувствовала исходящую благодать… Пока её не обрубила сталь клинка, преградившего ей путь. От испуга Мидж смогла только вздохнуть – но даже не крикнуть. На неё угрожающе надвигалась фигура в таком же, как у неё, чёрном плаще с капюшоном. Девушка подняла руки, показывая, что они пусты и не тянутся к оружию, и отступила на пару шагов – некто в плаще плавно двинулся за ней. Острие клинка было все так же метко нацелено в сумрак под капюшоном, на горло Мидж.

– Не убежишь, – рыкнул незнакомец. Впрочем, его голос… Его Мидж уже однажды, кажется, слышала. Или нет?

Догадка вертелась у неё в голове, но раньше, чем девушка успела сообразить с полной отчётливостью, что же именно она узнаёт, Мидж запнулась о неровность мраморных плит и упала навзничь. Плащ распахнулся.

– Девица? Впрочем, конечно, как я мог жестоко обознаться, – несмотря на смысл слов, голос незнакомца в плаще звучал ровно, ничуть не удивлённо. Он вложил меч в ножны, но, вопреки ожиданиям тяжело дышащей от пережитого испуга Мидж, не ушёл, а нагнулся и схватил её за ворот. – Однако, именно такая маска существует только в одном экземпляре. Не могу себе представить, где ты взяла её, подружка, и сейчас ты мне это скажешь!

Теперь же голос горячел – от слова к слову всё больше и больше, пока последнее не обожгло. Мужчина встряхнул Мидж, и она пискнула, чувствуя, как душит её ворот рубашки. Быть может, она и открыла бы враждебно настроенному незнакомцу, откуда у неё маска, но в горло не проникал воздух, девушка могла только хрипеть. Но распрощаться с жизнью ей помешал вошедший в святилище жрец.