Но бомбардировщики еще не прилетали, и стоял солнечный летний день.
Гарри решил не возвращаться к себе домой. Полиция будет взбешена из-за того, что его выпустили под залог, и арестует при первой же возможности. Лучше всего на время затаиться. Так не хотелось обратно в тюрьму. Но сколько еще ему предстоит жить, боязливо оглядываясь по сторонам? Можно ли навсегда спрятаться от полиции? А если нельзя, то что же делать?
Вместе с матерью Гарри сел в автобус. Пока он поедет к ней в Бэттерси.
Мать была печальна. Она знала, как сын зарабатывает себе на жизнь, хотя об этом они никогда с Гарри не говорили. Мать задумчиво сказала:
– Я так и не сумела ничего тебе дать.
– Ты дала мне все, – запротестовал он.
– Нет, иначе зачем бы ты стал воровать?
Гарри не нашелся что ответить.
Сойдя с автобуса, он подошел к газетному киоску на углу, поблагодарил Берни за то, что тот подозвал мать к телефону, и купил свежий выпуск «Дейли экспресс». В глаза бросился заголовок: «ПОЛЯКИ БОМБЯТ БЕРЛИН». Вдруг на улице он увидел полисмена, едущего на велосипеде, и на момент страшно испугался, хотя понимал, что это глупо. Гарри чуть не повернул назад и не бросился наутек, но потом взял себя в руки, вспомнив, что на арест полицейские ходят парами.
«Так жить я не смогу», – сказал он себе.
Они поднялись по каменной лестнице на пятый этаж. Мать поставила чайник.
– Я отутюжила твой синий костюм, ты можешь переодеться. – Она следила за его одеждой, пришивала пуговицы, штопала шелковые носки.
Гарри зашел в спальню, выдвинул из-под кровати свой чемодан и пересчитал деньги.
За два года воровства у него собралось двести сорок семь фунтов. «Я же надыбал раза в четыре больше, – подумал он, – интересно, куда ушло остальное?»
Еще у него был американский паспорт.
Он внимательно его перелистал. Вспомнил, как обнаружил его в ящике письменного стола у какого-то дипломата в Кенсингтоне. Хозяина паспорта, как и его самого, звали Гарольд, да и на фотографии дипломат был довольно-таки на него похож, и он решил паспорт на всякий случай прихватить.
Америка – пришла в голову мысль.
Он умеет говорить с американским акцентом. Да к тому же знает то, что большинству англичан неизвестно: в Америке много разных акцентов, один шикарнее другого. Взять, к примеру, название «Бостон». Бостонцы скажут «Бастон». Ньюйоркцы произнесут «Боустон». И еще чем больше ваш выговор напоминает чисто английский, тем к более высокому классу вы принадлежите в Америке. Ко всему прочему миллионы богатых американских девиц только того и ждут, когда объявится какой-нибудь женишок.
А в этой стране его не ждет ничего, кроме тюрьмы и армии.
Итак, у него в кармане паспорт и немалая сумма. В шкафу у матери висит чистый отутюженный костюм, остается только купить чемодан да несколько рубашек. А до Саутхемптона всего семьдесят пять миль.
Он может уехать уже сегодня.
Такое может только присниться.
Мать позвала его из кухни, выведя из состояния задумчивости:
– Гарри, хочешь бутерброд с ветчиной?
– С удовольствием.
Он устроился за кухонным столом. Мать подала ему бутерброд.
– Поехали в Америку, ма, – сказал он.
– Я, в Америку? – Она расхохоталась. – Что я, спятила?
– Я серьезно. Я решил уехать.
– Это не для меня, сынок. – Она посерьезнела. – Я уже стара для эмигрантки.
– Но ведь здесь будет война.
– Я пережила одну войну, всеобщую забастовку и Депрессию. – Она обвела глазами крохотную кухню. – У меня мало что есть, но то, что есть, – мое.
Гарри и не надеялся, что мать согласится, но теперь, когда она отказалась, ему стало грустно. Кроме матери, другого близкого человека у него не было.
– Чем же ты там займешься? – спросила она.
– Тебя беспокоит, что я снова стану воровать?
– У воровства один конец. Не слышала еще, чтобы «чайный листик» не попал в конце концов за решетку.
«Чайный листик» – это «вор» на блатном жаргоне.
– Хочу в авиацию, научиться летать.
– Тебя возьмут?
– Там, в Америке, происхождение никого не волнует. Будь ты хоть из рабочих, лишь бы шевелились мозги.
Она чуточку повеселела. Мать потягивала чай, Гарри жевал бутерброд. Покончив с ним, он достал из кармана деньги, отсчитал пятьдесят фунтов и протянул их матери.
– Зачем это? – сказала она. Такие деньги уборщица зарабатывала года за два.
– Пригодится. Возьми, ма. Я так хочу.
– Значит, уезжаешь? – Она взяла деньги.
– Одолжу мотоцикл у Сида Бреннана и сегодня же поеду в порт Саутхемптон.
Она подалась вперед и сжала его руку.
– Удачи тебе, сынок.
– Я пришлю тебе еще денег из Америки. – Он положил ладонь на руку матери.
– Ни к чему. Ну разве уж заведутся лишние. Лучше пиши мне время от времени, чтоб я знала, как твои дела.
– Я буду писать.