Ночь над водой

Она будет скучать по близняшкам-племянницам. Интересно, когда ей доведется их снова увидеть? Они тогда станут уже совсем взрослыми, от них запахнет духами, у племянниц будут лифчики, а не гольфы и косички.

Но у нее могут появиться свои дочки…

От предстоящего полета на «Клипере» компании «Пан-Американ» захватывало дух. Диана читала про этот самолет в «Манчестер гардиан», и ей даже не приходило в голову, что в один прекрасный день она сама на нем полетит. Оказаться в Нью-Йорке меньше чем через сутки – это просто чудо.

Она оставила Мервину записку. В ней не было того, что она хотела сказать: не объяснялось, как он медленно и неуклонно терял ее любовь из-за своего невнимания и безразличия, ничего не говорилось о Марке.

«Дорогой Мервин, – написала она, – я от тебя ухожу. Я увидела, что ты стал ко мне холоден, и влюбилась в другого человека. Когда ты будешь читать эту записку, мы уже будем в Америке. Прости, если делаю тебе больно, но это отчасти и твоя вина». Трудно было придумать, как завершить послание – она не могла написать «Твоя» или «С любовью» и подписалась просто «Диана».

Сначала она намеревалась оставить записку в доме, на кухонном столе. Но затем заволновалась, не переменит ли он вдруг свои планы и вместо клуба во вторник вечером вернется домой, найдет записку и успеет как-то помешать ей и Марку покинуть страну. Поэтому в конце концов она послала ее по почте к нему на фабрику, и сегодня он должен ее получить.

Она посмотрела на часы (подарок Мервина, который хотел приучить ее к пунктуальности). Она знала его обычный распорядок: утром он в цехах, к середине дня поднимается к себе в кабинет и, перед тем как уйти на ленч, просматривает почту. На конверте она надписала «Личное», чтобы не открыла секретарша. Письмо будет лежать у него на столе в стопке рекламных буклетов, заказов, писем и памятных записок. Сейчас он, наверное, его уже прочитал. Мысль об этом навевала грусть и чувство вины, но приносила и облегчение – все-таки он в двухстах милях от Саутхемптона.

– Такси прибыло, – сказал Марк.

Она нервничала. Через Атлантику на самолете!

– Пора идти.

Она скрыла волнение. Поставила на стол чашку с недопитым кофе, встала и приветливо улыбнулась.

– Да, – сказала она подчеркнуто радостно. – Пора в полет.

С девушками Эдди всегда держался застенчиво.

Из академии в Аннаполисе он вышел девственником. Во время службы в Перл-Харборе он ходил к проституткам, но этот опыт вызывал в нем отвращение к самому себе. Демобилизовавшись из флота, Эдди чувствовал себя одиноким, и всякий раз, отправляясь в бар в нескольких милях от дома, он ощущал, как ему не хватает хорошей компании. Кэрол-Энн работала наземной стюардессой на аэродроме в порту Вашингтон на Лонг-Айленде, нью-йоркском терминале летающих лодок. Это была загорелая блондинка с глазами фирменной панамериканской голубизны, и Эдди никак не мог решиться куда-нибудь ее пригласить. Но однажды в столовой приятель-радиооператор предложил Эдди два билета на «Жизнь с отцом» на Бродвее. Дикин сказал, что ему не с кем пойти. Тогда радист повернулся к соседнему столику и спросил Кэрол-Энн, не хочет ли она составить Эдди компанию.

– Угу, – ответила Кэрол-Энн, и Эдди почувствовал, что встретил родственную душу. Кэрол была деревенской девушкой, и свободные нравы ньюйоркцев ей претили. Кэрол-Энн не знала, как себя вести, когда мужчины позволяли себе вольности, и в замешательстве гневно отвергала любые поползновения. Благодаря такому характеру она заслужила репутацию Снежной королевы, и приглашали ее хоть куда-нибудь довольно редко.

Но тогда Эдди ничего об этом не знал. Рядом с ней он чувствовал себя королем. Он повел Кэрол обедать, затем отвез ее домой на такси. У порога Эдди поблагодарил девушку за приятный вечер и, набравшись храбрости, поцеловал в щеку, отчего Кэрол-Энн залилась слезами и сказала, что он – первый порядочный человек, которого она встретила в Нью-Йорке. Не отдавая себе отчета в том, что он говорит, Эдди попросил ее о новой встрече.

Во время второго свидания он почувствовал, что влюблен. В июле, в пятницу, день был очень жаркий, они поехали на Кони-Айленд, на ней были узкие белые брючки и синяя блузка. С изумлением он обнаружил, что ей нравится, когда все видят, что она идет с ним рядом. Они ели мороженое, катались на прогулочном катере под названием «Циклон», покупали смешные шляпки, гуляли, держась за руки, и рассказывали друг другу о себе самые обычные вещи. Провожая ее домой, Эдди откровенно сказал, что ни с кем еще ему не было так хорошо, и она снова его изумила, признавшись Эдди в том же самом.

Вскоре он забросил свой фермерский дом и проводил все время в Нью-Йорке, ночуя на раскладушке в квартире немало этим удивленного, но радушного приятеля-инженера. Кэрол-Энн повезла его в Бристоль, штат Нью-Гемпшир, познакомить с родителями, пожилой миниатюрной и худющей парой, людьми бедными и трудолюбивыми. Они напомнили ему собственных отца и мать, но без их суровой религиозности. Родители Кэрол сами не могли поверить, что произвели на свет красавицу дочку, и Эдди их хорошо понимал, потому что сам недоумевал, как такая девушка могла его полюбить.

Он думал о том, как сильно ее любит, в парке отеля «Лэнгдаун Лон», тупо уставившись в ствол старого дуба. Он словно погрузился в один из тех кошмарных снов, какие начинаются счастливо и радостно, но тут приходит шальная мысль о том, что в любой момент может случиться самое худшее, и вдруг действительно случается то, хуже чего в мире вообще не бывает, и это нельзя остановить, и с этим ничего нельзя поделать.

Еще ужаснее, что они поссорились перед самым его вылетом и расстались, так и не успев помириться.

Она сидела на кушетке в его хлопчатобумажной рабочей рубашке, больше ничего на ней практически не было, вытянув длинные загорелые ноги, и светлые волосы Кэрол шалью лежали на ее плечах. Она читала журнал. Груди ее, когда-то совсем небольшие, в последнее время набухли. Ему хотелось их потрогать, и он подумал – почему бы и нет? И он просунул руку под рубашку и дотронулся до соска. Она посмотрела на него глазами, полными любви, и продолжила чтение.

Он поцеловал ее в макушку и сел рядом. Она удивляла его с самой первой встречи. Сначала оба вели себя застенчиво, но, вернувшись домой после медового месяца и начав жить вместе на его ферме, она стала вести себя крайне раскованно.

Первым делом она захотела заниматься любовью при свете. Эдди чувствовал неловкость, но согласился, и ему это даже нравилось, хотя каждый раз с трудом он преодолевал робость. Потом Эдди заметил, что, принимая ванну, она не закрывает за собой дверь. Он решил, что ведет себя глупо, когда сам запирает дверь ванной, и тоже перестал это делать, и однажды она вошла раздетая и плюхнулась к нему в ванну. Он никогда еще так не смущался. С четырехлетнего возраста ни одна женщина не видела его голым. Он пришел в крайнее возбуждение, увидев, как Кэрол-Энн намыливает себе подмышки, и прикрыл срамное место полотенцем, а она просто подняла его на смех.

Она ходила по дому почти раздетая, каждый раз варьируя недостающие детали одежды. Она была даже, можно сказать, чересчур одета, если на ее теле виднелся только крохотный белый треугольник там, где край рубашки не до конца закрывал трусики. Обычно она позволяла себе и не такое. Он варил кофе в кухне, а она входила в нижнем белье и начинала поджаривать тосты. Или он брился, а она заходила в ванную в одних трусиках, без лифчика и начинала чистить зубы, или заходила в спальню совершенно голая и подавала ему завтрак в постель на подносе. Он думал, что она помешана на сексе, ему говорили, что такое бывает. Но в общем-то ему это нравилось. Даже очень. Ему даже во сне не грезилось, что у него будет красотка жена, которая станет разгуливать по дому раздетая. Он просто счастливчик.

Год совместной жизни совершенно его изменил. Он тоже расстался с предрассудками и ходил из спальни в ванную голый, иногда ложился в постель без пижамы, а однажды даже взял Кэрол прямо в гостиной, на этом самом диване.

Он иногда задумывался, нет ли в таком поведении какой-то психологической ненормальности, но решил, что это вообще не имеет значения, просто они оба ведут себя, как им хочется. Приняв такую точку зрения, он почувствовал себя птицей, выпущенной из клетки. Это было необыкновенное чувство, ни с чем не сравнимое, буквально жизнь на седьмом небе.

Он молча сидел рядом с ней, просто радуясь этому чувству, вдыхая свежий лесной воздух, легким ветерком залетавший в открытые окна. Сумка его уже упакована, и через несколько минут он уедет в порт Вашингтон. Кэрол-Энн ушла из «Пан-Американ» – она не могла больше жить в штате Мэн и ездить на работу в штат Нью-Йорк – и устроилась работать в магазин в Бангоре. Эдди хотел поговорить с ней об этом до отъезда.

Она оторвалась от «Лайфа» и спросила:

– Ты что-то сказал?

– Еще ничего не успел.

– Но собираешься?

– Откуда ты знаешь? – улыбнулся он.

– Эдди, ты отлично знаешь, что я слышу, когда у тебя включаются мозги. В чем дело?

Эдди положил свою большую тяжелую руку ей на живот и ощутил, что он заметно увеличился.

– Я бы хотел, чтобы ты ушла с работы.

– Еще слишком рано.

– Вовсе нет. Мы можем себе это позволить. Я бы предпочел, чтобы ты побольше заботилась о себе.

– Я о себе позабочусь. Когда настанет время, уйду с работы.

Его этот ответ обидел.

– Я думал, ты будешь только рада. Почему ты не хочешь остаться дома?

– Потому что нам не помешают лишние деньги, да к тому же мне нужно какое-то занятие.

– Я же сказал, мы можем себе это позволить.

– Мне будет скучно.

– Большинство жен не работает.

– Эдди, почему ты стремишься связать меня по рукам и ногам? – Она повысила голос.

Он вовсе не собирался связывать ее по рукам и ногам, и ее слова его рассердили.

– Почему ты мне перечишь?

– Вовсе я тебе не перечу! Просто не хочу сидеть дома, как сиделка.

– Разве тебе нечем заняться?

– Чем, например?