Зима мира

– Это может помочь самим ребятам через несколько лет найти работу… – Буффало был портовый город, и в другое время можно было найти тысячи возможностей устроиться на торговое судно, из тех, что ходили по Великим озерам и каналу Эри, или на прогулочное.

– При условии, что Президент сможет снова привести в движение экономику.

– Ну так иди работать к Рузвельту, – пожал плечами Чак.

– А почему бы и нет? Папа же работал у Вудро Вильсона.

– Ну а я буду ходить под парусами.

Вуди взглянул на часы.

– Мы едва успеем переодеться на бал! – Они собирались на обед с танцами в теннисный клуб. От предвкушения сердце у него забилось чаще. – Я хочу к созданиям с нежной кожей, высокими голосами и розовыми платьями…

– Ха! – насмешливо сказал Чак. – Джоан Рузрок в жизни не носила ничего розового.

Вуди растерялся. Он думал о Джоан целыми днями и чуть ли не целыми ночами вот уже две недели, но откуда об этом узнал брат?

– С чего ты взял…

– Да ладно тебе, – презрительно сказал Чак. – Когда она приехала на пляж в той теннисной юбке, ты чуть в обморок не грохнулся. Любому ясно было, что ты по ней сохнешь. К счастью, сама она, кажется, ничего не заметила.

– Почему это к счастью?

– Я тебя умоляю! Тебе пятнадцать, ей восемнадцать. Это же курам на смех! Ей нужен муж, а не мальчишка.

– Ах да, благодарю, я и забыл, ты же у нас знаток женщин!

Чак покраснел. У него никогда не было подружки.

– Не надо быть знатоком, чтобы увидеть то, что у тебя под самым носом, – буркнул он.

Они всегда так разговаривали. Не старались друг друга задеть, просто были абсолютно откровенны. Они были братьями, и соблюдать приличия было ни к чему.

Наконец они приехали домой, в особняк псевдоготического стиля, построенный их дедом, сенатором Кэмом Дьюаром, и бегом отправились мыться и переодеваться.

Вуди был уже одного роста с отцом и надел один из его старых вечерних костюмов, немножко поношенный, но это ничего. Младшие ребята придут в школьных костюмах или блейзерах, но те, кто учится в колледжах, будут в смокингах, и Вуди стремился выглядеть старше. Сегодня он пригласит ее на танец, подумал он, намазывая волосы бриллиантином. Ему будет позволено держать ее в объятиях. Его пальцы будут ощущать тепло ее кожи. Он будет смотреть ей в глаза, а она будет ему улыбаться. А ее грудь во время танца будет касаться его пиджака.

Он спустился в гостиную, – родители уже ждали. Папа потягивал коктейль, а мама курила сигарету. Папа был высокий и худой и в своем двубортном смокинге походил на вешалку для костюмов. Мама была очень красива, несмотря на то что один глаз у нее был все время закрыт – она такой родилась. Сегодня она выглядела великолепно: на ней было красное шелковое платье в пол с черной кружевной отделкой и черная бархатная вечерняя жакетка.

Последней в комнату вошла бабушка. В свои шестьдесят восемь лет она была стройна и элегантна и так же худа, как ее сын, но миниатюрна. Она осмотрела мамин наряд и сказала:

– Роза, дорогая, ты выглядишь чудесно.

К своей невестке она всегда была добра. Со всеми остальными она разговаривала довольно едко.

Гас, не дожидаясь просьбы, сделал ей коктейль. Вуди ждал, скрывая нетерпение, пока она не спеша пила. Бабушку торопить не следовало. Она была уверена, что ни одно светское событие не начнется до ее прибытия: она была гранд-дамой, вдовой одного сенатора и матерью другого и главой одного из самых старейших и самых уважаемых семейств города.

Вуди спросил себя, когда он «запал» на Джоану. Он был с ней знаком почти всю жизнь, но всегда относился к девчонкам как к не представляющим интереса зрительницам захватывающих приключений мальчишек – пока два-три года назад девочки вдруг не стали интересней даже автомобилей и моторных лодок. Но и тогда его внимание привлекали в основном ровесницы или девочки помладше. Сама Джоан всегда смотрела на него как на ребенка – умненького ребенка, с которым можно время от времени поболтать, но уж никак не на мальчика, с которым можно дружить. Но этим летом, без какой-то видимой причины, она вдруг стала для него самой очаровательной девчонкой на свете. К сожалению, ее отношение к нему не претерпело подобного изменения.

Пока что.

Бабушка спросила его брата:

– Чак, как дела в школе?

– Ужасно, бабушка, и ты это хорошо знаешь. Я – тот самый урод в семье, недалеко ушедший от наших прародителей-шимпанзе.

– Насколько мне известно, кретины не пользуются оборотами вроде «прародителей-шимпанзе». Ты уверен, что это не из-за лени?

– Мама, – возразила Роза, – учителя говорят, что Чак в школе очень много занимается.

– И обыгрывает меня в шахматы, – добавил Гас.

– Ну так в чем же дело, скажите на милость? – гнула свое бабушка. – Если так будет продолжаться, он же не попадет в Гарвард!

– Просто я медленно читаю, вот и все, – сказал Чак.

– Любопытно, – сказала она. – Мой свекор, твой прадед по линии деда, был самым успешным банкиром своего поколения, а ведь он с трудом читал и писал.

– Я не знал, – сказал Чак.

– Так оно и было, – сказала бабушка. – Но это тебе не оправдание. Больше работай.

Гас взглянул на часы.

– Мама, если ты готова, нам лучше отправляться.

Наконец они сели в машину и поехали в клуб. Папа заранее заказал столик и пригласил Реншоу с детьми, Дот и Джорджем. Вуди огляделся, но, к своему разочарованию, Джоан не увидел. Он взглянул на план столиков, вывешенный в вестибюле, и, к своему отчаянию, увидел, что столика Рузроков на плане не было. Неужели их не будет? Это испортило бы ему все удовольствие от вечера.

За лобстером и стейком говорили о событиях в Германии. Филип Реншоу считал, что Гитлер ведет себя правильно. Отец Вуди сказал:

– В сегодняшнем «Сентинеле» писали, что в тюрьму посадили католического священника – за то, что критиковал нацистов.

– Вы разве католик? – удивился мистер Реншоу.

– Нет, мы принадлежим к епископальной церкви.

– Филип, тут речь не о религии, – жестко сказала Роза. – Речь о свободе. – В юности она была анархисткой, да и сейчас в душе была сторонницей свободы личности.

Некоторые гости, пропустив обед, подъезжали позднее, к танцам, и когда Дьюарам подали десерт, в зале появились новые лица. Вуди искал глазами Джоан. В соседнем зале оркестр начал наигрывать хит прошлого года – «Континентал».

Он не мог сказать, чем так привлекала его Джоан. Мало кто назвал бы ее красавицей, хотя, конечно, у нее была яркая внешность. Она была похожа на царицу ацтеков – высокие скулы и нос такой же, как у отца, словно изогнутый клинок. У нее были густые темные волосы и кожа смуглого оливкового оттенка – несомненно, от персидских предков. И была в ней какая-то печальная страстность, отчего Вуди хотелось познакомиться с ней поближе, хотелось, чтобы она чувствовала себя с ним непринужденно, чтобы он мог слушать спокойное журчание ее речи. Ему казалось, что ее эффектная внешность могла свидетельствовать о способности к глубокому чувству… Тут он подумал: «Ну и кто здесь делает вид, что знаток женщин?»

– Ищешь кого-нибудь, Вуди? – спросила бабушка, от взгляда которой мало что могло укрыться.

Чак многозначительно хихикнул.

– Просто интересно, кто еще приедет на танцы, – небрежно ответил Вуди, но ничего не мог с собой поделать – покраснел.