Столпы земли

Он находился достаточно высоко, чтобы видеть крышу бокового придела, который с северной стороны примыкал к нефу. Он надеялся, что в ней могла обнаружиться дыра или хотя бы зазор между крышей и каменной кладкой, но ничего похожего там не оказалось: крыша уходила прямо в развалины башни, и было совершенно очевидно, что здесь пролезть негде. Джек почувствовал одновременно и разочарование и облегчение.

Он начал осторожно спускаться, глядя через плечо вниз и тщательно выбирая, куда поставить ногу. Чем больше приближалась земля, тем уверенней он себя чувствовал. Когда наконец осталось всего несколько футов, он прыгнул и благополучно приземлился на траву.

Он решил обойти вокруг. За последние две недели Джек видел несколько церквей, и все они имели приблизительно одинаковую форму. Самой большой их частью был неф, который всегда выходил на запад. С севера и юга к нефу примыкали пристройки, которые Том называл трансептами, или поперечными нефами. А восточная часть церкви называлась алтарем. Алтарь был не такой большой, как неф. Кингсбриджский собор отличался от остальных церквей тем, что по обеим сторонам западного входа у него имелись две башни, как бы в противовес поперечным нефам.

У северного трансепта имелась дверь. Джек попробовал ее открыть, но она оказалась запертой. Он пошел дальше: с востока двери не было вообще. Он остановился и посмотрел через поросший травой двор. В дальнем юго-восточном углу монастыря стояли два дома: больница и резиденция приора. В обоих было темно и тихо. Он завернул за угол и вдоль южной стены алтаря дошел до южного поперечного нефа, под прямым углом примыкавшего к основному зданию. Этот трансепт, как рука ладонью, заканчивался круглым зданием, которое все называли часовней. Между трансептом и часовней существовал узкий проход, ведущий к галерее. По этому-то проходу Джек и прошел.

Он очутился на квадратной соборной площади с лужайкой посередине и мощеной дорожкой по периметру. Светлый камень арок в сиянии луны казался призрачно-белым, а дорожку покрывала кромешная тьма. Джек подождал, пока привыкнут глаза.

Он стоял на восточной стороне площади. Слева была видна дверь в часовню, еще дальше слева, у самого конца дорожки, – другая дверь, которая, как ему казалось, вела в опочивальню монахов. Справа же Джек увидел дверь в южный трансепт церкви. Он потянул ее. Закрыта.

Джек направился по дорожке вдоль северной стороны площади и наткнулся на дверь церковного нефа. Тоже закрыта.

Западная дорожка упиралась в трапезную. Как много продуктов надо припасти, чтобы каждый день кормить всех этих монахов, подумал Джек. Тут же находился фонтанчик: в нем монахи мыли руки перед едой.

Джек продолжил путь по южной дорожке. Дойдя до середины, он увидел арку и, свернув, очутился в маленьком проходе. Справа от него была трапезная, слева – опочивальня. Он вообразил, как по другую сторону каменной стены крепким сном спят монахи. В конце прохода не оказалось ничего, кроме грязной тропинки, спускавшейся к реке. Джек некоторое время постоял, глядя на блестевшую в сотне ярдов от него воду. Без всякой причины ему на память пришла история о рыцаре, которому отрубили голову, но он продолжал жить; и как-то непроизвольно Джек представил этого рыцаря без головы, выходящего из реки и идущего к нему по пологому склону. И хотя никого не было, он струсил и, повернувшись, заспешил к галерее, где чувствовал себя в большей безопасности.

Под аркой Джек остановился, глядя на освещенную луной лужайку. Чутье подсказывало ему, что в таком громадном здании где-то должна быть лазейка, но где – он не знал и в глубине души был этому рад. Ведь он намеревался сделать что-то ужасное, и коли это оказалось невозможно, тем лучше. С другой стороны, его страшила мысль, что им придется покинуть монастырь и утром снова пуститься в путь, – их ждали бесконечные дороги, голод, разочарование, озлобленность Тома, слезы Марты. И всего этого можно было избежать благодаря одной лишь искре, высеченной из огнива, которое он носил в подвешенном у пояса маленьком мешочке.

Краешком глаза Джек заметил какое-то движение. Он вздрогнул, сердце забилось чаще. Он повернул голову и, к своему ужасу, увидел призрачную фигуру со свечой в руке, в молчании скользящую по направлению к церкви. Он с трудом подавил подступивший к горлу крик. За первой фигурой следовала вторая. Джек отступил в тень арки и, прижав ко рту кулак, впился в него зубами, чтобы заставить себя не расплакаться в голос. Он услышал какие-то жуткие стоны. В непередаваемом ужасе он вытаращил глаза. Затем сознание его начало проясняться: то, что он видел, было процессией монахов, шедших из опочивальни в церковь к полночной службе и певших псалом. Даже когда Джек понял, что к чему, паническое состояние еще какое-то время его не оставляло, но затем схлынуло, уступив место облегчению, и его охватила безудержная дрожь.

Монах, шедший во главе процессии, огромным железным ключом отпер дверь церкви, и вереница черных фигур проследовала внутрь. Никто не обернулся, никто не взглянул в сторону Джека. Похоже, большинство из них пребывало в полусне. Дверь церкви осталась открытой.

Ноги Джека так ослабли, что он был не в состоянии двинуться с места.

«Я мог бы войти, – подумал он. – Я не должен ничего делать, когда буду в церкви. Просто посмотрю, можно ли забраться наверх. Я не собираюсь устраивать пожар. Только посмотрю и все».

Он глубоко вздохнул, затем вышел из-под арки и перебежал через лужайку. Возле открытой двери он помедлил и заглянул внутрь. На алтаре и на хорах, где расположились монахи, горели свечи, но их свет выхватывал из пустоты очень незначительное пространство, оставляя стены и боковые проходы погруженными во мрак. Возле алтаря один из монахов делал что-то странное, а другие время от времени монотонно бубнили какие-то непонятные фразы. Джеку казалось невероятным, что люди должны вылезать из своих теплых постелей посреди ночи и заниматься подобными вещами.

Он проскользнул в дверь и встал у стены.

Он находился внутри. Темнота его скрывала. Однако оставаться здесь было нельзя, в противном случае на обратном пути монахи увидели бы его. Бочком-бочком он продвинулся дальше. Колеблющиеся огоньки свечей отбрасывали дрожащие тени. Стоявший у алтаря монах мог увидеть Джека, если бы поднял глаза, но он был целиком поглощен своим занятием. Джек быстро перебегал от одной могучей колонны к другой, делая остановки, чтобы его продвижение было таким же хаотичным, как беспорядочно мечущиеся по стенам тени. По мере того как он приближался к центру собора, свет становился все ярче, и он испугался, что ведший службу монах вдруг оторвется от своей книги, увидит постороннего, бросится к нему, схватит за шкирку и…

Джек добрался до угла и благополучно завернул в более темный неф.

Он постоял немного, чувствуя, как спадает волнение. Затем стал отходить по боковому проходу в западную часть церкви, по-прежнему время от времени делая остановки, как если бы он выслеживал оленя. Добравшись наконец до самого дальнего и самого темного конца церкви, он сел на цоколь колонны и стал ждать, когда закончится служба.

Опустив голову на грудь и укутавшись в плащ, он пытался согреть себя собственным дыханием. За последние две недели жизнь Джека так сильно изменилась, что ему казалось, будто прошли годы с тех пор, как он безмятежно жил в лесу со своей мамой. Он понимал, что больше ему уже никогда не будет покоя. Теперь, когда он познал голод, холод, опасности и отчаяние, он всегда будет их бояться.

Джек выглянул из-за колонны. Над алтарем, где горели самые яркие свечи, он мог различить высокий деревянный потолок. Ему было известно, что новые церкви имели каменные своды, но Кингсбриджский собор был старым. Этот деревянный потолок, похоже, будет хорошо гореть.

«Нет, я не сделаю этого», – подумал он.

Том был бы так счастлив, если бы сгорел собор… Джек не мог с уверенностью сказать, что ему нравится Том – он был слишком груб и привык всеми распоряжаться. Джеку же было больше по нраву мягкое обращение матери. Но Том внушал ему уважение и даже благоговение. Остальные мужчины, которых Джеку доводилось встречать, были разбойниками, опасными и жестокими людьми, уважавшими только силу и коварство, людьми, для которых высшим достижением было всадить человеку нож в спину. Том был другим – гордым и бесстрашным, даже тогда, когда не имел при себе оружия. Джек никогда не забудет, как смело Том встал на пути Уильяма Хамлея, когда тот предлагал продать ему маму. Больше всего поразило тогда Джека то, что лорд Уильям испугался. Потом он признался матери, что и представить себе не мог, что бывают такие смелые люди, как Том, а она сказала: «Вот потому-то мы и ушли из леса. Тебе нужен мужчина, которого бы ты уважал».

Ее замечание озадачило Джека, но, честно говоря, он хотел бы совершить нечто такое, что произвело бы на Тома впечатление. Хотя, конечно, поджечь собор – не совсем то. И лучше, если об этом никто не узнает, по крайней мере, в течение многих лет. Но может, придет день, и Джек скажет Тому: «Помнишь ту ночь, когда сгорел Кингсбриджский собор и приор нанял тебя отстраивать его, а мы все получили еду и крышу над головой? Я хочу рассказать тебе кое-что о том, как начался пожар…» Какой же это будет чудесный день!

«Но я не посмею это сделать», – подумал он.

Пение прекратилось, и монахи, шаркая ногами, покинули свои места. Служба закончилась. Джек, притаившись, ждал, пока они гуськом выходили из церкви.

Уходя, они задули все свечи, кроме той, что горела на алтаре. Дверь захлопнулась. Джек еще немного подождал, прислушиваясь, не остался ли кто, потом вышел из-за колонны.

Он направился к алтарю. Непривычно и странно было находиться одному в этом огромном, холодном и пустом здании. Джек подумал, что, должно быть, так чувствуют себя мыши, когда разгуливают по дому. Подойдя к алтарю, он взял толстую, яркую свечу, и от этого ему сразу стало уютнее.

Со свечой в руках он принялся изучать церковь. Возле угла, где к нефу примыкал южный трансепт, – в том самом месте, где он больше всего боялся, что его увидит стоявший у алтаря монах, – в стене была дверь, запиравшаяся на простую задвижку. Он отодвинул задвижку. Дверь открылась.

Свеча осветила винтовую лестницу, такую узкую, что толстый человек не смог бы по ней протиснуться, и такую низкую, что Тому пришлось бы согнуться пополам. Джек начал подниматься по ступенькам.

Он вынырнул на узенькую галерею. По одну ее сторону ряд небольших арок смотрел в пустоту темного нефа. С верхушек этих арок отлого спускался потолок, упираясь в другую сторону галереи. Пол здесь был не ровным, а выпуклым, с углублением в обе стороны. Джеку потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, где он находится. Он был над южным боковым приделом нефа. Сводчатый потолок этого придела как раз и являлся полом, на котором стоял сейчас Джек. Если посмотреть на церковь со стороны, можно было увидеть, что боковой придел имеет покатую крышу – вот это и есть тот отлогий потолок, под которым очутился Джек. Но поскольку боковой придел гораздо ниже нефа, до главной крыши здания было еще далеко.

Он пошел вдоль по галерее. Сейчас, когда монахи ушли и он больше не боялся, что его поймают, Джек испытывал восторг. Он чувствовал себя так, словно забрался на дерево и обнаружил, что вершины всех соседних деревьев, скрытые от посторонних глаз нижними ветками, соединены между собой, образуя высоко над землей совершенно иной, таинственный мир.

В конце галереи он увидел маленькую дверцу и, войдя в нее, оказался внутри юго-западной башни, той самой, что осталась целой. Это место явно не предназначалось для посещений, здесь все было сделано кое-как, а вместо пола виднелись голые балки с широкими щелями между ними. Однако вдоль внутренней стороны стены поднималась деревянная лестница без перил. Джек пошел наверх.

На середине лестницы в стене виднелось полукруглое отверстие. Джек просунул в него голову и посветил свечой. Он увидел чердак, снизу был деревянный потолок нефа, сверху – свинцовая крыша. Разглядеть рисунок переплетения деревянных балок сначала было невозможно, но через минуту его глаза начали привыкать, и он увидел гигантские дубовые брусья, каждый в фут шириной и два фута толщиной, перекинутые через неф с севера на юг. Над каждым брусом, образуя с ним треугольник, возвышались две мощные балки. Правильный ряд треугольников уходил вдаль, куда уже не доставал слабый свет свечи. Взглянув вниз, между брусьев, Джек увидел доски деревянного потолка нефа, которые крепились к нижним сторонам поперечных балок.

С краю, по всей длине чердака, поверх брусьев были постелены мостки. Джек пролез в отверстие, через которое разглядывал чердак, и встал на мостки. Крыша оказалась совсем рядом: взрослому человеку пришлось бы пригнуться. Джек сделал несколько шагов. Чтобы устроить пожар, дерева здесь было более чем достаточно. Он потянул носом воздух, стараясь определить, что это за запах. Пахло смолой – ею обрабатывали балки крыши. Они будут гореть, как солома.

Внезапно внизу что-то зашевелилось. Он вздрогнул, и его сердце забилось. Он вспомнил о выходящем из реки обезглавленном рыцаре и о призрачной процессии монахов. Но потом подумал, что это, должно быть, мыши, и несколько успокоился. Однако приглядевшись как следует, он увидел, что это были птицы, устроившие себе гнезда под крышей.

Чердак, в точности повторяя очертания находящегося под ним здания, разветвлялся на трансепты. Джек дошел до перекрестка и остановился. Он смекнул, что, должно быть, находится прямо над винтовой лестницей, по которой поднялся на галерею. Если бы он собирался поджечь церковь, то сделал бы это именно здесь. Отсюда пожар распространится в четырех направлениях: на запад – вдоль нефа, на юг – в южный трансепт и через центральную часть церкви перекинется в алтарь и северный трансепт.

Несущие балки крыши были сделаны из сердцевины дуба, но, хотя были просмолены, могли и не загореться от пламени свечи. Однако под крышей тут и там валялись старые щепки и стружки, обрывки веревок и тряпок, а также покинутые птицами гнезда – это могло послужить великолепной растопкой. Все, что нужно было сделать Джеку, – собрать их и подпалить.

Его свеча догорала.

А все ведь так просто. Собрать мусор, прикоснуться к нему пламенем свечи и уйти. Тенью перебежать через двор, прошмыгнуть в гостевой дом, свернуться клубочком на лежащем на полу сене и ждать, когда ударят в набат.

Но если его увидят…

Если бы его сейчас поймали, он мог сказать, что всего лишь исследует собор из любопытства, и самое страшное, что ему сделали бы, – это задали хорошенькую трепку. Но если его поймают, когда он будет поджигать церковь, трепкой уже не ограничатся. Он вспомнил маленького воришку из Ширинга, что украл сахар, и то, как кровоточила его попка. В его памяти воскресли воспоминания о наказаниях, которым подверглись известные ему разбойники: Фарамонд Открытый Рот лишился губ, Джек Лихач потерял руку, а Алана Кошачью Морду посадили в колодки и забросали камнями, и с тех пор он не может нормально говорить. Но еще хуже дело обстояло с теми, кто не вынес наказаний: с убийцей, которого посадили в бочку, утыканную шипами, и спустили с горы, и шипы разодрали его тело; с конокрадом, которого сожгли заживо; с потаскухой-воровкой, посаженной на кол… А что сделают с мальчишкой, который поджег церковь?

Погруженный в свои мысли, он начал собирать мусор и складывать его в кучу прямо под одной из балок.

Когда куча стала высотой в фут, он сел и уставился на нее.

Cвеча уже поплыла. Через несколько мгновений она погаснет.

Быстрым движением он поднес догоравшую свечу к тряпке. Она занялась. Пламя моментально перекинулось на стружку, начало было затухать, робко облизывая своими ленивыми язычками гнездо, но вдруг снова весело запылало.

«Я еще могу его погасить», – подумал Джек.

Мусор сгорал так стремительно, что казалось, прежде чем займется балка, от него уже ничего не останется. Джек торопливо набрал еще щепок и подбросил в огонь. Пламя стало повыше. «И все же еще не поздно потушить его», – сказал он себе. Смола, которой была пропитана балка, начала чернеть и дымиться. Костер все разгорался. «Надо просто дать ему прогореть, он и сам потухнет», – убеждал себя Джек. Затем он увидел, как запылали доски мостков, на которых он устроил костер. «Наверное, еще можно сбить огонь плащом», – подумал он, но вместо этого бросил в кучу несколько щепок и стал смотреть, как пламя поползло вверх.

Воздух чердака раскалился и наполнился дымом, хотя по другую сторону крыши стояла морозная ночь. Одна за другой загорелись доски, к которым были прибиты свинцовые листы кровли. И наконец, вспыхнув маленьким язычком, занялась массивная несущая балка.

Собор горел.